Письмо было написано ее собственной рукой и составлено ею лично. Оно очень отличалось от сухих формальных просьб, изложенных ее секретарем в письмах к Изабелле. Я чуть не плакала, читая следующие строки:
«Милая моя Анна,
мое сердце радуется известию о твоем счастье. Теперь я могу быть спокойна хотя бы за тебя. Наверное, это правильно, что ты вышла замуж за Ричарда Плантагенета. Он всегда тебя любил и оберегал. Я на своем опыте убедилась, как много значит счастливый брак в жизни женщины. Ты и представить себе не можешь, как мне не хватает твоего отца. Смерть Уорика стала для меня сокрушительным ударом. Я не могу больше об этом писать.
Глостер пользуется доверием короля, поэтому я обращаюсь к вам за помощью. Если в первые дни своего брака ты имеешь хоть какое-то влияние на мужа, я умоляю тебя пустить его в ход. Я жажду покинуть это место, которое поначалу было моим убежищем от плена и смерти, но постепенно превратилось в тюрьму.
Неужели мне предстоит провести здесь остаток жизни? Неужели меня лишат всех моих владений? Мне кажется, что обо мне все забыли, как будто меня и не существует вовсе. А ведь по закону я имею право на вдовью долю наследства, отписанную мне, когда я вышла замуж. Разве не все вдовы имеют право рассчитывать на эту долю?
Твоя сестра Изабелла по-прежнему находится под пятой Кларенса, которому нет до меня никакого дела. Она ничего для меня не сделала. Я умоляю тебя повлиять на Глостера, а значит, и на короля. Я не представляю ни малейшей угрозы для престола. Тебя Эдуард решил помиловать. Что мешает ему сделать то же самое в отношении меня? Все, о чем я прошу, это предоставить мне возможность беспрепятственно прибыть в Лондон, чтобы упасть к ногам короля и просить его о помиловании.
Прошу тебя, пусти в ход свое искусство убеждения, помоги мне. Время тянется так медленно, и у меня нет иного утешения, кроме молитвы.
Твоя любящая мать,
Анна, графиня Уорик».
Мне было невыносимо больно читать это грустное послание. Мое сердце сжималось от боли, которая не оставляла меня ни днем, ни ночью. Это письмо было написано гордой женщиной, которая была намерена требовать осуществления своих прав, но сколько горя и одиночества было заключено в этих коротких строчках! Графиня изо всех сил старалась быть сильной, и я чувствовала, как неохотно она просит меня принять участие в ее судьбе. Но на нее тяжким грузом навалилось одиночество и полное отсутствие друзей. Я разрыдалась над письмом и плакала до тех пор, пока слова не начали расплываться в бесформенные пятна. Моя душа разрывалась от сквозящей в этих строках безнадежности и жестокого осознания своей судьбы.
С тяжелым сердцем я взялась за перо и начала писать ответ.
«Милая мама,
я так рада получить от тебя весточку, хотя твоя печаль разрывает мне душу. Я вполне здорова, и Марджери заботится обо мне так, как ты этого хотела бы. Возможно, тебя утешит новость о том, что я ожидаю ребенка от Глостера.
Относительно твоего будущего и наследства все пока очень туманно. Эдуард еще не пришел ни к какому решению, но мы с Глостером сделаем все, что будет в наших силах…»
Я остановилась и перечитала написанное. Какое ужасное письмо… Напыщенное, бессвязное… А ведь я любила маму всем сердцем и так хотела подарить ей надежду.
— Что мне ей написать? — спросила я у Ричарда, показав ему письмо графини.
— Правда очень неприглядна.
— Я знаю.
Мне было ясно, что, если Кларенсу удастся настоять на своем, моя мать навсегда останется в Булье.
— Вместе со свободой она обретет влияние, — подтвердил мои опасения Ричард.
Он пододвинул стул и сел рядом со мной, отняв у меня перо и пытаясь оттереть с моих пальцев чернила, которые неизбежно появлялись там, как только я начинала что-то писать. Добившись того, что чернильные пятна перекочевали на его собственные руки, мой супруг что-то недовольно буркнул и продолжил:
— К тому же графиня вполне может снова выйти замуж. Возраст позволяет ей это сделать. При дворе найдется очень много мужчин, которые сочтут и ее саму, и ее наследство довольно лакомым кусочком.
Он говорил правду. Взяв в руки листок с моими жалкими потугами на ответ, Ричард, удивленно приподняв брови, пробежал его глазами.
— Находясь за стенами монастыря, — продолжал он, отвечая на неозвученные мамой опасения, — графиня не представляет собой никакой опасности. Там у нее нет ни лица, ни голоса. Мир о ней забыл и не слышит ее призывов.
— С другой стороны, если король предоставит ей свободу, она сможет вернуться ко двору и найти себе мужа, который станет отстаивать ее права, — вздохнула я.
— Точно так же, как я собираюсь отстаивать твои.
— Значит, мамина свобода — это последнее, что нужно Кларенсу. — Почувствовав, что Ричард хочет встать, я вцепилась в его рукав, удерживая его на стуле. — А ты, Ричард? Что нужно тебе?
Снова сев, он смущенно дернул плечом, но я не унималась.
— Скажи мне правду. Ты тоже хочешь оставить ее в монастыре? Ведь это полностью соответствовало бы твоим интересам.
Мой вопрос пришелся Ричарду не по вкусу. Я поняла это, увидев, как его правый кулак сомкнулся вокруг несчастного, истерзанного пера. Но я знала, что он не станет мне лгать, каким бы неприятным ни был ответ.
— Да, я в этом заинтересован.
— Значит, ты вместе с Кларенсом приговоришь графиню к заточению. Таков твой план?
Бросив на стол окончательно уничтоженное перо, Ричард принялся вращать кольцо, которое я когда-то ему подарила и которое он с тех пор не снимал со своего мизинца. Но как он ни старался подыскать слова помягче, правда все равно была слишком жестокой.
— Раз уж ты требуешь прямого ответа… Я хочу, чтобы решение Эдуарда устраивало все стороны.
— За счет мамы?
— Нет, не за ее счет. Но я не могу оставаться в стороне и смотреть, как Кларенс от имени твоей сестры присваивает себе земли и титулы графини. Да это и тебе не нужно.
— Конечно, не нужно. Но ведь, обращаясь с графиней подобным образом, мы втаптываем в грязь любовь и верность.
Как спокойно и логично он рассуждает, думала я. Но ни спокойствие, ни логика не имели ни малейшего отношения к злобной кампании, развязанной Кларенсом против графини. Чувствуя, как в моей душе вскипают бурные эмоции, я так сжала пальцами руку Ричарда, что он поморщился от боли.
— Они отнимут у нее все, пустят по миру, нимало не считаясь с ее чувствами. И я тоже должна в этом участвовать? Как я могу осуждать Изабеллу, если тоже стремлюсь заполучить свой кусок наследства? — Мысль о том, что я такая же алчная, как и моя сестра, привела меня в ужас. — Благородство покинуло этот мир, — с горечью заключила я.
— Пойми, Анна, если мы откажемся от участия в этой войне, ты потеряешь все. Вы обе потеряете все, и ты, и графиня. Я буду отстаивать твои права, но… — Он немного поколебался, а затем продолжил, тщательно подбирая слова: — Вполне возможно, что графине придется заплатить дорогой ценой. Возможно, у нас просто не будет выбора. — Он встал, подняв на ноги и меня. — Но больше всего я хочу, чтобы ты сохраняла спокойствие. Твое здоровье — это самое главное.
— Да, а еще здоровье твоего ребенка!
Мой ответ прозвучал довольно резко, но почувствовав себя в объятиях Ричарда, я крепко прижалась к нему, ища в его любви пристанища от наступающего со всех сторон зла.
— А как же.
Я ощутила его теплое дыхание на своем виске, которого он ласково коснулся губами.
— Насколько я понимаю, Ричард, мое здоровье в полном порядке! — не сдавалась я. — Моя главная проблема — это моя мама.
— Я знаю. — Он улыбнулся, разгадав мою тактику. — Но сколько бы ты меня ни пилила, пока я ничего не могу с этим поделать.
— Я тебя не пилю!
Недовольно фыркнув, я вынуждена была угомониться. Ричард осыпал меня поцелуями, и на какое-то время я забыла обо всем на свете.
— Так что же мне ей написать? — озадаченно поинтересовалась я, когда он наконец выпустил меня из объятий и я, несколько успокоившись, вновь уселась за стол с пером в руке.
— Напиши то, что ты знаешь. Судьба твоей мамы в руках Эдуарда. Я думаю, что она и сама догадывается, что ее ожидает.
Неужели мне предстоит провести здесь остаток жизни? Графиня действительно это знала.