– Да… разумеется…
Виконт почтительно кивнул графу. Мередит крепче сжала зубы и увлекла своего кавалера в столовую. Ник и Порция, особо не торопясь, последовали за ними.
Мередит кусок не лез в горло, несмотря на то, что на длинном столе выставлен был широкий выбор изысканных блюд. Она украдкой поглядывала на Ника. Граф обменивался учтивостями с Порцией, которая сидела справа от него, и с женщиной, восседавшей слева. Баронесса с сильно нарумяненными щеками то и дело притрагивалась к его руке. А в это время ее супруг флиртовал с другой дамой на дальнем конце стола. И он, и она, судя по всему, вполне спокойно относились к столь вызывающему поведению друг друга. Мередит с плохо скрываемым отвращением следила за ними, глядя поверх изящного серебряного подсвечника. Такая моральная развращенность не допускалась в Эттингеме. Возможно, всякое бывало, но люди хранили подобное в секрете.
– Вам не по вкусу куропатка? – проявил заботливость лорд Хейвернот.
– Нет, что вы… Она вполне хороша. – Мередит отвернулась от Ника и нехотя положила себе в рот небольшой кусочек. Жевала она с отстраненным видом. Она так нервничала, что даже по достоинству не оценила вкус слоеного теста пирога с мясом куропатки.
– Если не нравится, ничего страшного. Некоторые леди не любят дичь. Матушка говорит, что дичь – пища простолюдинов.
Мередит отпила немного вина из бокала. Ответила она не задумываясь, так как ее мысли были заняты вульгарной женщиной, рука которой дотрагивалась до Ника.
– Как вам, лорд Хейвернот, удалось сегодня ускользнуть от вашей матушки?
Его лицо покраснело. Мередит упрекнула себя за грубость. На самом деле она не собиралась своими словами ставить его в неудобное положение.
– Простите, – поспешила извиниться графиня, отставив от себя бокал, и положила свою ладонь поверх его руки. – Это было непростительно грубо с моей стороны.
– Я и впрямь чересчур много говорю о ней. Мне трудно удержаться. После кончины батюшки маменька очень много значит в моей жизни.
– Вы хороший сын, – улыбнувшись, попыталась успокоить его Мередит. – Этого не следует стыдиться.
– Вероятно, не следует, но это несколько отпугивает женщин, – дотронувшись кончиком льняной салфетки до уголков рта, произнес виконт. – Этому научил меня собственный опыт.
– Женщину, которая подойдет вам, данный факт не испугает.
– Серьезно?
Сейчас виконт очень уж сильно напоминал одинокого маленького мальчика, с надеждой глядящего на ту, что его утешит. Мередит слегка пожала руку Тедди.
– Разумеется. Если женщина пожелает узнать, будет ли мужчина для нее хорошим мужем, ей достаточно только посмотреть, как он обращается со своей матушкой.
Еще раз слегка пожав его руку, Мередит отпустила ее. Женщина ощутила покалывание в области затылка так, словно чей-то взгляд сверлил ее там. Обернувшись, она встретилась глазами с Ником, сидящим по другую сторону стола. Гнев в его взоре, казалось, мог прожечь в ней дыру. Графиня, удивленно приподняв брови, уставилась на него в немом вопросе. В мгновение ока гнев погас и ничего не осталось.
Он вновь повернул голову к баронессе, гладившей его по руке. К вящему ужасу Мередит, Ник взял ягодку из своей вазы с фруктами и положил ей в рот. Леди Брукшир покраснела при виде этого. Не оправившись от шока, она нахмурила брови. Последовала перемена блюд. Эта вспышка гнева в его глазах не была плодом ее воображения, но теперь граф полностью увлекся своей соседкой и, кажется, напрочь позабыл о Мередит. Она с отвращением следила за тем, как он флиртует с баронессой… То тяжелое чувство, поселившееся в ее груди, не могло быть ничем, кроме ревности.
После обеда небольшой оркестр расположился в конце бального зала и начал играть. Леди Дэрринг настойчиво принялась уговаривать несколько пар станцевать. Не пощадила она среди прочих Мередит и лорда Хейвернота. Графиня танцевала также с другими джентльменами, надеясь таким образом расширить поиск подходящих кандидатов в мужья. После одного танца с упитанным господином, отдавившим ей пальцы на ногах и постоянно заглядывавшим в вырез ее корсажа, и двух танцев с джентльменами, говорившими о своих шансах заключить брак со свеженькими дебютантками этого сезона, в число коих она, разумеется, не входила, Мередит очень захотелось немного передохнуть.
Затылок ее сверлила тупая боль. Долгий выдался денек, впрочем, как и неделя… Каждая минута после пробуждения посвящена была приготовлениям. Волосы оказались только началом. Ей нужны были новые платья, перчатки, ридикюли, туфли, украшения, всевозможные интимные предметы туалета и снова платья… Что ни говори, а предприятие не из легких. Кажется, больше хлопот не могла вызвать даже подготовка к сражению при Ватерлоо.
Пока лорд Хейвернот танцевал с Порцией, Мередит, которой внезапно захотелось побыть наедине, удалось улизнуть на террасу, а оттуда спуститься в сад. В воздухе витал аромат сирени. Графиня с наслаждением вдыхала сладкий запах. Женщина сорвала толстый маслянистый листок с низко нависшей над землей ветки. Растирая его между пальцами, она прошлась по гравиевой дорожке, взирая на ночное небо и удивляясь, куда же подевались звезды. В Эттингеме небо было усыпано ими, а вот в Лондоне она, кроме ночной тьмы, ничего не видела.
– Вам не следовало выходить одной.
Мередит порывисто обернулась, сжав листок в руке.
Ник стоял, привалившись плечом к увитой плющом стене. Одна рука засунута в карман. При виде мужчины предательское сердце вероломно екнуло в груди. Она не ведала, какое из ее желаний более сильное. С одной стороны, ей хотелось спасаться бегством, а с другой – подойти и продолжить то, на чем они остановились в прошлый раз.
Глава 17
Мередит решила предпочесть беседу, ибо это казалось ей наиболее безвредным из всего возможного.
– Прячетесь в саду? – затаив дыхание, не задумываясь, произнесла она.
На губах мужчины появилась его всегдашняя волчья усмешка. В сумерках сада блеснули белые зубы.
Мередит не дождалась ответа, а задала ему те вопросы, которые донимали ее весь вечер, как только она его увидала.
– Что вы здесь делаете? Мне казалось, вы предоставили меня заботам леди Дэрринг. Вы же сами говорили, что забота обо мне – тяжкое бремя. Вы сюда, случайно, не для того ли приехали, чтобы проверить, что с моими волосами?
– Меня пригласили.
Аллея освещалась несколькими фонарями, свет которых не отражался от зрачков его глаз. Мередит пожалела, что не может заглянуть в них. Тогда бы она лучше поняла, о чем он думает.
– Я полагала, вы не имеете охоты изображать из себя благородного графа.
Она шагнула к нему. В ее сознании промелькнули образы того, что случилось в прошлый раз, когда они остались наедине друг с другом. Мередит замерла и, волнуясь, облизала губы. Воспоминания пугали, странным образом волнуя ее.
– Леди Дэрринг настаивала, чтобы я сегодня был здесь.
– Значит, вы приехали ради леди Дэрринг?
Мередит не верила в это.
– Герцогиня считает, что постоянное присутствие рядом с вами богатого, к тому же титулованного родственника поможет вам найти мужа, сделает брак с вами более многообещающим.
Мередит фыркнула, вспомнив, как леди Дэрринг усадила его за обеденным столом рядом со своей внучкой.
– Вы полагаете, таковы ее истинные мотивы?
– Подозреваю, у герцогини свои интересы. Ее внучка вошла в тот возраст, когда уже можно искать себе мужа.
– И что вы на сей счет думаете? Породниться с семейством Дэррингов – весьма престижно. Брак с дочерью герцога был бы удачным ходом.
– Есть люди, которые так считают, – пожав широкими плечами, произнес Ник. – Я не имею амбиций подобного рода. У меня нет желания жениться, особенно на девчонке, недавно покинувшей классную комнату.
– Вы вообще не хотите жениться? – не устояв перед своим любопытством, спросила Мередит.
– Я был бы плохим мужем, – без тени сожаления в голосе молвил Ник.
– Да, были бы, – согласилась графиня.
Его глубокий смех вызвал теплые волны наслаждения, прошедшие по ее телу.
– Хоть в чем-то мы пришли к согласию.
Мередит улыбнулась, размышляя над загадкой этого человека, стоящего перед ней. После того как Ник узнал про обман, он был с ней весьма и весьма груб, но память воскрешала момент, когда граф утешал ее после кончины Салли Финней. Она помнила, как мужчина волновался о ее благополучии, когда еще верил в то, что она беременна. В нем была искренность, сочувствие, доброе сердце, бьющееся под маской каменной невозмутимости.