— Вот невеста грядет, — пропела Фортейн, искренне наслаждавшаяся каждым мгновением этого красочного праздника. Уж ей-то было совершенно безразлично, что они обе похожи на деревенских клуш!
Индия жадно всмотрелась в Генриетту-Марию, словно скользившую между обоими братьями: короля Людовика XIII, царственно-величественного в отливающей золотом и серебром парче, и принца Гастона в небесно-голубом шелке. Миниатюрная шестнадцатилетняя девушка была затянута в дорогое подвенечное платье из тяжелого кремового шелка, расшитого золотыми королевскими лилиями, жемчугами и алмазами, переливавшееся всеми цветами радуги. На темных волосах сверкала небольшая филигранная корона тонкой работы, с центрального зубчика которой свисала такая гигантская жемчужина, что собравшиеся дружно ахнули.
— У меня найдется и побольше, — пробормотала герцогиня Гленкирк, и ее свекровь едва сдержала смешок.
За невестой во главе остальных придворных следовали королева-мать, Мария Медичи, как обычно, в черном вдовьем одеянии, правда, по столь торжественному случаю усыпанном алмазами, и королева Франции Анна Австрийская, в наряде из серебряной парчи и золотого газа, отделанном сапфирами и жемчугом. Немногие английские гости уже стояли на возвышении, под балдахином, в ожидании невесты.
После окончания свадебной церемонии новобрачная, королевское семейство и придворные вошли в собор, чтобы прослушать мессу. Там уже собрались министры, верховные судьи, князья церкви и высокопоставленные чиновники, одетые, как полагалось в торжественных случаях, в алые бархатные мантии, опушенные горностаем. Стены собора были увешаны дорогими шпалерами, и невесту с родными усадили на другое возвышение под балдахином. Сам герцог де Шеврез проводил английских посланников и гостей во дворец архиепископа: протестанты не имели права присутствовать на католической службе.
— Какая чушь! Невероятно! — негромко фыркнула Жасмин.
— Молчи! — резко перебил Джеймс Лесли. Жена, разумеется, права: все эти религиозные предрассудки, как и вражда между римской и англиканской церковью, абсурдны и ни к чему хорошему не приводят, но тут уже ничего не изменишь, и всякий, ввязавшийся в распри между церковниками, наживет немало врагов, а вместе с ними и большие неприятности. Лучше всего сохранять нейтралитет.
Леди Стюарт-Хепберн кивнула, одобряя мудрое решение сына.
— Ты видела, какие у них наряды? — возбужденно выпалила Индия. — А ткани! Бесподобно! Жасмин пожала плечами.
— Невеста должна быть прекраснее всех женщин.
— Я вовсе не о ней! — воскликнула Индия. — Она прелестно одета, но я больше завидую придворным дамам! Хорошо тебе! Все смотрят на твои драгоценности, не замечая остального, но мы с Фортейн выглядим серенькими воробушками в сравнении с француженками. Подумать только, даже безгрудая Катрин Мари — и то нас затмила! Какой позор! Мы здесь представляем Англию и короля, а кажемся простыми служанками!
— А что плохого в наших платьях? — удивилась Фортейн. — По-моему, мы очень миленькие. Правда, мне понравились короткие волосы королевы Анны. Можно и мне сделать такую прическу, мама?
— Ну уж нет. У тебя чудесные волосы, дитя мое, куда лучше, чем у этой испанки. Пусть она стрижет и завивает их — все равно у тебя они куда красивее.
— Ну да, красные, как морковка, — проворчала Фортейн.
— Когда приедем в Англию, обязательно закажу себе новый гардероб, — объявила Индия. — И буду блистать при дворе короля Карла! Подумай, мама, последние французские моды и яркие тона! Англичане предпочитают такие унылые цвета! Светло-голубой, розовый, коричневый и черный… ужасно! И, мама, у тебя и без того так много украшений! Надеюсь, ты поделишься со мной? Пожалуйста!
— Вижу, она не стесняется добиваться всего, чего захочет, — покачала головой Кат. — Представляю, чего стоило тебе ее вырастить, Джемми!
— Она ничем не хуже остальных девушек, — улыбнулся герцог Гленкирк, — и всегда была послушной дочерью.
— Дай ей все, что она просит, и поскорее найди мужа, — посоветовала мать. — Поверь, еще немного и она выйдет из повиновения.
— Я тоже так считаю, — согласилась Жасмин. — Раньше я никогда не замечала в ней подобных наклонностей к сумасбродству и некоей одержимости страстями — возможно, потому, что намеренно закрывала глаза на недостатки Индии. Но теперь я словно прозрела и вижу знакомые черты моего брата Селима в собственной дочери. Помню, мой отец всячески потакал Селиму, даже когда его выходки были совершенно непростительны. Пьянство, распутство, воровство… он не гнушался и убийством. Только когда дошел до крайности, отец принял меры.
— Какой именно? — поинтересовалась леди Стюарт-Хепберн.
— Селим возжелал меня как женщину. Отец не мог допустить такого позора и выдал меня за принца Ямал-хана. Селим подослал к нему наемного убийцу и оставил меня вдовой. Отец, зная, что дни его сочтены, приказал тайком увезти меня из Индии. В Англии я встретила своего будущего мужа, Роуэна Линдли. Тогда мне было столько же лет, сколько моей старшей дочери.
— В таком случае ее следует немедленно выдать замуж, — повторила Кат, — и как можно скорее, прежде чем не случится скандал и она покроет себя позором. Жаль, что в Неаполе для нее нет подходящей партии.
— О нет! — вскрикнула Жасмин. — Не хочу, чтобы мое дитя отправилось в чужие края. Надеюсь, родные мне люди не разъедутся дальше Англии и Шотландии, мадам До сих пор так и было, если не считать моего ирландского дядюшки Эвана О'Флаэрти и вас, мадам. Джемми рассказывал мне о ваших как бы это выразиться… недоразумениях с покойным королем, но теперь, когда Яков лежит в земле, не подумаете ли о возвращении на родину? Для вас всегда найдется место в Гленкирке.
— Благослови тебя Бог, дорогая Жасмин, — хриплым от нахлынувших эмоций голосом пробормотала Кат, — но мой возлюбленный Босуэлл похоронен в Неаполе, в саду нашей виллы, и я надеюсь когда-нибудь упокоиться рядом с ним. И в жизни, и в смерти мы будем вместе. Кроме того, мои старые кости привыкли к южному теплу и трудненько будет вынести сырость и холод Шотландии.
— Твоя прабабка, однако, вернулась из теплых краев, — спокойно напомнил герцог.
— Но я не Дженет Лесли, — так же невозмутимо обронила Кат.
В этот момент за окном прогремел пушечный выстрел.
— Похоже, месса наконец завершилась, — сухо заметил граф Карлайл.
— Долгонько пришлось ждать, — вздохнул виконт Кенсингтон. — Неужели эти безмозглые католики в самом деле верят, будто Господь простит им разврат и все смертные прегрешения лишь потому, что они часами простаивают на коленях в церкви? Ну что же, остается надеяться, что маленькая королева, которую мы увезем на родину, окажется столь же плодовитой, как ее старая мамаша.
— Подойдите к окну, — окликнул граф. — Полюбуйтесь на фейерверки! Хорошо, что дождь прекратился!
Они молча наблюдали, как взмывают, а темное небо петарды, взрываясь снопами красных, зеленых, золотистых и голубых искр.
Тем временем французы проследовали в парадный зал дворца, на торжественный обед, куда вскоре пригласили и англичан. Стены огромного зала были украшены привезенными из Лувра шпалерами, столы простирались от одной стены до другой. Король восседал в центре стола, под золотым парчовым балдахином, расшитым лилиями. По правую руку поместили его мать, по левую — сестру, новую английскую королеву. Вторым соседом Генриетты был ее «муж» по доверенности, герцог де Шеврез. Новобрачной прислуживали высокородный дворянин, ее старый друг с самого детства барон Бассомпьер и два маршала Франции.
После торжественного ужина королеву Англии поздравили представители всех парижских гильдий, а швейцарская гвардия показала свою изумительную военную выучку. В одиннадцать часов уставшая Генриетта проследовала обратно в Лувр, но празднества в честь брака, объединившего Англию и Францию, продолжались целую неделю. Балов и банкетов устраивалось столько, что не было никакой возможности посетить все. Но самый роскошный давался королевой-матерью в ее новом великолепном Люксембургском дворце.
И тут во Францию неожиданно прибыл Джордж Вилльерс, герцог Бакингем, во всеуслышание объявивший, что король поручил ему проводить домой новую королеву. Бакингем был высок и на редкость хорош собой. Один взгляд его темных глаз мог растопить сердце любой женщины и заставить ее почувствовать себя единственной и самой желанной в мире. Его жена была бесконечно преданна ему, и хотя Джордж по праву считался волокитой, у леди Вилльерс не было оснований для ревности. Покойный король Яков прозвал герцога Стини, утверждая, что тот как две капли воды похож на Святого Стефана, известного своей неземной красотой.