— Слушаю, госпожа! — остановился тот как вкопанный.
— Послали приглашение госпоже Макбуль, госпоже Шахир и миссис Тандан? Да пригласи гостей господина Номана, что приехали к нему из Ассама. Сын-то их приехал? А невестка? Господин Шадилал тоже здесь? Мунши, кому я говорю?
— Я слушаю, госпожа…
— Толку от того, что ты слушаешь… Отвечай!
— Я уже докладывал вам, что я всем позвонил. Только у миссис Тандан нет телефона, к ней пришлось послать человека.
— И ты послал? Это наверное? Текрама послал? Кстати, чем он у тебя занят? Со вчерашнего дня будто все повымерли в доме. Да побыстрее идите. Как придете, сразу позвоните навабу в клуб, скажите, что мы переехали на Счастливую виллу. А то он вернется в Дубовый парк… О чем это я говорила? Да, пошли сразу Текрама к миссис Тандан и передай ей приглашение. Она живет где-то поблизости, у Брукхилла.
— Я знаю ее дом, госпожа, — вмешалась в разговор Нилам. — Только позавчера молодая госпожа посылала меня к ней взять свитер для образца.
— Тогда ты и зайди к ней прямо сейчас, по пути. А эти жакеты и зонтики отдай вот этому господину. — Она показала на мунши. — Что он плетется порожняком… А миссис Тандан скажи, что я прошу ее послезавтра в половине восьмого пожаловать к нам. Обязательно. Да спроси у нее об этой красильной мастерской, о которой мы говорили. Нет, не надо. Ну, иди. Я расспрошу ее сама.
— Госпожа, ведь сейчас придется растапливать печь, да и другой работы наберется, — вставил мунши. — Пусть Нилам идет с нами, а я пошлю к миссис Тандам нашего Текрама. — И он бросил на Нилам жадный взгляд.
— Пошлешь ты, жди. Он и будет ползти как черепаха. Иди, Нилам, да не задерживайся. А вы тоже двигайтесь поживее и прикажите Текраму растопить печь и все приготовить… Забыла, что я хотела сказать… Этих гостей из Ассама…
Нилам швырнула мунши зонты и остальные вещи, он согнулся под их тяжестью, прищурил глаза, а когда открыл их, Нилам уже взбиралась по склону Брукхилла.
Джавид спускался от поворота к отелю «Швейцария». Правой рукой он сдерживал на цепи огромную овчарку, рвавшую поводок, и из-под ног у него срывались вниз гравий и крупная галька. В левой руке у него была сигарета.
Нилам поправила шарф и приветствовала его.
Джавид вздрогнул, на какое-то мгновение даже растерялся. Неужели эта красавица — Нилам? Та девчонка Нилам, которая носилась по дому, у которой что-нибудь валилось из рук, раскалывалось, ломалось, разбивалось: тарелки, чашки, стаканы. Везде и все она задевала, всегда была в синяках. Та Нилам, что носила чужие обноски, то слишком просторные, то чересчур тесные, то короткие, то длинные до пят? Он не видел ее в обуви, у нее ее вовсе не было. Единственную пару красных шлепанцев она берегла на тот случай, когда приходилось сопровождать хозяйку в гости или уж на очень большие праздники. Да и причесывали ее, наверное, не чаще раза в неделю, волосы смазывали маслом похуже и косы заплетали туго, чтобы они не расплетались раньше, чем через десять дней…
А сейчас Джавид снял темные очки. Чудо! Больше ничего не скажешь. Чудо! Он преградил путь Нилам и с удовольствием ответил на ее приветствие:
— Привет и тебе, Нилам! Как поживаешь? Ваши уже переехали на Счастливую виллу? Да подожди, остановись на минутку. Куда ты мчишься?
Нилам испугалась Джавида. Она хотела только поздороваться с ним и пройти мимо. Но когда Джавид снял очки, она остановилась и отвечала ему прерывающимся от волнения голосом.
— Если вы поспешите, то догоните их… — И она снова попыталась уйти.
Овчарка Джавида рвалась на поводке и тянулась к Нилам. Джавид бросил сигарету, притянул к себе собаку, а другой рукой, чтобы защитить Нилам, обнял ее.
— Тигр, Тигр, на место! Не бойся, Нилам, он не тронет.
Нилам знала красивых, прекрасно одетых юношей из богатых семей. Но только издали. Никогда в жизни ей не представлялось случая быть с ними рядом. Ей не нравились ухаживания и заигрывания слуг, сторожей, поваров, официантов и мойщиков посуды, а тем более ухаживания этой развалины мунши. Иногда ей очень хотелось одеться так же красиво, как одеваются девушки из богатых семей, что учатся в колледжах, надушиться и пойти побродить с друзьями, сходить в кино, покататься на лодке, проехаться верхом на лошади. Ей хотелось быть рядом с красивым, хорошо одетым юношей, который курил бы дорогие сигареты, от которого исходил бы запах таких же духов, какой доносится, когда открываешь сундук с вещами хозяина. Она не хотела, чтобы от ее спутника пахло горьким дымом дешевого табака, чтобы от его рук шел неприятный запах пригорелой пищи, чтобы он пел глупые и грубые песенки и старался рассмешить ее неуклюжими остротами.
Джавид обнял ее и привлек к себе. Другая рука, в которой он держал поводок, скользнула по талии Нилам. Теперь ее грудь касалась широкой груди Джавида, и она припала к нему. Джавид склонился к ней и поцеловал.
Овчарка зарычала, рванулась в сторону и вырвала поводок.
Только тогда Джавид пришел в себя. Он тут же бросил Нилам и погнался за собакой. Он бежал вверх по склону и кричал:
— Тигр, Тигр!
Нилам не двинулась с места. Не сон ли все это — запах его одежд, аромат сигареты на его губах, еле уловимый запах духов «Вечер в Париже»? Может быть, этот поворот у отеля «Швейцария», эти спуски и подъемы каменистой извилистой дороги, вот те далекие горы, на которые приходится смотреть, высоко задрав голову, — все это сон? И эти густые, огромные и таинственные, как духи, кедры, в вершинах которых ветер насвистывает: «Нилам, Нилам, что же ты делаешь?»
Паланкин с Нафис миновал подножие Брукхилла. Носильщики без устали болтали на своем непонятном горском языке. Нафис молчала. Голова разламывалась от нестерпимой боли, нос распух и стал совсем красным. Насморк измучил Нафис. Ее густые черные волосы красиво выбивались из-под платка и черного шарфа, которым она закрыла шею. У нее была небольшая температура, и ее закутали в ватное одеяло, обшитое красной каймой с золотой вышивкой. Рядом с паланкином с термосом в руках шагал Салман.
— Главное в том, сколько понадобится пудры на твой красный нос, ведь послезавтра званый обед. В технологии косметики успешно разработана проблема превращения белого в красное, но как красное сделать белым?
— Салман, ты мне надоел. Ведь я сказала, что даже не покажусь на этом обеде. — Нафис сморщилась и чихнула в платок. Она сначала услышала, как вскрикнул Салман, и только потом увидела, что мимо, волоча по камням тяжелую цепь, промчалась огромная овчарка. Овчарка проскочила совсем рядом с Салманом. Издали послышался свист и чей-то отчаянный крик:
— Тигр, Тигр!
— Спаси меня боже, — промолвил Салман, машинально отряхивая костюм от пыли. — Мне показалось, что меня толкнула лошадь. Хорошо, что хоть термос уцелел, а то досталось бы мне от тетушки. Боже, но это же Джавид!
Задыхаясь от бега, Джавид спустился с поворота, ведущего к отелю, на дорогу к Брукхиллу и тут столкнулся с ними.
— Привет, — бросил он задыхаясь.
Тигр пробежал вперед, описал несколько кругов и, тяжело дыша, вернулся к хозяину. Высунув язык, роняя на землю слюну, собака принялась обнюхивать паланкин. Нафис попросила убрать собаку.
Джавид ухитрился поймать Тигра за цепь и велел ему идти у ноги. Он спросил, как Нафис себя чувствует.
— Простудилась немного, — сказала Нафис и в подтверждение закашляла.
— Это я заметил. Смотри, как покраснел нос, — сказал Джавид. — Ты лечишься? Или во всем полагаешься на природу?
— Это все мелочи — простуда, лечение, природа, — сказал Салман. — Главную беду вы уже заметили: красный нос. Что будет, если послезавтра на обеде каждый обратит внимание именно на это?
Джавид рассмеялся.
— Есть о чем беспокоиться. До послезавтра еще далеко. Да, Нафис, твоя мама прислала мне записку. Мне приказано обеспечить обед напитками. Будет пир?
— Да. Приезжают мамины и папины друзья.
— А твои?
— А у нее их нет. Бедняжка совсем одинока, Поэты урду называют таких «Юсуфом, отставшим от каравана».
— А вы? — заинтересованно спросил Джавид. — Вы ей не друг?
— Я брат. Кто принимает братьев в расчет? В наше время обращать внимание на братьев считается признаком дурного тона. В них нуждаются только тогда, когда требуется провожатый. Хотя нет, совсем было забыл, есть у нее один друг. Он и мне друг, хотя у него есть один недостаток: не любит ездить в горы; он приедет в горы лишь тогда, когда на горные курорты переберется весь индийский народ. Да и тогда народ, очевидно, скажет ему, что тут уже все забито, теснота неимоверная и лучше было бы ему уехать отсюда, уступить место другим во имя блага народного…