И все же и впрямь не исключено, что Мария унаследовала не только мечтательно-восторженный взгляд устремленных горе дивных голубых глаз, не только само-уничтожающую, свойственную имперским буржуа жадную устремленность наверх, но и конкретный образ, олицетворяющий сии устремления. С безграничной самоуверенностью семнадцатилетних девушек, обращающихся к знаменитостям за автографом, Мария знает, что в беспрерывной императорской оперетте, разыгрываемой в декорациях охоты, балов и скачек, она призвана спеть основной любовный дуэт с тенором. Где уж ей было удовольствоваться претендентом на португальский трон, которого остепенившаяся баронесса Вечера, трезво взвесив все за и против, присмотрела для дочери. Графиня Лариш поперхнулась от удивления, когда услышала, с каким безразличием отзывается Мария о принце Браган-це. Какая дерзость! Да что она о себе воображает, эта девчонка! Ведь Браганца и в самом деле не прочь на ней жениться, а в его жилах, что ни говорите, течет королевская кровь!
Конечно, в графине Лариш говорит своего рода ревность, ведь когда-то она тоже была влюблена в Рудольфа, да, пожалуй, и сейчас его любит. Только ей не удалось добиться своего; не помогло и то, что она была любимой племянницей Елизаветы, ее в два счета выдали замуж и спровадили подальше в чешское поместье супруга, дабы она не мутила воду вокруг Рудольфа…
Однако не позволим нашему сюжету ускользнуть в этом направлении; о графине, прожившей печально долгую и полную превратностей жизнь (она скончалась лишь в 1940 году, в аугсбургской богадельне — какая судьба!), у нас еще неоднократно пойдет речь, а пока что уместнее вернуться к фактам, если вообще можно считать фактами неточные сведения, какими мы располагаем в преизбытке. Однако же, прежде чем углубиться в их истолкование, спешу предупредить: того, кто непременно желает узнать "истину", ждет разочарование. Вместо одной-единственной, абсолютно верной истины нам придется довольствоваться несколькими. И тут лишь слабым утешением послужит вывод, что в конечном счете подойдет любая из них. Ведь развязка каждой из этих историй одинакова.
Мы остановились в своем повествовании на том, что юная баронесса послала (вроде бы) анонимное письмо наследнику: она, мол, влюблена в него и жаждет с ним познакомиться. Если Рудольф согласен встретиться с ней, пусть ответит "poste restante"[7].
Это произошло, по всей вероятности, в октябре. 21 августа 1888 года Рудольф отпраздновал свое тридцатилетие — отнюдь не в радужном настроении, как выясняется из письма к Морицу Сепшу, тому самому, единственному другу и политическому единомышленнику:
"Тридцатилетняя годовщина — поворотный пункт в жизни человека, к тому же не очень приятный. Эта дата напоминает о том, сколько лет уже прожито, пусть с большей или меньшей пользой, но все же без истинно великих деяний и подлинных успехов. Мы живем в медли-тельный, застойный период. Кто скажет, долго ли еще это продлится?.. Ведь с течением лет я старею, теряю бодрость тела и духа. Будничная жизнь перемалывает меня своими жерновами без остатка. Это вечное ожидание, в котором проходит моя жизнь, постоянная готовность действовать, когда наступит наконец пора реформ, вытягивают из меня все силы…" И с этим вялым, разочарованным в жизни тридцатилетним старцем столкнула злая судьба юную, восторженную девушку!
Пусть такое настроение всего лишь сплин, либо отклик иссякающей уверенности в себе у приверженца политической партии, вынужденной таиться во внутренней эмиграции, либо первый вестник срыва перегруженной, капризной нервной системы, для нас во всяком случае это полезная подсказка, объясняющая, почему ответил Рудольф на анонимное письмо. (Если, конечно, оно было анонимным и если вообще было написано, хотя, впрочем, не исключено…) Наследник томился скукой. Ему надоел император, надоел статус наследного принца, прискучила видимость существования, которое он вынужден принимать за подлинную жизнь. "С. ль я хотел на этот престол, — якобы говорил он, — пускай Фердинанду достается".
Зато влюбленная женщина — это вам не журавль в небе, особенно если сама просится в руки.
И Рудольф ответил незнакомке: каждой ночью от двенадцати до часу ее будет ждать карета на углу Марокканергассе и Салезианергассе (там находился особняк Вечера). Если Марии удастся сбежать из дому, она знает, что ей делать.
После трагедии в Майерлинге полиция допросила Йозефа Братфиша, личного кучера наследника, верного сообщника и курьера, посвященного во все интимные дела хозяина; вместе с черной каретой без номера — не зарегистрированной в официальном списке транспортных средств — он в любое время суток находился в распоряжении своего господина, готовый выполнить любое его поручение. Так вот, в изложении Братфиша события выглядят несколько иначе:
"Он сообщает, что более трех месяцев знал в лицо баронессу Вечера и, когда встретился с ней впервые, баронесса села в его карету в обществе графини Лариш. Ему помнится, что в общей сложности он раз двадцать отвозил баронессу в Бург. Не раз случалось ему по ночам ожидать на Марокканергассе, чтобы оттуда доставить баронессу в Бург. По общему моему впечатлению, на слова Йозефа Братфиша можно положиться, его показания правдивы".
Подпись: "Барон Краус". Начальник венской полиции.
Ну что ж, пойдем дальше. Мария выманила у привратника — отца своей горничной — ключ от ворот особняка и однажды октябрьской ночью тайком выбралась из дому как была: в домашних туфлях, шлафроке поверх ночной сорочки, наспех набросила пальто, зато тщательно укрылась под вуалью — и, добежав до угла, вскочила в поджидавший там фиакр. Братфиш, судя по всему опытный в устройстве подобных дел, ни словом не обмолвился и не обернулся назад, лишь дернул поводья, и лошади тронулись. Затем, бог весть по какому знаку, снова остановились, из темноты вынырнул наследник и сел подле девушки.
Так описывает историю знакомства графиня Лариш — якобы со слов Марии. Но это вовсе не значит, что так оно и было на самом деле. Принц Уэльский, к примеру, утверждает, что в чайном павильоне ипподрома во Фройденау именно он представил Рудольфа Марии, которую знал еще по Англии как племянницу Балтацци, выигравших дерби. Зато баронесса Вечера в своих воспоминаниях все бремя ответственности возлагает на графиню: та, дескать, самолично передала пресловутое письмо Рудольфу с соответствующей рекомендацией на словах, а вскоре после этого доставила в Бург и самое девушку.
Все это не меняет факта романтических ночных поездок — Братфиш вряд ли говорил неправду. Да и поездки эти вовсе не оставались глубокой тайной, как можно бы подумать и как, наверное, думали Рудольф и Мария. При первых неуверенных слухах о смерти наследника дотошные репортеры ринулись на Салезианергассе (одного из них полиция даже задержала, поскольку он выдавал себя за детектива) — значит, пресса знала, где вынюхивать, — а потолковав с местными лавочниками и порасспросив официантов из ресторанчика напротив особняка Вечера, газетчики дознались и о карете без номера. Незарегистрированная черная карета была, надо думать, не менее приметна, чем придворная коляска с гербом. Ну а Братфиш являлся персоной общеизвестной, и каждый, кому не лень, мог узнать, что он доверенное лицо самого наследника.
Итак, с помощью графини Лариш или без нее, но отношения между принцем и Марией развивались своим чередом. Баронесса Вечера в своих мемуарах шаг за шагом восстанавливает ход событий на основании писем, которые Мария писала какой-то берлинской приятельнице (возможно, бывшей своей гувернантке?), а та, испытывая после смерти девушки угрызения совести, переслала всю пачку матери. В письмах только и разговору что о Рудольфе, словно они задуманы были как документы для будущего дознания:
"Я не в состоянии жить, если не вижу его, если не могу говорить с ним. Не трудитесь наставлять меня, дорогая Гэрмина, я и без того знаю: все, что Вы скажете, хорошо и верно, но я не могу поступать иначе. У меня всего две подруги: Вы и Мари Лариш. Вы радеете о счастье моей души, она печется о ее погибели".
Жаль, что эти важные письма известны лишь в изданном виде, оригиналов никто не видел. Во всяком случае, они свидетельствуют о том, что Марии очень ловко удавалось обвести мамашу вокруг пальца: например, вымоет голову перед балом, а поскольку волосы у нее были густые и длинные — предмет восторга всей Вены, — то куда уж тут ехать на бал… зато с мокрой головой она убегала к Рудольфу на свидание. Но если ничего лучшего не удавалось придумать, то и легкая мигрень могла сгодиться. Или — как, скажем, 11 декабря, когда в "Опере" первым спектаклем вагнеровского цикла давали "Сокровища Рейна", — достаточно было заявить: "Терпеть не могу Вагнера!" И лишь только баронесса Вечера с дочерью Ханной отбыли в "Оперу", Мария, прокравшись через калитку, выбежала на угол Марокканергассе, где в укромном местечке, подальше от газовых фонарей, поджидал Братфиш. Проехав несколько перекрестков, карета замедлила ход, вскочил Рудольф, занял свое место подле Марии, и они покатили в Шёнбрунн. В холодной декабрьской ночи прогуливались они по дорожкам огромного парка — наверняка рука об руку, шепча друг дружке на ухо упоительные игривые пустячки — и задумчиво следили за легкими облачками пара, вырывавшимися при дыхании. А к тому времени, как маменьке с Ханной вернуться из "Оперы", Мария как ни в чем не бывало уже дожидалась их дома.