— Странно, не правда ли? Ты рожаешь девочек, Джейн — мальчиков.
Все-таки, что произошло с Мэри? Куда исчезла узколобая, ограниченная надоеда лонгборнских дней? Могут ли люди настолько изменяться? Или это опасное высвобождение из женских уз всегда в зародыше жило в ней? Что побуждало ее петь, когда она не могла держать поту, следовать мелодии или управлять голосом? Почему она изнывала по мистеру Коллинзу, бесспорно самому недостойному предмету женской любви, какой только можно вообразить? Вопросы, на какие Элизабет не находила ответов. Хотя теперь она лучше поняла привязанность Чарли к тете Мэри.
Ее захлестнуло чувство огромной вины: она, а не только Фиц, бездумно обрекла Мэри ухаживать за мамой, что, памятуя возраст мамы, вполне могло продлиться и еще семнадцать лет. Они все ожидали, что срок этот составит минимум тридцать четыре года! И когда он истек бы, Мэри было бы пятьдесят пять — о, слава Богу, что истек он сейчас, пока у Мэри есть еще надежда как-то устроить свою жизнь.
Может быть, подумалось ей, не так уж разумно изолировать молодых женщин, как была изолирована Мэри. Что она обладала умом, в семье соглашались, хотя папа и отзывался презрительно о направлении этого ума — на тома проповедей и утомительно-нравоучительные трактаты, которые она штудировала девочкой. Но не была ли Мэри к этому вынуждена, прикинула Элизабет. Позволил бы ей папа свободно рыться в его библиотеке? Нет, конечно, нет. И Мэри сыпала своими педантичными заключениями о жизни потому, что у нее не было иного способа привлечь к себе наше внимание?
Долгое время теперь я оглядывалась на мои детство и юность в Лонгборне, как на счастливейшие годы моей жизни; мы были так дружны, так веселы, так беззаботны. Из-за этой беззаботной уверенности в завтрашнем дне мы прощали маме ее идиотизмы, а папе его сардоничность. Но мы с Джейн сияли особенно ярко и прекрасно это сознавали. Сестры Беннет разделялись послойно: Джейн и я считались самыми красивыми и многообещающими, Китти и Лидия — пустоголовыми проказницами, а Мэри, средняя дочь, не принадлежала ни к тем, ни к другим. Я вижу тень той Мэри в этой: она все еще беспощадный критик человеческих слабостей, все еще презирает материальные блага. Но, о! Как она изменилась!
— Что ты помнишь о наших годах в Лонгборне? — ища ответа на эти вопросы, спросила Элизабет.
— Главным образом ощущение лишности, — сказала Мэри.
— Лишности! Как ужасно! И ты совсем не бывала счастлива? — Вероятно, иногда. Во всяком случае, я не чахла. Думаю, я была вся в мыслях о добродетельности, которой не видела ни в тебе, ни в Джейн, ни в Китти, ни в Лидии. Нет, не пугайся! Я никого из вас не осуждаю, только себя. Я считала, что вы с Джейн думаете только о том, как найти богатых мужей, а Китти и Лидия были слишком недисциплинированными, слишком разнузданными. В собственном поведении я руководствовалась книгами, которые читала — какой ужасно прозаичной я, должно быть, была! Не говоря уж о том, насколько скучной, ведь книги, которые я читала, отличались редкой скучностью.
— Да, ты была прозаичной и скучной, хотя только теперь я понимаю почему. Мы не оставили тебе никакого выбора, мы, четверо.
— Прыщи и зуб, признаюсь, мало помогали. Я считала их карой, хотя понятия не имела, в чем состоит мое преступление.
— Не кара за преступление, Мэри, а просто обычные физические недостатки.
— Это тебя я должна благодарить, что избавилась от них. Кто бы поверил, что чайная ложечка серы каждые два дня покончит с гнойничками, а удаление зуба позволит соседним полностью закрыть зияние? — Она встала из-за стола с завтраком, улыбаясь. — Куда запропастились джентльмены? Я думала, Фиц намеревался встать пораньше.
— Виноват Чарли. Он отправился с Джемом Дженкинсом истреблять крыс, и Фиц пошел его искать.
В голове Мэри клубились вопросы, и все требовали ответа. Спроси, и узнаешь, подумала она.
— Что Фиц за человек?
Элизабет заморгала от такой прямолинейности.
— После девятнадцати лет брака, сестрица, признаюсь, я не знаю. У него столь… столь возвышенные представления о том, кто такие Дарси и чего стоят. Возможно, это неизбежно в семье, которая прослеживает свое происхождение к Завоеванию и еще раньше. Хотя я иногда недоумеваю, почему, учитывая столетия высокого положения, им никогда не был дарован хоть какой-нибудь титул.
— Гордость, я полагаю, — сказала Мэри. — Ты не счастлива.
— Я думала, что счастлива. Но, вступая в брак, начинаешь путешествие в неизвестность. Полагаю, я думала, что любви Фица ко мне будет достаточно, чтобы мы провели идиллическую жизнь в Пемберли, окруженные нашими детьми. Но я не осознавала энергии Фица, его вечной неудовлетворенности, его честолюбия. Его секретов. В его натуре есть многое, чего я не знаю. — Она вздрогнула. — И я не уверена, что хочу узнать.
— Мне горько видеть тебя настолько падшей духом, Лиззи, но и рада, что нам выпал этот случай поговорить по душам. Есть ли в Фице что-нибудь определенное, особенно тебя тревожащее?
— Нед Скиннер, сказала бы я. Такая странная дружба!
Мэри нахмурилась.
— Кто такой Нед Скиннер?
— Если бы ты приехала в Пемберли, то узнала бы. Он главный управляющий Фица, надсмотрщик, фактотум. Но не просто управляющий, Мэтью Споттисвуд — управляющий. Нед много ездит по поручениям Фица, но чем он собственно занимается, я не знаю. Он живет в красивом коттедже в пределах поместья. Имеет своих слуг и своих лошадей.
— Ты назвала это дружбой.
— Так и есть. Очень тесная. В том-то и тайна. Ведь Нед неровня Фицу в глазах света, что при обычном положении вещей абсолютно воспрепятствовало бы дружбе с ним. И тем не менее они очень близки.
— Он джентльмен?
— Нет. Хотя говорит, как джентльмен.
— Почему ты никогда про него не упоминала?
— Полагаю, просто не было повода. Прежде мне не выпадало случая пооткровенничать с тобой.
— Да, я знаю. Мама всегда была рядом или Чарли. Как давно Фиц сошелся с этим Недом Скиннером?
— О, еще до того, как женился на мне. Я его помню как юношу, мелькающего на заднем плане, глядящего на Фица с обожанием. Он немного моложе меня…
Элизабет оборвала то, что, возможно, намеревалась сказать — в комнату, внеся с собой волну холодного воздуха, вошел Фиц. По-прежнему красавец, подумала Мэри, даже в пятьдесят. Все, чего юная неопытная девушка могла бы пожелать в муже от положения до внешности. И все же она помнила слова, однажды сказанные Джейн со вздохом, что Лиззи не любит его так, как она, Джейн, любит своего милого мистера Бингли.
Утверждение совершенно в духе Джейн, не таящее ни осуждения, ни разочарования. Просто что-то о том, как Лиззи увидела великолепие Пемберли и с тех пор стала думать о мистере Дарси много лучше. Когда он возобновил свои ухаживания после скандального бегства Лидии, Лиззи дала ему согласие.
— Мэри, на пару слов, прежде чем я уеду, — сказал Дарси, затем обернулся к жене: — Ты готова, моя дорогая?
— Да. Ты нашел Чарли?
— Естественно. Обремененного десятком крыс.
Элизабет засмеялась.
— Надеюсь, он вымоет руки. Мне не требуются блохи в карете.
— Он как раз пошел их мыть. После вас, дорогая Мэри. — И он посторонился, с обычной своей ледяной вежливостью пропуская ее вперед, чтобы последовать за ней в библиотеку — настоящую, с тысячами книг.
— Прошу садитесь, — сказал он с невозмутимой властностью, направляясь к бюро, как человек, чей кошелек оплатил все тут, как и все вообще в мэноре Шелби. Ноги Мэри внезапно подкосились, и она села на стул для посетителей напротив него, вздернув подбородок. Если ноги у нее подогнулись, это еще не значит, что согнется ее спина!
Несколько секунд Фиц молчал и просто смотрел на нее с некоторой озадаченностью. А затем:
— Как похожи вы стали на Элизабет. Ну, конечно, гнойники. К счастью, они не оставили рябин на вашей коже. — Покончив с физическими комплиментами, он перешел к прочим ее недостаткам. — Я никогда не слышал голоса хуже, то есть в пении. При одном воспоминании волосы у меня снова встают дыбом.
— Вам следовало бы указать мне на его немелодичность, братец.
— У меня не было на это права. — Он сложил ладони перед собой жестом, выражающим полное безразличие. — Итак, Мэри, ваш долг исполнен. — Холодные черные глаза впивались в ее глаза с нарастающим недоумением, когда она не опустила взгляда, не съежилась. — Когда умер ваш отец, мы с Чарльзом Бингли решили, что вас надлежит адекватно компенсировать за готовность остаться с вашей матерью. Ваш отец не имел возможности что-либо вам оставить, предпочтя завещать свой свободный капитал Лидии, как более нуждающейся. Вы, понимал он, обяжете Чарльза Бингли и меня, ухаживая за вашей матерью в отдалении от севера.