– Если бы мне это сказала тогда… Я бы это понял. Я бы сам с тобой пошел к твоему Толику, – серьезно произнес Глеб.
Евгения посмотрела ему в глаза. «Понял бы. Пошел бы со мной… Не врет», – мелькнуло у Евгении в голове.
– Прости, что я придумала этого ребенка, но… – Она беспомощно вздохнула.
– Как же фотоаппарат оказался у Толика?
– Да по дурости моей! – с досадой воскликнула Евгения. – Мы разъезжались с Толиком, я перепутала коробки и сунула камеру в его вещи. Причем обнаружила пропажу не скоро… а как поняла – обратилась к Толику. Но ему же нужно надо мной свою власть показать, ему же надо меня унизить…
– Он вернет тебе «лейку», – пообещал Глеб.
– Ой, да ладно, я уже успела с ним разругаться в пух и прах… – Евгения махнула рукой, вспомнив, как Толик пытался задушить ее в старом доме. – Все мой характер дурацкий… Да, а ты кто по профессии? Почему мы только обо мне…
– Я – переводчик.
– Да? Как здорово! С какого языка? – обрадовалась Евгения. Меньше всего она хотела, чтобы ее знакомый оказался каким-нибудь менеджером или банковским специалистом. Она всегда подозревала, что ни менеджер, ни банковский специалист, ни консультант по какому-нибудь ребрендингу не поймет ее.
– С немецкого. Но я не с людьми работаю. Я книги перевожу…
Они снова сели в машину, поехали вдоль набережной. Глеб немного рассказал о себе, Евгения – еще о своей драгоценной «лейке». Глеб поведал о Фридрихе Бергере. Евгения – почему они с Толиком развелись. Преподнесла историю о своем разводе в юмористическом ключе, отчего Глеб долго смеялся.
– Сворачиваем или в парк? – спросил он.
Только сейчас Евгения сообразила, что они находятся перед воротами, ведущими в парк имени Горького. Эх, гулять так гулять…
– В парк! – попросила она.
Они проехали в старый парк, оставили машину на стоянке.
Уже опустились сумерки, а они все ходили по аллеям и говорили, говорили… Евгения не помнила, чтобы когда-либо с таким удовольствием и так откровенно с кем-то беседовала. Она была абсолютно захвачена Глебом, все нервы ее были напряжены до предела, душа – полностью открыта. А еще Евгению так и подмывало спросить Глеба о его семье. Она должна знать об этом человеке все! У него же тогда, в прошлую их встречу, было на руке кольцо!
Значит, у Глеба должна быть жена. И дети – сто процентов. «Спросить или нет? – лихорадочно думала она. – Но как-то неприлично… И как спросить: «Глеб, почему ты сегодня без обручального кольца?» Ох, глупо – в лоб, бесцеремонно… Простота хуже воровства! Но я-то ему про Толика все рассказала! – сама себе возразила Евгения. – Нет, спрошу. Он не станет лгать, этот Глеб. Скажет правду – да, жена есть, и дети. Двое (мне почему-то кажется, что именно двое!). Так вот. Он мне все это скажет, я в ответ мило улыбнусь, а потом… а потом совру, что устала и что мне пора домой. И мы расстанемся. Хотя глупо как-то. Зачем тогда мы встречались сегодня? О деньгах, которые я у него тогда заняла, он и слышать не хочет… В самом деле, зачем я рассказываю ему обо всем, зачем он смотрит на меня, зачем я несу в руках этот цветок, зачем мы поехали в этот парк, зачем этот вечер? Зачем мы вместе?..»
– Глеб… Глеб, у тебя есть семья? – все-таки, не выдержав, спросила Евгения и стиснула зубы, напряглась – словно готовясь к удару.
– Нет, – не сразу ответил тот.
Выдохнув, Евгения позволила себе немного расслабиться.
И тут же расстроилась – зачем он врет? Наверное, специально перед этим свиданием снял с пальца обручальное кольцо…
Они в этот момент стояли у пруда. Стремительно темнело, в черно-синей воде отражались фонари, со всех сторон доносилась музыка. Мимо то и дело проходили парочки – смех, звуки поцелуев… Романти€к. Сцена из старого кино – про жизнь счастливую, простую, правильную…
И даже то, что они с Глебом сейчас гуляли по старому парку, тоже выглядело как-то ненатурально, слишком красиво. В жизни так не бывает! В жизни одни проблемы.
В жизни люди лгут и притворяются. Она, Евгения, уже лгала – о ребенке, которого у нее якобы отняли, и он, Глеб, тоже лжет – о том, что никакой семьи у него нет.
– Надо же… – растерянно пробормотала она и отвернулась.
– Не знаю даже, стоит ли рассказывать о себе все?.. – Глеб, словно почувствовав ее настроение, взял Евгению за руку. – Потому что моя история – не самая красивая и не самая приятная. Да и я в ней, если честно, выгляжу дураком.
– Ой, удивил… Можно подумать, моя история лучше! – неуверенно произнесла Евгения. – Хотя ты меня заинтриговал…
– Тогда давай сядем где-нибудь.
– Где?
Глеб немедленно предложил идти в какое-то пафосное заведение неподалеку, но Евгения решительно отказалась.
Ей не захотелось идти и в обычное летнее кафе, каких по парку разбросано великое множество. Евгения чувствовала, что не смогла бы сейчас ни есть, ни пить, ни сидеть на одном месте. Внутри ее словно сжималась какая-то пружина. Евгения то едва могла дышать, то внезапно переходила к обморочному покою… От того, что скажет ей сейчас Глеб, зависело все.
Останется ли она с ним или уйдет…
Они шли в сторону главного входа, по аллее аттракционов. Вокруг все переливалось, сверкало огнями, сновали толпы отдыхающих…
Пройдя еще чуть дальше, Глеб с Евгенией оказались на площади, посреди которой располагался цветомузыкальный фонтан.
Это было красивое зрелище – на фоне темно-синего неба под музыку пятидесятых годов прошлого века взлетали и падали разноцветные струи воды.
Евгения не выдержала, выхватила фотоаппарат и сделала несколько снимков.
Ей приходилось не раз ездить по миру, и, пожалуй, всяких красот она насмотрелась изрядно. Уж чем-чем, но цветомузыкальными фонтанами Евгению удивить было трудно. Но в этих – да еще под приторную мелодию «В парке Чаир распускаются розы» – было что-то родное. История ее страны, ее города… Образы, которые шли из детства.
– Сто лет здесь не был… – сказал Глеб.
– Остановись мгновенье, ты прекрасно… – пробормотала Евгения. Она была настолько переполнена этим летним вечером, этой музыкой, переливами красок, этим мужчиной рядом, что оказалась уже на грани слез, истерики.
«Нет, не может быть так хорошо, сейчас все должно рухнуть… Сейчас Глеб начнет нудно объяснять, что был женат и теперь на грани развода. Или что его жена – больная женщина и он не может ее бросить. Что ради детей он готов на все…» – вот о чем думала Евгения перед тем, как услышать исповедь Глеба.
И она заранее готовилась его возненавидеть. Потому что ей было слишком хорошо рядом с ним.
– Я женат уже двадцать лет, – сказал Глеб, стоя рядом с Евгенией и тоже не отрывая глаз от разноцветных переливов воды.
– Сколько? – вздрогнув, поразилась Евгения. – Двадцать лет! Это огромный срок.
– Огромный, – согласился он. – Я так и подумал сегодня – что-то слишком долго я живу с Ниной. Нина – моя жена… – пояснил он. – Пора ее бросить.
– Что? – Евгения повернулась к Глебу. – Ты хочешь бросить женщину, с которой прожил двадцать лет?!
– Да. Поэтому я и сказал тебе, что у меня нет семьи. Уже нет. Я так решил.
– Господи, да что ты такое говоришь? – возмутилась Евгения. – Но это подло, это жестоко, это…
– Мне плевать, – спокойно произнес Глеб. – Моя семья мне надоела хуже горькой редьки. Сегодня днем, пока я ждал тебя – там, у твоего дома, – снял с себя обручальное кольцо и выбросил его. Прямо в водосток. Бульк – и нет его, колечка… Адьё, Нина.
Чего угодно Евгения ждала от Глеба, какого угодно признания, но только не этих слов – странных, диких, непонятных! Она не знала даже, как реагировать на все это.
– Ты с ума сошел?
– Наоборот. Я… я в своем уме. – Глеб прижал Евгению к себе и поцеловал.
Это было неожиданно, хотя Евгения весь вечер ждала этого и заранее готовилась сопротивляться. Она хотела, чтобы Глеб поцеловал ее, и в то же время боялась. А как иначе – стыдно и пошло заводить роман с женатым…
– М-м-м… – хотела она возмутиться, но вместо этого сама обняла Глеба.
У нее внутри все дрожало, голова кружилась. Видимо, те беспринципные женщины, которые заводят романы с женатыми мужчинами, на этот эффект и рассчитывают. Запретный плод сладок. Очень сладок…
Они стояли возле фонтана и целовались, а мелкая водяная пыль окутывала их со всех сторон, оседая на ресницах, а потом слезами катилась по щекам.
Сколько длился этот поцелуй? Пять минут? Десять? Мгновение? Пожалуй, за такое мгновение можно отдать жизнь… Евгения оттолкнула Глеба.