Этим утром Евгения как раз надеялась найти интересное освещение. Правда, так и не нашла – бегала по улицам, вертела головой, чертыхалась.

– Нету света, нет!

– Да вот же – сколько солнца! – удивлялся Глеб.

– Не то, не то, не то…

…Весь вчерашний вечер они проговорили – Евгения наконец узнала всю его историю. Глеб и вправду был женат, но разве можно было назвать те отношения, которые царили в семье Глеба, – браком? «Какая странная у него жена, Нина… – думала Евгения. – Не женщина, а монстр какой-то!» Но больше всего, конечно, ее поразила история об абортах. Это вообще что-то запредельное… Нет, конечно, абортами сейчас никого не удивишь, но целенаправленно избавляться от детей мужа, чтобы родить от любовника…

В первый момент Евгения даже засомневалась – а верить ли Глебу? Она терпеть не могла женатых мужчин, которые придумывали для своих любовниц фантастические истории о своей семейной жизни. Но придумать такое… Нет, невозможно.

Рассказ Глеба поразил и… одновременно успокоил Евгению. Ведь она уже столько препятствий успела себе придумать, столько всякой ерунды, приготовилась заранее страдать… А страдать-то не из-за чего. Глеб оказался свободен для новой любви. Оказывается, у него даже детей не было… То есть Евгения ничего и ни у кого не отнимала, никакой семьи не разрушала, и препятствий как таковых вообще не существовало… Только ее страхи, ее боязнь влюбиться безоглядно.

Едва Евгения поняла это, как камень свалился с ее сердца. Она этой ночью неудержимо мечтала об одном: сделать счастливым Глеба, стать счастливой самой.

– …Замерзла? – Глеб обнял ее за плечи.

Этим сентябрьским утром и вправду было холодно – лето кончилось в один миг.

– Нет, ничего… – улыбнулась она. – Ты не торопишься?

– У меня куча времени… Встреча начнется только в два.

О том, что сегодня в одном из Центральных домов книги пройдет прощальная встреча с российскими читателями Фридриха Бергера, Евгения тоже была в курсе.

– Я читала роман твоего Бергера – «9 евро». В твоем переводе, наверное?

– Да, я его переводил.

– Мне понравилось! Когда читала, даже не думала, что встречу человека, который работал над этим текстом. А Бергер – он какой в жизни? – с любопытством спросила Евгения.

– Фридрих – большой ребенок, – усмехнулся Глеб. – Знаешь, из тех людей, которым нужна сильная рука. Ежовые рукавицы. А так – без контроля – он пропадает… Делает что хочет и тем самым губит себя.

– Разве контроль – хорошо? – удивилась Евгения. – Я вот совершенно не могу, когда мною командуют!

– У всех по-разному. Нет общих правил для всех.

– А… А Нина командовала тобой? – осторожно спросила Евгения.

– Не напрямую. Она знала мой характер и очень ловко манипулировала мною, – спокойно, не увиливая, ответил Глеб. – Я, по сути, позволил себе быть ее марионеткой. Не самая лучшая роль для мужчины…

– Ты любил ее, потому и не замечал ее манипуляций.

– Я очень любил ее, – с силой произнес Глеб. – Лучше не спрашивай о ней больше… Не хочу говорить о Нине. Я тебе рассказал – и все, давай забудем.

– Давай, – кивнула Евгения. – Только я вот еще что хочу сказать, напоследок… Ты не переживай, не терзай себя.

Глеб остановился и, нахмурившись, посмотрел Евгении в глаза.

– …Не думай о том, что тебя предали, что столько лет прожито зря, отдано женщине, которая… которая не оценила твоей любви, – торопливо продолжила Евгения. – Ничего не зря. Ничего не пропало.

– Почему? – быстро спросил Глеб.

– Потому что… потому что дело даже не в Нине.

– А в чем?

– В том, что любовь была в тебе. Неважно даже к кому… Любовь всегда была в тебе, и это самое прекрасное чувство. Она была, любовь, – в тебе, – повторила Евгения эти слова, точно заклинание, глядя Глебу в глаза. – Ты понимаешь?

Глеб некоторое время молчал… Потом по его губам пробежала судорога. Рассердился? Но он вдруг обнял Евгению.

– Ты такая хорошая… Спасибо! – Он поцеловал ее.

Она ответила на его поцелуй, засмеялась. Потом он снова поцеловал ее. Они стояли посреди дороги и целовались. И такое безудержное, нестерпимое счастье охватило опять Евгению!

– Сто лет… сто лет не целовался вот так, посреди улицы. Как мальчишка…

– Стой! – внезапно замерла Евгения, глядя куда-то в сторону. – Вот же он, свет!

Она выхватила из кофра фотокамеру.

Впереди была лестница – по ней вдруг толпой повалили люди. Взрослые и дети разного возраста – с цветами, ранцами, бантами, в разномастной форме – то синей, то малиновой, то зеленой. Солнце падало на толпу сбоку, длинные тени бежали по ступеням… Все смотрели себе под ноги, лица – взволнованные, серьезные, скучные, сонные, недовольные, радостные…

Евгения защелкала фотокамерой.

– Наконец-то… Правильный свет! – объяснила она Глебу.

– Чем же это он правильный? – удивился он.

– Он жесткий. Утренний. Белый. Только ранней осенью может быть такой свет.

– Да. Сегодня первое сентября, – кивнул Глеб.

– Я люблю фотографировать людей, когда они спускаются по лестнице… Почему-то именно тогда раскрываются их характеры, появляется какая-то драматургия… Хочешь понять человека – посмотри, как он спускается по лестнице.

– Интересный тест! Я, кстати, обратил на тебя внимание именно тогда, когда ты спускалась по лестнице…

– Неужели? – удивилась Евгения.

– А помнишь, на набережной? Ты боялась опоздать, бежала… А я с Фридрихом тогда был, с Иваном Павловичем… Ты меня потом на катере сфотографировала.

– Точно! – обрадовалась Евгения. – А почему ты на меня обратил внимание?

– Наверное, свет правильно падал, – с легкой иронией произнес Глеб. Опять повернул Евгению к себе. – У тебя высокие скулы и верхняя губа – как лепесток цветка.

– Да?!

– Да. И ноги… Ноги нельзя было не заметить – они так шустро бежали по ступеням. И я, когда увидел тебя, подумал: вот бежит девушка моей мечты. Ко мне.

– К тебе…

Евгения забыла о том, что надо не пропустить правильный свет. Забыла обо всем. Она нежилась в утренних лучах солнца, подставляя лицо Глебу. Тот целовал ее, и эти поцелуи, смешиваясь с теплыми солнечными лучами, холодным сентябрьским ветерком, создавали удивительный эффект. Они заставляли напрочь забыть о работе. О том, что надо ловить мгновения…

Евгения сейчас сама находилась в центре такого мгновения, которое вдруг замерло, остановилось. И мгновение это было настолько прекрасным, что хотелось только одного – чтобы оно длилось вечность.

Но это было невозможно.

– Я есть хочу, – вдруг признался Глеб. – Пошли в какое-нибудь кафе, позавтракаем?

– Пошли, – вздохнув, согласилась Евгения. Все-таки мгновение нельзя остановить. Только ее фотоаппарат способен на это. А вот старая «лейка» какие фокусы умела творить…

В кафе они заказали блинчики с вареньем, кофе, Глеб еще потребовал себе яичницу с беконом… Они сидели в полупустом кафе, болтали, смеялись, потом Глеб с таким аппетитом набросился на свою яичницу, что Евгения засмеялась и снова почувствовала прилив безудержного счастья. Просто так, практически на пустом месте. Только от того, что Глеб ел с таким аппетитом.

Или, может быть, Евгения почувствовала будущее? Ведь должно быть в ее жизни еще одно замечательное утро?.. Например, когда они с мужем, давно и горячо любимым, будут сидеть на кухне и завтракать, болтать о всяких пустяках, смеяться…

Мгновение нельзя остановить, но зато они каждый раз новые. И ничуть не хуже предыдущих.

– Жизнь прекрасна? – весело спросила Евгения.

– О да, жизнь прекрасна! – с энтузиазмом согласился Глеб. – Знаешь, ты сегодня какие-то такие волшебные слова нашла для меня, что я… – Глеб вдруг замолчал, задумался о чем-то.

– Ты что? Ты… о Нине опять вспомнил?

– Нет. Нет… Знаешь, о ком я сейчас подумал?

– О ком?

– О Зине. О той женщине, которая жена Валентина…

– Жена любовника? И что?

Глеб повертел вилку в руке, отодвинул тарелку.

– Мне ее жалко. Она ведь тоже… была обманута. Я-то ладно, я мужик, я переживу… Да и детей у нас с Ниной не было, за которых сердце болит, которых делить пришлось бы. Но она, Зина… Она показалась мне такой нежной, беспомощной – словно птичка, – задумчиво пробормотал Глеб, глядя в сторону. – Ее это знание, пожалуй, может убить. Знание того, что муж столько лет жил на две семьи.

– Вот именно – зато у Зины есть дети! – не согласилась с Глебом Евгения. – Есть ради чего жить, кого любить. Пусть муженек ее никчемный, но он подарил ей детей. Это ты остался ни с чем. И потом, ты же сам говорил, что Валентин не собирается бросать жену?