Элизабет Торнтон - Нежные признания

— Фэйт, — произнес он, покачав головой, — если бы я мог изменить прошлое, я бы сделал это. Но я не могу. Эта ссора бессмысленна. Мы должны действовать сообща, чтобы выяснить, что же произошло с Денверсом. Есть еще дневник твоей мамы. Если мы будем постоянно рвать друг другу глотки, то не раскроем эту загадку. Можем мы договориться о перемирии и двигаться дальше?

Она не знала, почему спорила с ним. Еще совсем недавно они занимались любовью. Но Джеймс воскресил прошлое, и ее безысходное отчаяние возродилось с новой силой.

А как же ее решение жить сегодняшним днем? Она вновь вспомнила тот ужасный кошмар и свои переживания, когда подумала, что навсегда потеряла Джеймса.

Он не говорил, не улыбался. Он обхватил обеими руками ее лицо и испытующе смотрел на нее.

— Все закончилось: я в порядке, ты тоже, — сказал он и легко коснулся губами ее губ.

Он опустил одну руку на ее талию и прижал к себе, а второй рукой накрыл ее грудь. Когда же он провел пальцем по вершине ее груди, она тихо вздохнула. Он повторил свое движение.

Тяжело дыша, она слегка отстранилась. Она хотела чувствовать его руки на всем своем теле; она также ожидала, что он успокоит ее. Его решительный взгляд сказал ей, что у Джеймса была другая идея.

— Нам нужно замедлить темп, — сказал он. — Хочу показать тебе, как все должно происходить.

— Ты имеешь в виду… — Она нахмурила брови. — Я сделала это неправильно в первый раз?

Он поморщился. Господи, ему никогда не удавалось подбирать нормальные слова!

— Нет, это я сделал все неправильно. Я потерял голову. Мое единственное оправдание — я ждал тебя долгие восемь лет. — Он снова поморщился: ну почему он вечно глупит? Именно это послужило причиной их ссоры всего несколько минут назад. Он попытался снова: — Фэйт, я хочу сказать…

Она прервала его, приложив свои пальцы к его губам.

— Мне не нужны объяснения, я не хочу признаний в любви. То, что сегодня произошло с Робертом… В общем, мы оба не в себе. Но это не будет продолжаться вечно. — Она сглотнула. — Господи, я надеюсь, что это скоро закончится! — Ее мысли вернулись к тому сну, и она вздрогнула. — Для меня будет достаточно, если я смогу забыть обо всем, по крайней мере, на сегодня.

Она не должна так реагировать на кошмары. Это был всего лишь сон, не так ли? Тогда почему она все еще чувствует страх, словно на самом деле потеряла Джеймса?

Должно быть, она произнесла вслух то, о чем думала, потому что он обнял ее и начал раскачиваться вместе с ней. Он пробормотал ей в ухо:

— Забудь этот сон, Фэйт. Забудь о лабиринтах и коридорах. Я не потеряюсь и не позволю, чтобы ты потерялась.

Он не преувеличивал. Это был его сон, не ее. В следующий раз, когда они подойдут к воротам заброшенного дома, он запрет их и выбросит ключ.

Даже после того как его посетила эта мысль, он знал, что ему было суждено войти в тот дом и попытаться спасти Фэйт. Так работало предупреждение.

Он не хотел думать ни о предупреждении, ни о прошлом, ни даже о том, что ожидает их завтра. Ему не понравились ее слова, что они теперь другие люди. Он не изменился, по крайней мере, в главном и не думал, что Фэйт тоже сильно изменилась.

Это была не совсем правда. Недоверие и непонимание сыграли свою роль. Но магнетизм, который притягивал их друг к другу, никуда не исчез. Это было не вожделение. Его легко можно было удовлетворить. Просто, когда Фэйт входила в комнату, мир казался ярче.

Он хотел, чтобы эта яркость была с ним не только сегодня, но и в будущем.

Наморщив лоб, он сконцентрировал внимание на Фэйт, как концентрировался на каждой детали своих поездов. Его испытующий взгляд заставил ее занервничать, но она не шелохнулась, когда он распустил ей волосы, провел по ним руками, рассыпая волной по плечам. Никто не произнес ни слова, оба лишь затаили дыхание. Удовлетворившись беспорядочной россыпью ее волос, он прикоснулся к ее щеке, потом к мочке уха; затем его руки соскользнули на ее плечи и пальцы заиграли с воротником ее халата.

— Что в тебе есть такое? — пробормотал он.

В ту минуту, когда Джеймс встретил ее в танцевальном зале у леди Бейл, он поразился, насколько она отличалась от других дебютанток, соревнующихся за мужское внимание. Они были, как Фиона. Они хотели не определенного мужчину, а материальные ценности, которые получат, если приведут к алтарю подходящего кандидата. Фэйт же знала свое место компаньонки и не засматривалась на него.

Естественно, он был заинтригован. Он не выделял ее: это было бы слишком очевидно. Но он под любым предлогом старался лучше узнать ее, и чем больше общался с ней, тем больше она ему нравилась.

Его привлекала мягкость Фэйт, возможно, потому, что он никак не мог привыкнуть к фальши людей, которых встречал в обществе. Однако она была слишком доверчивой. Она все принимала на веру и никогда не сомневалась в искренности людей и мотивов их поступков.

Джеймс полагал, что она держала его на расстоянии, так как считала, что у компаньонки и человека с его состоянием не может быть общего будущего. Именно так считалось в их кругу, и это было глупо. Нельзя сказать, что у него были благородные намерения, потому что в то время у него не было никаких намерений в отношении Фэйт. Она ему нравилась, он восхищался ею, наслаждался ее обществом.

Так обстояли дела, пока он не поймал ее под омелой. Его практически разорвало на части от необузданных эмоций, которые вызвал этот один-единственный поцелуй. После этого он уже не мог выбросить ее из головы.

— Первая любовь, — с сарказмом заметила она, когда тишина стала невыносимой. Его пристальный взгляд заставил ее затаить дыхание.

Но он явно не слышал, поэтому она добавила:

— Поэты писали о ней с начала времен. Все помнят свою первую любовь.

Наконец-то он одарил ее улыбкой, растопившей ее сердце!

— Ты же знаешь, я не читаю стихов.

— Да, я помню, — сухо произнесла она. — Для тебя поэзия — это расписание твоих поездов.

— Нет, поэзия для меня — это ты, Фэйт. Я не всегда понимаю тебя, но я знаю…

Джеймс запнулся. Он недосказал, что без нее мир был бы темнее. Его мир был бы темнее.

Он положил руки ей на плечи, крепко обнял и вздрогнул.

Она заметила перемену в нем и затаила дыхание. Еще несколько секунд назад они играли словами. Сейчас же на его лице появились суровые складки, рот был крепко сжат. Она растерялась, когда он неожиданно обхватил ее руками и осторожно повел к постели. Подвинувшись к спинке кровати, она прижала колени к груди. Она не боялась его, но видела, что он сам не свой.

— Джеймс, что случилось? — мягко спросила она.

Он опустился на кровать.

— Случилось то… — Он отстранился и посмотрел на нее. Перед ним снова возник тот кошмар, но он не хотел напоминать ей о нем; вместо этого он сказал: — А вот что. Мне хочется, чтобы тебе это понравилось, но я хочу тебя так сильно, черт возьми, что боюсь вовремя не совладать с собой.

Его слова заставили ее замереть. Что могло быть более страстным, чем их недавняя близость? У нее защемило в груди, тело горело.

Он сказал ей лишь малую долю правды. То, что он хотел ее, было и так понятно, но ему было страшно. Она была такой хрупкой и беззащитной, что, казалось, любой монстр в разрушенном доме из его кошмара мог справиться с ней. Ему хотелось привязать ее к себе, чтобы она больше никогда от него не убежала. От этого зависела его жизнь… и его рассудок.

Когда Барнет лег рядом с ней на кровать, в его глазах вновь появился тот пристальный взгляд. На секунду, на долю секунды она почувствовала тревожную дрожь: он показался ей каким-то чужим. Затем он прошептал ее имя, и она забыла обо всем, предвкушая тот миг, когда его руки прикоснутся к ее, горящему желанием, телу. Этот миг настал, и она застонала от удовольствия.

Джеймс расстегнул халат и прижал ее весом своего тела к матрасу. Его губы накрыли ее долгим нежным поцелуем, затем опустились ниже, к ее соблазнительной шее, потом к плечам и остановились на упругой груди. Он продлевал эту пытку, проводя кончиком языка по одному набухшему соску, затем по второму. Когда же он наконец взял его в рот и жадно втянул в себя, она приподнялась, предоставляя ему более свободный доступ к своему телу. Фэйт прижалась к нему и как ветка плюща обвила его ногами. Но ей было недостаточно этого. Она хотела познать его глубоко, как он ее. Она хотела, чтобы их тела ничто не разделяло.