Джоанна Линдсей - Нежный плут

Джеймс вспоминал, как и сам приволакивался за ней, хотя Энтони уже тогда положил на нее глаз. Когда оба они, много лет назад, были молодыми повесами, то частенько волочились за одной и той же девчонкой, просто азарта ради. Победителем, как правило, становился тот, кого леди замечала первым. Энтони был красавцем, что и говорить, женщина не могла перед ним устоять, но и Джеймс ему не уступал. Хотя братья совершенно не походили друг на друга.

Энтони выше и тоньше в кости, у него смуглая кожа, унаследованная от бабушки, и кобальтово-синие глаза, как у Реган, Эми и у Джереми, сына Джеймса. Последнего это обстоятельство немало раздражало, тем более что Джереми больше походил на Энтони, чем на Джеймса. Сам Джеймс был более типичным представителем семейства Мэлори – светлые волосы, зеленоватые глаза, широкая кость, высокий. «Очень красивый», – как часто говоривала Реган.

Джеймс усмехнулся, вспомнив о ней. Его единственная сестра Мелисса умерла, когда ее дочери было два года, поэтому Реган воспитывали дядья. Она была им всем как дочь. Она, однако, выбрала в мужья этого мужлана Эдена. Что же оставалось, как не терпеть его? Тем более, что Николас Эден уже доказал, что может быть образцовым мужем.

Энтони, конечно, явно не устоял перед натиском. У Эдена, в конце концов, было оправдание – он обожал Реган. Но Энтони обожал всех женщин без исключения. В этом они с Джеймсом были схожи. Джеймсу уже скоро стукнет тридцать шесть, но не было такой женщины, которая сумела бы заманить его в сети брака. «Люби их и оставляй их» – этим девизом Джеймс успешно руководствовался до сих пор и будет руководствоваться им и впредь.

Ян Макдонелл был американцем во втором поколении, но его шотландское происхождение говорило о себе и ярко-рыжей шевелюрой, и легким акцентом. Правда, у него был совершенно не шотландский характер. Мягкий и спокойный, он не менялся все сорок семь лет его жизни. Но каким бы спокойным ни был его характер, он подвергся большому испытанию и прошлой ночью, и в первой половине сегодняшнего дня – и все по вине молодого Андерсена.

Мак жил по соседству с Андерсенами и с детства знал их семью. Он плавал на их кораблях в течение тридцати пяти лет. Начал, едва ему исполнилось семь лет, юнгой у старика Андерсена, дослужился до первого помощника капитана на «Нептуне», принадлежавшем Клинтону Андерсену. Он десяток раз уже отказывался стать капитаном, не желая, подобно младшему брату Джорджины – Бойду, брать на себя всю полноту власти на корабле. Бойд, правда, в скором времени все же согласится стать капитаном. Хотя Мак оставил плавание на кораблях вот уже пять лет, он не мог совсем расстаться с морем. Его нынешняя работа заключалась в полной проверке каждого возвращающегося в порт судна, принадлежавшего компании «Скайларк».

Когда, пятнадцать лет тому назад, умер старик Андерсен, а вслед за ним и его жена, Мак стал приемным отцом их детей, хотя сам был лишь на семь лет старше Клинтона. Но он был очень близким человеком семье Андерсенов. Дети росли у него на глазах. Он давал им житейские советы, когда отсутствовал отец, и научил мальчиков, да, по правде сказать, и саму Джорджину всему, что нужно знать о кораблях. В отличие от их отца, который отсутствовал подолгу и живал дома месяц-другой в году, не больше, Мак находился на берегу и был всегда под рукой.

Как это обычно случалось, когда мужчина больше отдавал себя морю, чем семье, рождение каждого из его детей напоминало о том, когда именно он находился дома. Клинтон был старшим, ему исполнилось сорок. Четырехлетнее отсутствие отца – тот пребывал в плавании на Дальний Восток, отметило разницу в возрасте между ним и Уорреном. Уоррен был на пять лет моложе его. Томас появился лишь через четыре года, а Дру еще через четыре. Когда родился Дру, старик был дома, потому что в тот год его корабль попал в страшный шторм и вынужден был вернуться в порт на ремонт. Одна неудача следовала за другой, поэтому через одиннадцать месяцев после Дру родился Бойд.

Четыре года спустя появилась на свет самая младшая и единственная дочь в семье. Мальчиков брали в море сразу, как только они становились более или менее взрослыми. Джорджина была всегда дома и бегала встречать корабли, возвращавшиеся из плавания. Неудивительно, что Мак очень любил девочку. С ней он провел много времени, отдал ей сил больше, чем любому из братьев. Он отлично знал ее, знал все ее штучки, которые она пускала в ход, чтобы добиться своего. Поэтому он был в состоянии сохранить хладнокровие и перед се последней выходкой. Итак, она стояла рядом с ним в одной из отвратительнейших таверн Лондона. Этого было предостаточно, чтобы любой мужчина захотел бы вернуться на корабль.

Мак был признателен Джорджине – она все же поняла, что слишком далеко зашла со своими понятиями о жизни на этот раз. Она нервничала, как щенок спаниеля, хотя в рукаве у нее был спрятан кинжал, а рядом стоял ее друг. Но ее чертово упрямство не позволило ей уйти прежде, чем появится мистер Уилкокс. Слава Богу, они сумели одеть ее так, что невозможно было догадаться, девушка это или парень.

Мак подумал: только что-то непредвиденное могло помешать Джорджине пойти вместе с ним в таверну. Девочка хотела попросить его купить какую-то одежду, но он убедил ее, что денег у них слишком мало для такой роскоши.

Ее нежные ручки были спрятаны в грубые перчатки, каких Мак еще не видел. Она едва могла взять кружку с элем, который Мак заказал для нее. Залатанные штаны свободно висели на ней, скрывая характерные очертания ее фигуры. Свитер был тоже старым и свободным. Ее собственные ботинки, изуродованные перед тем как быть отремонтированными, легко можно было принять за мужские, брошенные на помойке несколько лет назад. Ее каштановые волосы прятались под шерстяной кепкой, низко натянутой на глаза, так что под ней скрывались и уши, и ее карие глаза, которые она предпочитала держать опущенными.

Она выглядела достаточно убого, но – надо отдать должное – значительно лучше смешивалась с этой разномастной толпой матросской рвани, чем сам Мак. Его одежда, конечно, не была так уж изысканна, но явно выделялась на общем фоне. По крайней мере до той поры, пока в таверну не вошли двое хорошо одетых мужчин.

Удивительно, насколько быстро воцаряется тишина, Когда в привычной обстановке появляются чужаки. Слышно стало только тяжелое дыхание да шепот Джорджины:

– Что случилось?

Мак не ответил и движением приказал ей молчать, по крайней мере те несколько секунд, пока завсегдатаи оценивали пришельцев. Наконец, все решили, что лучше проигнорировать их появление. В комнате опять зашумели, Мак взглянул на своего компаньона: Джорджина невозмутимо смотрела прямо перед собой в кружку эля.

– Это не те, кого мы ждем, а просто каких-то два хорошо одетых проходимца. Необычное совпадение, не более того.

Маку показалось, что он услышал фырканье, потом шепот:

– Разве я не говорила, у них всегда столько высокомерия, что они не знают, что с ним делать.

– Неужели? Всегда? – ухмыльнулся Мак. – Еще шесть лет назад вы ничего подобного не говорили.

– Тогда я просто еще не знала.

Мак едва не расхохотался, так забавен был ее тон и так неприкрыта фальшь. Ненависть, какую питала девушка к англичанам за то, что они похитили ее парня, ничуть не уменьшилась с окончанием войны. Похоже, эта ненависть будет лишь расти, пока парень не вернется домой. Свою неприязнь она выражала крайне мягко или, во всяком случае, старалась выражать. Ее же братья не раз обрушивали всевозможные проклятия на англичан за то, что они вершили несправедливость по отношению к американцам и наносили ущерб торговле. Это было еще задолго до войны, когда впервые блокада европейских портов нанесла им ощутимый ущерб. Если кто и лелеял злые чувства в отношении англичан, то братья Андерсены были среди них.

Уже лет десять назад девочка слышала, как у них в доме англичан не называли иначе, чем «эти высокомерные ублюдки». Ей, правда, тогда все это было безразлично. Она просто сидела и кивала головой в знак согласия с братьями, не вникая в смысл произносимых слов. Когда же англичане протянули свои руки к ней и забрали в армию ее жениха – о, дело повернулось по-иному! Она не слишком кипятилась, как ее братцы. Однако ни у кого не возникало сомнений в том, что она питала глубокую неприязнь и презрение ко всему английскому. Она просто очень вежливо выражала это.