Джоанна Линдсей - Нежный плут

Холодно и угрожающе Джеймс сказал:

– Дело может окончиться плачевно для тебя. Если я захочу, то превращу тебя в кровавое месиво, не прибегая для этого ни к чьим услугам. И не спорь, голубчик. Короче, ты должен удалиться.

– Я никуда не уйду без своей сестры, – твердо заявил Уоррен.

– Вот тут, янки, ты ошибаешься. Ты отдал мне ее, и я защищаю ее, в особенности же я защищаю ее от тебя и от твоей омерзительной склонности к насилию.

– Но ты не хотел ее!

– Черта с два я не хотел ее! – взревел Джеймс. – Я настолько хотел ее, что ты едва не повесил меня!

– Глупо ведешь себя, парень, – сказал Уоррен и нахмурился.

– Ничего не глупо, – вмешался Энтони, смеясь. – Весьма разумно.

Джеймс не обратил внимания на брата, продолжая увещевать шурина:

– Даже если бы я не хотел ее, Андерсен, ты все равно не получил бы ее теперь.

– Это еще почему, черт возьми?

– Потому что она носит моего ребенка, а ты полагаешь, что избить ее – означает избавиться от любых проблем.

– Но разве Мэлори не собирался…

– Перси, заткнись ты! – раздалось сразу с трех сторон.

Но Уоррен был слишком вне себя, чтобы понять смысл фразы, начатой Перси.

– Боже мой, Мэлори, я не тронул бы ее, даже если бы она не была… Черт возьми, ведь она же моя сестра!

– Но она также и моя жена, что дает мне все права, в частности – полное право отказывать тебе в любых претензиях на ее счет. А если ты хочешь увидеться с ней, ты должен прежде наладить со мною мир.

Ответ Уоррена не удивил никого, особенно принимая во внимание, что, произнося последние слова, Джеймс выглядел кем угодно, только не миротворцем.

– Черта с два! И плевать мне на твои права, Мэлори! Если ты думаешь, что мы позволим ей оставаться в лапах разбойника, продолжай так думать!

Последние слова прозвучали слабовато. Уоррен знал, что у него нет сил вырвать сестру из этого дома, особенно теперь, когда он пришел сюда один и со всех сторон окружен родственниками и друзьями Мэлори. Свыше меры его возмущало сознание, что он вынужден удалиться без нее, но другого выхода не было. Взбешенный, он вышел вон, и единственной причиной, спасшей входную дверь от разрушения, явилось то, что Добсон заблаговременно распахнул ее перед Уорреном.

Энтони покачался на пятках и издал целый взрыв хохота:

– Не знаешь, с чем поздравить тебя, старина, – с предстоящим ребеночком или с избавлением от его дядюшки.

– Чертовски хочется выпить, – откликнулся Джеймс и отправился на поиски спиртного.

Выпить действительно захотелось всем как следует, и когда тосты и поздравления стали иссякать, Джеймс был уже на пути к тому, чтобы изрядно нахрюкаться.

– Малышка Джорджи была недалека от истины, когда описывала своих братьев, – заметил Энтони, все еще находясь под впечатлением прошедших событий. – Интересно, они все такие здоровенные, как этот?

– Примерно такие же, – пробормотал Джеймс.

– Надеюсь, ты понимаешь, что он еще вернется? – продолжал Энтони. – И наверняка с пополнением.

– Остальные все-таки чуточку более благоразумные, – возразил Джеймс. – Ненамного, заметь, но все же. Они отправятся домой. В конце концов, что они могут сделать? Она моя жена. Они не могут не принимать этого во внимание.

Энтони захихикал, не веря ни одному его слову.

– Похоже, это ужасающее слово ты стал легче произносить, а?

– Какое?

– Жена.

– Катись к дьяволу!

Джорджина никак не могла в это поверить. Он запер ее. И сколько она ни колошматила в дверь всю ночь напролет, никто не приходил ей на выручку. Наконец, она сдалась и рухнула в полном изнеможении. Наступило утро, но никто так и не пришел к ней. Как мог Уоррен оставить ее? И это после того, как она бросила вызов диктату мужа и освободила его в заботах о ее благополучии.

Ей бы хотелось никогда в жизни не слышать, как вчера вечером он кричал на ее мужа внизу, в зале. Но она слышала его голос и выскакивала на лестницу всякий раз, когда ее охватывало желание броситься вниз, к нему.

Но когда она уже было решилась, она услышала, как Джеймс запретил Уоррену видеться с ней, и сообразила, что только разозлит мужа пуще прежнего, если спустится и присоединится к разговору. И она снова воспользовалась черным ходом, выбралась из дома и стала ждать, когда Уоррен уйдет. В его уходе она не сомневалась – слово Джеймса было тверже алмаза.

Итак, она стояла снаружи и очень удивила Уоррена, когда он ураганом выскочил из дверей. Она хотела успокоить его, что с ней все в порядке. Ей хотелось сказать ему, чтобы он не беспокоился больше о ней. Она никак не ожидала, что он швырнет ее в свой экипаж и увезет. О, дьявол, почему Джеймс не сообразил запереть ее! Тогда бы она не оказалась здесь, на корабле Уоррена, в полной панике – а вдруг Уоррен надумает взять и отвезти ее домой – да не к Джеймсу, а в Коннектикут. А ведь он не станет выслушивать ее уверения в том, как ей не хочется уплывать. Он никогда не обращал на нее внимания, что бы она ни говорила. Кроме того, она сомневалась, сообщит ли он остальным братьям о том, что она у него.

Но тут она ошибалась, как обнаружилось, когда, наконец, дверь распахнулась и на пороге каюты объявился Томас.

– Слава Богу! – первое, что она воскликнула, поскольку это был единственный из ее братьев, в ком темперамент не мешал рассудку.

– Как я рад, дорогая, – сказал он, раскрывая свои объятья, в которые она тотчас юркнула. – Мы почти потеряли надежду разыскать тебя.

– Я другое имела в виду, когда сказала «слава Богу», – она слегка откинулась в его объятиях. – Ты знаешь, что Уоррен запер меня здесь, в каюте?

– Он намекнул на это, когда вчера вечером вернулся в отель и рассказал нам о случившемся.

Она отпихнула его от себя:

– Ты что, хочешь сказать, вы знали и продержали меня здесь целую ночь взаперти?

– Ну-ну, миленькая, успокойся. Ну, сама подумай, разве можно было отпускать тебя? Ведь ты наверняка куда-нибудь бы устремилась.

– Ни черта бы я не устремилась! – выпалила она и направилась к двери. – Я возвращаюсь домой, к Джеймсу!

– Никуда ты не возвращаешься, – возразил ей Дрю, внезапно вставший в дверях каюты и весьма эффектно преградивший ей путь. – По-моему, она выглядит в норме, – сказал он Томасу, – никаких ушибов, слегка не в своем уме.

Джорджине захотелось плеваться и кричать, но вместо этого она глубоко вздохнула, вздохнула еще раз и спокойным голосом спросила:

– Уоррен сказал вам, что меня не нужно разыскивать? Сказал? Он что, забыл добавить, что я влюблена в своего мужа? Поэтому никто из вас не позаботился о том, чтобы освободить меня отсюда?

– Он ничего не говорил о любви, нет, ничего, – согласился Томас. – Я всерьез сомневаюсь, что он верит в любовь. Но он говорил о твоем требовании возвратить тебя к мужу. Он сказал, что ты страдаешь от нарушенного порядка вещей, поскольку ждешь от мужа ребенка. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Я… Откуда вы прознали о ребенке?

– Разумеется, Мэлори сообщил о нем Уоррену. По его словам, это одна из причин, по которым он не прогоняет тебя.

Одна из причин? Да нет же, это как раз единственная причина, и как только не могла она сообразить этого раньше? А все потому, что она начала думать, будто Джеймс не услышал ее, когда она сообщила ему о ребенке, ведь после того он ни разу не упомянул о нем в разговорах.

Она вернулась к кровати и села на нее, пытаясь побороть отчаяние, охватившее ее. Она не могла позволить причинам что-то значить, ну никак не могла. Она любила Джеймса Мэлори достаточно для них обоих. И если он не хотел прогонять ее, то и она желала бы остаться с ним. Там, где и положено им жить. Но почему же от этой мысли ей нисколько не стало легче?

Она вздрогнула, когда Томас сел с нею рядом.

– Чем я так расстроил тебя, Джорджи?

– Ничем… Всем!… – Она была бы признательна любому, кто отвлек бы ее от мысли, что Джеймс не любит ее. – Вы, оба, можете мне ответить, что я тут делаю?

– Это составная часть нашего плана, Джорджи.

– Какого плана? Плана по сведению меня с ума?

– Нет, – хихикнул Томас. – Плана по приведению твоего мужа в ясный ум.