– Любовь моя, – начал он, чувствуя, как им постепенно овладевает ужас, – прости…
Лилиан покачала головой, прижав дрожащие пальчики к его губам, и со вздохом проговорила:
– Нет. Если кто и должен извиняться, то это я. – Она прикусила губу и склонилась к его плечу, не в силах сдержать слезы. Глаза ее превратились в бездонные озера, дыхание было частым и прерывистым, лоб прорезала морщинка. Наконец она собралась с духом: – Я бесконечно виновата перед тобой.
Опершись ладонями о пол, Джеффри привстал, а Лилиан так и осталась сидеть на нем верхом.
Ей в такой позе сидеть было явно неудобно: нужно на что-то опереться, чтобы не завалиться на спину, – и Джеффри сел и обнял ее. Так она, во-первых, не упадет, а во-вторых – не сможет убежать.
Неужели она жалеет, что отдалась ему? Гнев в нем боролся с нежностью и раздражающей неуверенностью. Он еще никогда не имел дел с девственицами. А тут еще Лилиан со своим пытливым умом и склонностью к экспериментам постоянно провоцировала его. Возможно, он не оправдал ее ожиданий? Нет, исключено. Ему никогда не забыть потрясения на ее лице, когда впервые она испытала наивысшее наслаждение.
Тогда в чем дело? Что у нее в голове? Вина? Смятение? Страх? Что бы это ни было, в такой момент она должна испытывать совершенно другие чувства, и, видит Бог, он не позволит ей больше тратить время на сожаления.
Джеффри прищурился, решив, что так лучше выразит полную убежденность в своих словах.
– Ты станешь моей женой, Лилиан. Нет ничего плохого в том, чтобы заниматься любовью с будущим мужем. – Заметив, что она качает головой, он добавил: – Конечно, кто-то считает, что следует дождаться клятв у алтаря, но для меня ты стала женой в тот момент, когда дала свое согласие.
У нее задрожали губы.
– Тебе не за что извиняться, нечего бояться.
Лилиан уткнулась лицом ему в грудь и снова затряслась в рыданиях. Он почувствовал растерянность и страх. Здесь что-то другое, о чем ему неведомо. Не зная, что предпринять, он лишь покрепче обнял ее в ожидании объяснений.
Через некоторое время она наконец подняла голову. Джеффри всмотрелся в ее лицо, и у него сжалось сердце. Она была очень бледна, губы дрожали, но вместе с тем выглядела полной решимости. Что она задумала? Он попытался привлечь ее к себе, но она отпрянула и, поднявшись, направилась к столу возле незапертого тайного хода.
Джеффри тоже встал и быстро оделся, стараясь сохранять самообладание, но молчание, повисшее в комнате, было таким мрачным, что его охватило предчувствие беды. Это было словно затишье перед бурей, некое спокойствие, которое ему часто приходилось испытывать в ожидании атаки противника.
Знакомый выброс адреналина обострил его чувства, и одновременно он ощутил покалывание в затылке – нечто подобное с ним бывало только в моменты особой опасности. Джеффри нахмурился, понимая, что в данный момент это совершенно неуместно, и даже покрутил головой, чтобы избавиться от наваждения и раздражающей реакции, после чего пошел за Лилиан.
Как только Джеффри приблизился, она обернулась, сжимая обеими руками шкатулку, которую принесла с собой, и сказала:
– Думаю, пора это открыть.
Торжественность ее тона и блестевшие в глазах слезы заставили Джеффри ощутить тошноту. Он несколько секунд смотрел на ничем не примечательную шкатулку, а потом непроизвольно попятился. Непонятно откуда, но у него появилась твердая уверенность, что, не увидев ее содержимого, он будет намного счастливее.
Но Лилиан упорствовала, и у него не было выбора – пришлось взять шкатулку. Дерево оказалось плохо обработанным, и он сразу же занозил палец. Не обращая внимания на капли крови, он снял крышку, положил на диван и заглянул внутрь. Там лежало три стопки писем, перевязанных ленточками, и еще какие-то бумаги.
В недоумении взглянув на Лилиан, которая не решалась к нему подойти и, казалось, не дышала, он спросил:
– Что это?
– Доказательство, что твой отец повинен в смерти моего.
Она произнесла это настолько холодно, буднично, лишенным всяких эмоций голосом, что Джеффри не сразу понял смысл сказанного, но у него сразу перехватило дыхание и пересохло во рту – вероятно, тело оказалось восприимчивее мозга.
Лилиан как в молитве сложила перед собой руки, и Джеффри увидел, как сильно она напряжена.
– Я говорила, что мой отец был убит.
– Да, я помню: пал жертвой уличных грабителей.
Лилиан опустила голову.
– Да, такова официальная версия. Но я не сказала, что за два дня до смерти он получил письмо, в котором его вызывали как раз в то место, где было совершено нападение.
Джеффри снова посмотрел на стопку писем и на самом верхнем заметил сломанную печать, знакомую…
– Это письмо было написано твоим отцом, – произнесла наконец Лилиан слова, которых он с ужасом ждал.
Джеффри показалось, что его ударили под дых, но на смену шоку быстро пришла злость.
– Мой отец никогда бы не сделал ничего подобного! – прорычал он, но письмо все-таки взял – это действительно был почерк отца.
«Мы в опасности. Встретимся через два дня в то же время, в том же месте».
– Где ты это взяла?
Он не смотрел в ее сторону и лихорадочно думал: интересно, давно ли у нее эта записка? Он слышал, как Лилиан шумно вздохнула. Создавалось впечатление, что дыхание – совершенно естественный процесс – дается ей с таким же трудом, как и ему.
– В библиотеке моего отца, в тайнике за книжными полками.
Джеффри резко поднял голову и устремил на нее пронзительный взгляд. Значит, она привезла это письмо с собой, оно было у нее все время ее пребывания в Сомертон-Парке. Он вспомнил, как она свалилась на него ночью в библиотеке. Что она там делала, одетая во все темное? Искала? Сердце пронзила боль, но он не обратил на это внимания. Сначала надо во всем разобраться.
– Что еще было в тайнике?
Лилиан взглядом указала на шкатулку.
– Две из трех стопок писем.
Джеффри вынул содержимое и отставил шкатулку в сторону. Его движения были медленными и уверенными, и у него мелькнула мысль, что солдат в нем одержал верх, загнав эмоции в дальний угол. Первое письмо написано по-французски, и почерк был ему незнаком, зато второе, несомненно, писал отец. Джеффри закрыл глаза. Невозможно поверить, что его отец как-то замешан в истории с убийством, но его связь с отцом Лилиан очевидна. И если ей верить, то ее отец был убит вскоре после того, как получил записку от его отца.
Ад и проклятье! Может быть, именно на это ссылается шантажист? Или шантажистка… Он с подозрением покосился на Лилиан, снова подумав о ее появлении в библиотеке в первую ночь. Не она ли шантажистка? Нет. В этом предположении нет смысла. Она не принесла бы ему доказательства, если бы хотела выманить деньги. Ясно другое: она обладает информацией, которая может повредить его семье, и если скажет хоть слово, его политическая репутация будет погублена навеки.
– Письма на французском языке и те, которые писал твой отец, лежали вместе, – проговорила Лилиан, прервав его размышления. – Другие, те, что от моего отца, я нашла здесь.
Джеффри мельком взглянул на третью стопку, а взял лишь письма своего отца и стал просматривать, пытаясь найти повод для шантажа, но в них не оказалось абсолютно ничего особенного. Можно сказать, они были ни о чем. Почему ее отец их хранил?
– Письма совершенно безобидны.
– Да. – Лилиан неуверенно приблизилась, и Джеффри опять почувствовал аромат яблок и лимона. Несмотря на крайне неприятную ситуацию, в нем снова проснулось желание, но он подавил его в зародыше. – Те, что от моего отца, соответствуют им по тону и содержанию. Те, что на французском языке, тоже лишены особого смысла. В них нет ничего значимого.
– Но ты считаешь иначе. Почему?
Вопрос вылетел сам собой, и внезапно Джеффри потрясла абсурдность положения. Всего несколько минут назад он занимался любовью с этой женщиной, просил ее выйти за него замуж, а теперь интересуется, почему она считает, что его отец убил ее отца, и размышляет, какую опасность она может представлять для его будущего.
Лилиан села на диван рядом с ним, робкая, словно птичка, готовая вспорхнуть при первых признаках опасности, но в ее глазах застыла мольба. О чем? О прощении? О понимании?
Джеффри сделал все от него зависящее, чтобы защититься от боли, грозившей завладеть всем его существом.
– Факт, что наши отцы не только сохранили письма, но и спрятали, не требует доказательств, – сказала Лилиан.