Иными словами, его постигло то же несчастье, что погубило и его отца: влюбился в коварную, недостойную доверия женщину.
Глава 24
Когда на следующее утро, за час до рассвета, Лилиан пришла на конюшню, стойло Грина было пустым. Бравада, которая до сих пор поддерживала ее плечи расправленными, а голову – гордо поднятой, исчезла, вытекла, как водород постепенно вытекает из воздушных шаров Жака Шарля[3], после чего они сдуваются. Вот и она сдулась, как тот шар.
Ах если бы она могла с такой же легкостью, как шар, улететь отсюда, подгоняемая легким ветерком, оставив здесь все проблемы, пусть даже вместе со своим разбитым сердцем! Ну почему все против нее? С одной стороны, ее любовь к Джеффри, с другой – извечное желание знать правду. Нет, она не может покинуть Сомертон-Парк, пока не доведет до конца сражения на обоих фронтах.
Куда делся Джеффри? Быть может, стоит подождать его здесь, в конюшне? Лилиан не думала, что после вчерашнего их договор останется в силе, но не знала, где еще его искать. Она уже заглянула в его комнаты и в кабинет – благо ключ по-прежнему был у нее. Выражение, появившееся на его лице, когда он понял, что она использовала этот ключ для обыска в семейном крыле, преследовало всю ночь. Острое сожаление не притупляла даже мысль, что она не желала навредить Джеффри, а всего лишь хотела докопаться до истины.
Необходимо его увидеть. Лилиан понимала, что убедить Джеффри в искренности своих чувств ей вряд ли удастся, но опасалась, что если даже не попытается, будет корить себя всю оставшуюся жизнь. И еще ей надо было рассказать Джеффри о подозрениях старого камердинера относительно смерти его отца. Он заслуживает знать правду. Так же как и она.
У нее сжалось сердце. Джеффри, вероятнее всего, чувствует не то же, что и она, и что-то от нее скрывает, что-то важное. И это как-то связано с книгой-тайником, где его отец хранил письма ее отца. К несчастью, она даже представить себе не могла, что это.
Внимание Лилиан привлекло нетерпеливое ржание и перестук копыт в соседнем стойле. Амира, должно быть, почувствовала ее присутствие и рвалась на прогулку. Пришлось срочно брать себя в руки и усмирять разбушевавшиеся эмоции. В конце концов, хорошая скачка пойдет ей на пользу. И даст еще один шанс встретиться с Джеффри.
Лилиан вошла в стойло, погладила лошадь по носу, оседлала и через несколько минут уже скакала галопом на восток, понятия не имея, куда держит путь. Этим утром ей, как никогда раньше, нужно было бездумное безрассудное бегство.
Над горизонтом уже показались первые солнечные лучи, когда Лилиан заметила коня Джеффри. Грин был привязан рядом с тем самым строением, которое граф накануне предложил ей приспособить под лабораторию.
Она попыталась вспомнить момент, когда Джеффри сделал ей предложение: он был так серьезен, так нежен, – но в памяти всплывало лишь выражение брезгливости и отвращения, исказившее его лицо, когда граф выгнал ее из библиотеки. Лилиан крепко зажмурилась. Надо любым путем избавиться от эмоций – они никуда ее не приведут.
Она придержала кобылу. Та обошла озеро шагом и остановилась рядом с Грином. Лошади приветствовали друг друга ржанием. Лилиан спешилась, привязала Амиру и подошла погладить Грина. Шерсть коня была прохладной и гладкой: явно давно не бегал, – и хорошо вычищенной. Значит, Джеффри провел здесь ночь.
Лилиан посмотрела на домик. Он выглядел необитаемым. Она бы проехала мимо, если бы не заметила Грина.
Решившись, она отвязала лошадей, отвела к задней стороне дома и, отыскав достаточно толстое дерево, привязала. Здесь их никто не увидит. Этим утром она получила отличную возможность объясниться с Джеффри вдали от многочисленных глаз и ушей.
Поднимаясь по ступенькам, она мысленно похвалила себя за то, что давно ничего не ела. При таком нервном напряжении еда все равно не смогла бы задержаться в желудке. Лилиан поклялась себе, что не уйдет отсюда, пока не узнает, что Джеффри от нее скрывает, и пока он не выслушает ее извинения. Она не могла заставить его их принять, да и не ждала этого, а всего лишь надеялась, что, выговорившись, избавится от гнетущего, грызущего чувства вины.
Она не постучала – просто открыла тяжелую деревянную дверь, проскользнула внутрь и остановилась, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Тонкие лучики солнца проникали сквозь щели в ставнях, но почти не освещали помещение. Воздух казался застывшим, но Лилиан чувствовала: граф здесь.
Она подошла к дивану, тщетно стараясь избавиться от воспоминаний о том, что здесь происходило. Но это оказалось невозможно: все-таки здесь она впервые в жизни испытала оргазм. Тогда она чувствовала только нежность к мужчине и не знала, что это была любовь.
Диван оказался пуст. Насколько помнила Лилиан, слева у стены располагалось кресло и письменный стол, и направилась туда.
Негромкое сопение и храп заставили ее остановиться, но через несколько мгновений она расслабилась: это Джеффри, спит, – а приблизившись, увидела, что граф уснул прямо за письменным столом, скрючившись в кресле. Проснувшись, будет мучиться от боли в спине. Ну и поза: одно плечо упирается в подлокотник кресла, голова свесилась на грудь, нога закинута на ногу, а пальцы все еще сжимают карандаш. Вероятно, он откинулся на спинку кресла, о чем-то размышляя, и заснул.
Весь стол покрывали листы бумаги. Здесь же были письма их отцов, разложенные по датам. Джеффри пытался их расшифровать? Неужели он считает, что она не испробовала абсолютно все возможные варианты?
Лилиан склонилась над столом, но в тот же миг сильные пальцы обхватили ее запястье, и она испуганно вскрикнула.
– Что ты здесь делаешь? – Голос Джеффри едва ли можно назвать приветливым.
Она едва не выпалила, что искала его, но негодование одержало верх.
– Нет, что здесь делаешь ты?
– Мне казалось, что это строение принадлежит мне. Или что-то изменилось? – Он отпустил ее руку и, как маленький ребенок, потер кулаками глаза.
– Я не о твоей собственности! – воскликнула Лилиан, охваченная праведным возмущением, и ткнула пальцем в листок бумаги, что лежал перед ним на столе: – «MARCNTOY»… Marc Antony – Марк Антоний. – Ты думаешь, это и есть кодовые слова?
Джеффри побледнел, глаза стали злыми, а губы упрямо сжались.
Возмущение Лилиан иссякло, и она снова ощутила себя предательницей. С трудом проглотив комок в горле, она едва слышно проговорила:
– Ты нашел ключ и не собирался ничего говорить мне?
Граф вздохнул и выпрямился.
Лилиан скрестила руки на груди и опустила голову, почувствовав себя преданной. Она отдала ему все свидетельства, которыми обладала, надеясь, что он поймет: их единственный шанс узнать правду – работать вместе, даже если он ее ненавидит. Но, очевидно, у него было другое мнение: он хотел узнать все сам, оставив ее в стороне.
Джеффри встал и вышел, не сказав ни слова.
Разве может она его винить? Лилиан изо всех сил старалась не расплакаться, хотя слезы обиды и досады жгли глаза. Да, она может его винить! Конечно, ее признание шокировало его. И ранило. Но почему он не подумал о ее чувствах? О том, в какой ситуации она оказалась? Неужели он не понимает, что ее отца убили?
Джеффри вернулся с масляной лампой и простым деревянным стулом. Поставив его рядом с другим, он сел на жесткий стул и жестом предложил ей занять мягкий – более удобный.
Лилиан не стала дожидаться, пока он передумает.
После долгой паузы Джеффри сказал:
– Я думал, что знаю, как расшифровать письма, но ошибся. – Лилиан внимательно выслушала его гипотезу о ключе и о том, что, по его мнению, его следует искать в названии книги. – Но ничего не получилось, хотя всю ночь я пробовал разные варианты. – Его тон был холодным и бесстрастным, но Лилиан была рада и этому: по крайней мере он поделился с ней проблемой, а это уже немало. Возможно, когда все кончится, на этом можно построить будущее. Она всеми силами старалась не испытывать надежду, но та непостижимым образом проникала в сердце и наотрез отказывалась его покидать. – Оба участника переписки уже много лет мертвы. Боюсь, нам никогда не удастся разгадать шифр.
В душе Лилиан надежда боролась с отчаянием. Усилием воли загнав эмоции вглубь, она сосредоточилась на проблеме: работа всегда спасала ее в тяжелые моменты, – и принялась систематизировать имеющиеся факты. Зная своего отца, она понимала, что ключевое слово может быть любым, но поскольку не была знакома с Эдмундом Уэнтуортом, понятия не имела, какое слово могло устроить их обоих. Но если Джеффри прав в том, что его отец, будучи рассеян и забывчив, непременно оставил бы для себя ключ…