В середине октября в Полвендрон прибыл грум, доставивший в имение вороного коня и записку.
Записка гласила:
Дорогая леди Харриет!
Случайно, через знакомых, до меня дошли слухи, что неприятные обстоятельства, к которым не стоит возвращаться, недавно вынудили Вас расстаться с другом. Уверен, это тяжело для вас обоих, поэтому в память о нескольких восхитительных встречах с Вами я пытаюсь исправить положение, возвращая Вашего друга. Надеюсь, Вы найдёте его ухоженным и в добром здравии. Сам я не ездил на нём, опасаясь невольно увлечься стипль-чезом, для которого я пока недостаточно подготовлен.
Имею честь оставаться Вашим самым покорным и преданным слугой, дорогая леди Харриет,
Джордж Уорлегган
Над этим посланием Джордж провёл большую половину дня, выбрасывая один черновик за другим. Наконец, он убедил себя, что письмо удалось. И только когда в самый последний момент внезапно проснувшееся чувство юмора побудило его добавить последнее предложение, Джордж посчитал, что теперь письмо стало вдвое эффектнее.
Грум возвратился с пустыми руками — леди Харриет не оказалось дома. Однако на следующий день какой-то молодой оборванец без ливреи доставил ответ.
Дорогой сэр Джордж!
Когда я вчера вечером вернулась домой, Данди щипал траву на лужайке перед домом. Мне трудно сказать, какие чувства преобладают во мне после прочтения Вашего письма — восхищение Вашей удивительной щедростью или возмущение не слишком пристойной самонадеянностью. Что касается первого — должна признаться, что встреча с моим гунтером оказалась очень трогательной и не обошлась без слёз. Относительно второго — причиной моего импульсивного порыва продать Данди главным образом послужило желание оставить позади некоторые неприятные воспоминания, которые эта лошадь всегда будет вызывать во мне и, кроме того, добросовестно и честно удовлетворить притязания кредиторов мужа.
Однако, поскольку Ваши действия вызваны исключительно душевной добротой, а я сожалею о продаже с момента её совершения, то я в долгу перед Вами, сэр Джордж, за возвращение моего лучшего гунтера таким приятным для меня и затейливым способом. Но, разумеется, я могу быть перед Вами только в моральном, но не в финансовом долгу, и потому прилагаю к письму вексель Банка Куда из Пензанса на сто пятьдесят гиней. Если же Вам пришлось потратить больше, чем за Данди заплатил на аукционе этот никчёмный анемичный тип, прошу, пришлите мне счёт для возмещения.
Ещё раз благодарю Вас, сэр Джордж.
Искренне Ваша,
Харриет Картер
Джордж перечитал письмо почти столько же раз, сколько переписывал своё первое послание. Выждав день, он ответил.
Дорогая леди Харриет!
Получив девятнадцатого числа Ваше письмо, я был очень рад узнать, что, несмотря на мою самонадеянность — возвращение лошади без Вашего предварительного на то согласия и одобрения — я всё же не ошибся, предположив, что этой встречи Вы желали всем сердцем. Мне очень приятно сознавать, что я правильно оценил Ваши чувства.
Но я надеялся сделать подарок — небольшое подношение, которое будет легко принято, а не отклонено. Поэтому я огорчён тем, что Вы заговорили об оплате, уменьшив тем самым моё удовлетворение чуть ли не вдвое, ведь отдавать приятнее, чем получать, а Вы лишили меня большей части этой радости. Я позволю себе вернуть Ваш чек, в чём и имею честь подписаться, сударыня.
Ваш преданный и скромный слуга,
Джордж Уорлегган
Последовала неделя молчания, а потом пришёл ответ.
Дорогой сэр Джордж!
Разве я не упоминала в прошлом письме о том, как неуместна Ваша бесцеремонность? Ваш благородный дар — дар от джентльмена леди после самого поверхностного знакомства — непозволительное нарушение приличий. Поэтому я снова посылаю Вам чек. Прошу Вас, если Вы хоть немного цените дружеские отношения, сложившиеся между нами, не возвращайте его во второй раз.
Выезжая вчера на Данди, я ощутила, что кратковременная смена владельца и неожиданное возвращение ко мне хотя бы отчасти стёрли связанные с ним неприятные ассоциации и воспоминания, а следовательно, мой долг перед Вами возрос. Позвольте всё это так и оставить.
Остаюсь искренне Ваша,
Харриет Картер
Джордж выждал несколько дней. Он не предпринимал попыток обналичить чек и не намеревался этого делать — пока что. Однако ему пришло в голову, что он мог бы попробовать зайти с другой стороны и, так сказать, достичь обоюдовыгодного соглашения.
Наконец, он написал ответ:
Дорогая леди Харриет!
Что ж, пусть будет так. Но поскольку моя огромная самонадеянность проистекает из нашего чрезвычайно краткого знакомства, возможно, будет правильным загладить некоторую её часть, возобновив общение, чтобы с каждой встречей моя вина хоть немного уменьшалась? Таким образом, знакомство может превратиться в дружбу, а поскольку теперь мы соседи — или были бы соседями в графстве с поместьями покрупнее — это, разумеется, вполне естественное развитие событий. Позволите ли Вы мне навестить Вас?
Остаюсь, дорогая леди Харриет,
Вашим смиренным слугой и поклонником,
Джордж Уорлегган
Джордж много раз перечитал письмо, прежде чем отправить. Как замечательно он выразил свои мысли, как вырос! Двадцать лет назад он даже не знал бы, как начать! Десять лет назад, со всеми интеллектуальными познаниями, полученными от Элизабет, он не справился бы с таким посланием! Но вот оно, изящество слога, доказательство высокого уровня его развития — он, внук кузнеца, становится аристократом! Никто из друзей леди Харриет не написал бы лучше.
Он до последнего не хотел расставаться с письмом, но всё же его отправил. Когда грум ускакал — ему предстоял путь в пятьдесят миль — в кабинет Джорджа явился Кэрри Уорлегган с только что полученной из Лондона новостью: король сошёл с ума.
Глава пятая
Десятого ноября, приготовив шафрановые кексы на всю неделю, Демельза думала о том, сколько же ещё ждать, прежде чем Росс вернётся и попробует их. За все годы совместной жизни он пока только один раз отсутствовал на Рождество. В 1797 году Росс вместе с графом Пембруком ездил в Австрию с особой миссией. На самом деле ему даже не пришлось добираться до Вены — из Копенгагена его немедленно отправили обратно с донесением, что Франция намерена втянуть Данию в войну с Англией. Но потом, едва вернувшись в Лондон, он снова отправился в Португалию со специальным заданием — убедить королевскую семью покинуть Лиссабон и искать убежища в Бразилии.
Это не слишком беспокоило Демельзу. Она слышала, что он вернулся в Лондон невредимым, а относительно второй миссии, выполнять её — большая честь, а опасность не казалась особенно серьёзной. Но последнее поручение застало Росса в Корнуолле, и хотя он не стал вдаваться в подробности, Демельза поняла, что это гораздо более секретное и опасное задание, и он даже немного сомневался, браться ли за это. Однако он уехал, и кроме письма, сообщавшего о его прибытии в Лондон, больше вестей не было. Демельза полагала, что муж всё ещё в Португалии. Недавно оттуда пришла новость о победе англичан, но затем снова последовало отступление из только что освобождённых районов. Всё это сбивало с толку и тревожило.
Конечно, Росс отправился туда не для участия в боевых действиях, а как гражданское лицо, чья задача — наблюдать, а не сражаться. Однако в бою стираются чёткие границы. В любом случае, Демельза знала, что не в характере Росса держаться в стороне от сражения, даже если он оказался там случайно.
Поэтому в любую минуту, пока она переставляла банки в кладовой, украшала печенье с изюмом, бранила непослушную Изабеллу-Роуз или чистила зубы корнем мальвы — в любое из этих мгновений Росс, возможно, умирал от ран на каком-нибудь пыльном горном склоне в Португалии или лежал в госпитале с лихорадкой, не в силах держать перо. А может, он уже в безопасности, в Лондоне, и прямо сейчас пишет ей или трясётся в карете между Сент-Остелом и Труро, на самом последнем этапе путешествия домой.