Выгнув шею, чтобы лучше рассмотреть гавань, Дункан увидел рядом с Силверстейном женщину, темные волосы которой развевались по ветру, и чертыхнулся.
Господь наградил поверенного замечательной женой, которая его любит и скоро подарит ему малыша – в отличие от него, лэрда, который так и умер, никем не любимый, запятнав свои руки кровью трех жен. И что же этот идиот вытворяет? Подумать только, посадить бедняжку в свою утлую лодчонку!
– Черт побери! В ее положении она должна лежать в постели, а не скакать, как пробка, по волнам! – Дункан устремился к лестнице. – О Господи, этот полоумный того и гляди из нее ребенка вытрясет! – Придя в ярость от подобной перспективы, он помчался в большой зал, намереваясь встретиться с Томасом Силверстейном лицом к лицу.
Обычно Дункан предпочитал пользоваться более изящными способами, чтобы выразить свое неудовольствие, чем материализовываться перед живыми людьми. Превращение из призрака в человека всегда требовало от него таких титанических усилий, каких даже все нынешнее человечество вряд ли заслуживало. Гораздо проще было дать волю своему гневу, оставаясь невидимым: и эффективно, и можно вволю повеселиться, наблюдая за реакцией людей.
Но малыш Томми позволил себе то, что никак не укладывается в голове. Рисковать жизнью своего ребенка – все равно что дать пощечину самому Господу и поставить под удар Блэкстоун. За эти грехи поверенный Дункана дорого заплатит.
Катрин Элизабет Макдугал Паддинг рывком прижала к груди шикарную сумку известной фирмы «Дуни и Берк», даже не подумав о ее ценном содержимом, и ахнула, когда огромные, усеянные шипами ворота внезапно рухнули на землю прямо за ее спиной, издав зловещий скрежет.
– Не бойтесь, мисс Паддинг, – весело прокричал Том Силверстейн, направляясь к одной из башен замка с остальным ее багажом в руках. – Опускная решетка время от времени не попадает в свое звено, а чтобы ее снова поднять, слева предусмотрена изогнутая рукоятка.
– Вот как? – Бет постаралась не думать о том, во что ее превратила бы эта чертова решетка, если бы не попала в свое звено как раз в тот момент, когда она проходила под ней.
Поставив починку древних ворот первым пунктом в списке дел, которые ей предстоит переделать, Бет вошла следом за высоким и сухощавым мистером Силверстейном во двор замка, весь заросший сорняками. Бросив на них и на засохшие лозы дикого винограда, обвивавшие стены построенного в пятнадцатом столетии замка, хмурый взгляд, она подумала о том, как это люди умудряются прожить жизнь, не познав такого чувства, как гордость собственника. Ведь для того, чтобы превратить любое место проживания в родной дом, нужно лишь чуточку любви и труда.
Ну, может, не любое, но ее дом точно. А этот замок ведь и в самом деле ее дом, и она вольна делать с ним все, что пожелает. За всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь эти древние гранитные стены будут первыми стенами, которые она сможет назвать своими.
Всего два дня назад последним местом, которое Бет звала домом, была непомерно дорогая, кишевшая тараканами однокомнатная квартирка с крохотной кухней в одном из старых домов в Бронксе. Однако крыша, лестницы и прочее принадлежали другому человеку, равно как и гордое звание собственника. Даже тараканы не считали ее хозяйкой: они то уходили, то приходили, в общем, жили так, как им хочется, не обращая на нее никакого внимания.
Девушка подняла голову и взглянула на окна, сделанные еще в шестнадцатом веке. Они выходили на заходящее солнце, так что по идее должны были играть всеми цветами радуги, а вместо этого смотрели на нее, тусклые и непроницаемые, словно глаза вытащенной на берег трески.
Не отрывая собственнического взгляда от стоявшей перед ней пятиэтажной башни, Бет прикинула на глазок ее высоту и глубину подоконников.
– А почему бы и нет? – прошептала она, решив вымыть окна как можно скорее.
Черт подери, ей столько раз приходилось высовываться, рискуя жизнью, из окна пятого этажа своей съемной квартиры, горя желанием очистить от сажи стекло, еле-еле державшееся в раме, через которое виднелась расположенная напротив кирпичная стена, так неужели она не постарается ради того, чтобы лучше видеть безбрежную гладь океана?
В этот момент Бет заметила, что массивная арочная дубовая дверь замка пребывает не в лучшем состоянии, чем окна, и нахмурилась. Покрытая плесенью дверь настолько потрескалась, что создавалось впечатление, будто она сделана из пробки. Толкнув ее плечом, мистер Силверстейн гостеприимно проговорил:
– Добро пожаловать в ваш новый дом, мисс Паддинг. Добро пожаловать в замок Блэкстоун.
Размышляя над его словами и придя к выводу, что они преисполнены значимости, Бет последовала за ним. Ухватившись рукой за сделанные из канатов перила, она осторожно, стараясь не оступиться, поднялась по выщербленным каменным ступеням и очутилась перед еще одной дверью.
Открыв дверь, девушка оказалась в большом зале замка – именно так назвал это помещение Силверстейн – и застыла на месте как вкопанная, раскрыв рот от удивления.
О Господи, да он, должно быть, не меньше шестидесяти футов в длину и тридцати в ширину! По обоим концам зала располагались два изысканно украшенных закопченных камина, каждый в рост человека. С куполообразного потолка на цепях свисали три круглых огромных бронзовых канделябра. Бет с облегчением заметила, что к ним подведено электричество, однако она, вероятно, была еще в пеленках, когда с деревянных панелей, закрывавших стены высотой двенадцать футов, последний раз вытирали пыль.
Силверстейн захлопнул дверь у нее за спиной, и одна из огромных ржавых петель, издав пронзительный скрип, тут же оторвалась. Ее провожатый лишь пожал плечами, и Бет подумала, продержится ли петля, если просто прибить ее гвоздем, до тех пор, пока она не получит деньги на техническое оснащение дома.
Еще в Нью-Йорке Силверстейн прозрачно намекнул, что средства на это предусмотрены, однако точную цифру не назвал, и Элизабет, имея на счете всего шестьсот долларов, начала всерьез сомневаться в том, что поступила мудро, решив вступить в права наследования.
Сомнения ее не рассеялись, и даже, наоборот, их стало еще больше, когда она внимательно взглянула на испещренные трещинами балки высоченного потолка, покрытого штукатуркой. Хватит ли этих денег на то, чтобы как следует протопить замок, не говоря уж о том, чтобы хоть как-то отремонтировать его?
– Мистер Силверстейн, как долго пустовал замок?
– Он никогда не пустовал, мисс. – Силверстейн бросил хмурый взгляд на мебель, представлявшую собой жуткую смесь древнего и современного стилей. – Возможно, вы хотите спросить, сколько времени он оставался без наследника?
– Совершенно верно.
– Два месяца.
– А кажется, что лишь один день, – пробормотала Бет, с отвращением вдыхая витающий в воздухе вонючий запах сигар. Едва дотрагиваясь, она провела пальцем по замызганной оконной раме. Линду, ее лучшую подругу, работавшую начальницей административно-хозяйственного отдела в отеле «Сент-Риджис», удар бы хватил при виде такой грязи. – Не могли бы вы открыть пару окон, чтобы проветрить помещение?
– Конечно.
Случившееся до сих пор никак не укладывалось в голове Элизабет. Неужели она и в самом деле владелица замка, представляющего собой не что иное, как средневековую крепость, занимающую большую часть крошечного острова, расположенного неподалеку от северо-западного побережья Шотландии?
Она, круглая сирота, взятая на воспитание одной из бездетных семей, проживавших в Нью-Йорке?
И что она может сделать с этим замком? И нужно ли ей что-то делать?
По словам Силверстейна, чтобы вступить в права наследования, ей надлежит прожить в Блэкстоуне шесть месяцев. После этого она может вернуться в Нью-Йорк к своей работе в отеле «Сент-Риджис», лишь время от времени наведываясь в замок, либо… поселиться в нем навсегда. Как она решит, так и будет. Но какое бы решение она ни приняла, через полгода этот замок будет принадлежать ей, а после ее смерти перейдет к ее детям. Если, конечно, они у нее когда-нибудь появятся, в чем Элизабет сильно сомневалась.
Уже более десяти лет прошло с тех пор, как она оставила надежду стать любимой, и представить себе не могла, что должно произойти, чтобы это случилось.
Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: большинство мужчин предпочитают женщин хорошеньких и покорных. Ни к тем, ни к другим она не принадлежала.