– Это «Апартаменты Виндзор», лучшие у нас.
Он, разумеется, видел все комнаты мотеля в Интернете, но это не похоже на апартаменты. Спальня и гостиная разделены нелепыми деревянными перилами, в спальню надо подняться по ступеньке. Раздвижная стеклянная дверь вела на балкон с витиеватыми коваными поручнями – наверняка подделка, – а балкон выходил на задний двор. Ладно. На первых порах сойдет и это.
Уинни открыла дверь в комнату напротив:
– Это – «Вестминстерские апартаменты» для Луиса и Паулы.
Комната была большая, с двумя двуспальными кроватями и солярием, который тянулся по всему фасаду мотеля. Комната Рейеса – «Кембриджские апартаменты» – находилась рядом.
– Надеюсь, вам будет удобно. Я сейчас распоряжусь насчет еды. Если что-нибудь понадобится, то позвоните на ресепшен.
– Спасибо. – Он кивнул. – Сегодня я буду устраиваться, а завтра займемся делами.
Когда он с этим разберется, то не останется и следа от коварной Эгги Стивенс в этом Богом забытом мотеле. Он превратит «Дом Эгги» в отель такой красоты и богатства, что имя деда навсегда будет связано с новшествами и роскошью.
Имя деда люди станут произносить с гордостью. Он превратит этот мотель в место, которое Лоренцо полюбил бы. Как только это осуществится, то, возможно, боль, саднящая душу с тех пор, как Лоренцо не стало, исчезнет.
Глава 2
На следующее утро Ксавьер нарочно задал быстрый темп – он хотел проверить Уинни, оценить ее, прежде чем принять решение, каким образом переделать этот захудалый городской мотель в шикарную гостиницу в корпорации Рамоса.
Дед заслужил всего самого лучшего.
В последние дни жизни Лоренцо признался Ксавьеру в том, что за прошедшие пятьдесят пять лет душа его стремилась сюда. Он с такой печальной улыбкой смотрел на Ксавьера, что тому хотелось завыть от жалости.
Он заставил внука дать ему слово не совершать его ошибок. И Ксавьер, прижав руку деда к сердцу, поклялся. Это обещание успокоило Лоренцо. А самому себе Ксавьер поклялся, что найдет способ отдать должное единственному человеку, по-настоящему его любившему.
Он не пожалеет никаких расходов. И не потерпит непокорных служащих.
Ксавьер велел Уинни быть у него в восемь утра, но она спокойно сказала, что это невозможно – она будет заниматься завтраками и освободится не раньше девяти часов, когда начнется смена у Тины.
Надо отдать ей должное – она пришла в конференц-зал ровно в девять. Поскольку он потребовал для себя завтрак в половине седьмого, то она, вероятно, была на ногах уже три с половиной часа. Но она вошла легкой походкой, свежая, бодрая, будто день у нее только что начался. Ксавьер почему-то почувствовал раздражение.
– Расскажите мне, почему вы лично занимаетесь завтраками, – без предисловия спросил он.
Она указала на стул:
– Я могу сесть? – Глаза у нее плясали. – Или я должна стоять перед начальником, и мне учинят допрос с пристрастием? – И, не дожидаясь приглашения, села напротив, скрестила ноги и положила руки на колени. – Доброе утро, Ксавьер. Надеюсь, вы хорошо спали?
Она не то что сидела слишком непринужденно, но и не была вся внимание, как большинство его подчиненных. И опять он не мог сказать, почему это его тоже раздражало.
Уинни словно угадала его настроение, и на ее гладком кремовом лбу появилась озабоченная складка.
– Не выспались из-за смены поясов?
– Нет. – Он смотрел прямо перед собой. – Я провел в Сиднее два дня до того, как поехал сюда. Вполне достаточно, чтобы привыкнуть.
Она поджала губы и помолчала, прежде чем снова заговорила:
– Вы ведь не начинали свою карьеру с основ гостиничного бизнеса?
– Мисс Стивенс, выбирайте выражения.
Вместо того чтобы побледнеть и вздрогнуть, она, кажется, улыбнулась. Он был готов поклясться, что уголки ее рта дрогнули.
– Будет проще, если я скажу вам, что мое второе имя Антония? Дело в том, что, когда я попадала в какую-нибудь неприятную историю, моя бабушка называла меня Уинни Антония Стивенс.
– У вас нисколько не испуганный вид.
– Поверьте – внутри я вся дрожу.
Ему ничего не оставалось, как улыбнуться… слегка. И раздражение у него куда-то пропало.
Уинни сложила вместе ладони и сказала:
– А теперь перейдем к завтракам: вы хотели об этом узнать.
Он выслушал ее объяснение. Гости, которым нужен завтрак, оставляют заказ в ящике на ресепшен до семи вечера накануне. Завтрак подается либо в гостиную мотеля, либо в их комнаты. Меню ограниченное, но вполне приемлемое. Ксавьеру показалось, что Уинни сама готовит.
Ксавьер взял на заметку сказать Рейесу, что если они хотят завтракать здесь, то должны заказывать еду своевременно.
– У вас есть помощница.
Это не было вопросом. Кто-то утром принес завтрак в его комнату, и это не была Уинни.
– У меня работает девушка, которая приходит на три-четыре часа утром, когда она мне нужна.
– Какая у нее квалификация?
Уинни непонимающе смотрела на него:
– А какая квалификация ей требуется? Она относит подносы в комнаты и моет посуду.
Теперь Уинни Антония Стивенс почему-то не выглядела непринужденно, скорее настороженно.
– Она трудолюбивая, ответственная и честная. Я считаю ее образцовой служащей.
– А вы?
– Образцовая ли я служащая? – Уинни откинулась на спинку стула. – Трудно сказать. Я управляю этим заведением последние семь лет. Я скорее вождь, чем простой индеец.
В глазах у нее заплясали огоньки, но Ксавьер не собирался идти на поводу ее шуток.
– Однако все же полагаю, что стала образцовым начальником.
– Я имел в виду следующее: вы трудолюбивы и честны?
Веселые искорки исчезли из глаз Уинни. Ксавьер до сего момента не замечал, что глаза у нее зеленые, но, возможно, это просто блики света, который в изобилии лился сквозь окна.
– Вы ставите под сомнение мои качества, мистер Рамос?
«Мистер Рамос». Звучит неприятно. Он отплатил следующим замечанием:
– Но вы ведь вынудили меня вас нанять.
Какого же все-таки цвета ее глаза? Необычного зеленого – не изумрудного или приглушенно-зеленого, как у листьев шалфея. Это был цвет, похожий на… жадеит.
– Вы поэтому рветесь в бой?
Ее откровенность попала в цель. Быть здесь – наконец-то! – в этом нелепом второсортном мотеле, с его смехотворной прелестью, чтобы сорвать корку с раны и дать волю гневу и ярости, которые кипели у него внутри с тех пор, как умер дед. А прямо сейчас он хотел разбить что-нибудь… или прибить кого-нибудь!
Но Уинни – пусть она и внучка той женщины – еще даже не родилась, когда Эгги использовала Лоренцо и заставила его страдать. Сердце у Ксавьера могло сколько угодно гореть негодованием, но, скорее всего, Уинни понятия не имела, что произошло пятьдесят лет назад. Не будет же он упрекать ее за это или считать виноватой? Было бы жестоко наказывать ее.
Ксавьер выпрямился. Не надо проявлять слабость. Уинни необходимо понять, что именно он сейчас главный. И чем скорее он донесет это до нее, тем лучше.
– Я намерен произвести здесь изменения.
– Разумеется. Здесь требуются изменения.
– Я не собираюсь воевать с вами. Но либо вы выполняете работу, на которую я вас нанял, либо прямо сейчас подаете заявление об увольнении.
Она вскинула голову, глаза смотрели холодно. Ксавьер уставился… на ее рот, на сексапильный изгиб нижней губы, и, чем дольше он не сводил с нее глаз, тем острее становилось желание, пронзившее его. Если он ее поцелует, то растопит ли лед в ее глазах?
– Да, сэр! – От ее окрика он очнулся.
Она покраснела и отвела глаза.
Он не хотел смущать Уинни – он хотел, чтобы она была готова выполнять любое его распоряжение. Не к чему вгонять ее в краску.
– У вас есть еще вопросы относительно завтраков?
– Я бы хотел устроить зал самообслуживания для завтраков.
– Это было бы замечательно, но у нас нет ни оборудования, ни персонала для этого.
– И тем не менее…
Он дал ей возможность проглотить его реплику. К концу дня, когда она поймет, что он намерен изменить здесь все, он ждет от нее заявления об уходе, как неподходящего для этих изменений сотрудника.
– В мотеле не подают ланчи и обеды?
– Нет. Ну… обычно не подают.
– Поясните.
– Мы подходим к нашим гостям индивидуально.
– И?..
– К примеру, я знаю, что Сандра Кларк душу продаст за котлеты из лосося, а любимое блюдо Годфри Трента – отбивные в сухарях.