– Ничего нет хуже компании уродов, которые верховодят в старших классах, – сказала Нора.
В ответ я хихикнул.
– Это самое верное замечание из всех, которые мне доводилось слышать.
– Думаю, я немного упустила, – добавила Нора, глядя в никуда.
На ее лице снова появилось скучающее выражение.
– Ты всегда хотела стать шефом-кондитером? – спросил я ее.
Мы практически убрали сахарную пудру, но я не хотел заканчивать разговор. Я почти жалел, что нет другого пакета, который я мог бы случайно опрокинуть на пол.
Я никогда раньше не слышал, чтобы Нора так много говорила, если не считать случая, когда они с Тессой взахлеб обсуждали поцелуй двух парней на шоу, которое Тесса никогда не пропускала. Обычно я не принимал участия в их разговорах, а сидел в своей комнате и занимался или был на работе. Но сейчас мы оказались одни, и Нора была непривычно разговорчива. Я не хотел пропустить ни единого слова.
Подметая кафельный пол, она взглянула на меня.
– Спасибо, что не называешь меня пекарем. Вообще-то я хотела стать хирургом. Как папа, дедушка и прадедушка.
Хирургом? Этого я от нее не ожидал.
– Правда?
– Не удивляйся. На самом деле я очень умная.
Она наклонила голову набок. Мне нравилось ее шутливое настроение. Она совсем не такая, как Дакота. Не такая резкая и жесткая.
Дакота.
За последние полчаса я ни разу о ней не вспомнил, и это имя показалось мне таким далеким. Значит, я плохой? Только что был голый с ней рядом и забыл о ней через минуту.
Может, она сидит дома и ждет, когда я ей позвоню.
Почему-то верилось с трудом.
– И не сомневался, – я протянул к Норе покрытую пудрой руку, – просто думал, что ты скажешь о чем-то вроде искусства.
Нора посмотрела на меня задумчиво.
– Хм, это еще почему?
Она приставила щетку к столу и нагнулась ко мне. Открыла кран, слегка задев рукой мою толстовку. Я отодвинулся, чтобы не мешать.
– Я не знаю. Мне кажется, что ты творческая личность. – Я провел рукой по волосам, и на пол посыпались комки пудры. – Не знаю, как сказать точнее.
– Ты должен снять это до того, как я подмету. – Ее пальцы поймали тесемку толстовки, я опустил взгляд вниз на ее руку.
– Да, наверное, – согласился я.
Нора приблизилась ко мне. Я задержал дыхание. Она посмотрела мне в глаза и спокойно вздохнула.
– Иногда мне кажется, что ты знаешь меня слишком хорошо, – шепнула она.
Я не мог пошевелиться. Когда она находилась так близко, я не мог ни дышать, ни двигаться, ни тем более говорить. Даже покрытая сахарной пудрой, она была такой потрясающей, что я едва смел на нее взглянуть.
– Возможно, ты права, – сказал я, почему-то почувствовав то же самое.
На самом деле я знал о ней немного, но речь шла не о фактах. Не важно, знаю ли я имя ее матери или любимый цвет. Возможно, чтобы узнать человека, совсем не требуются годы, как мы привыкли думать, может быть, самое важное – намного проще. Значение имеет только то, насколько глубоко мы пытаемся понять, какой друг этот человек или может ли он испечь торт для того, кого не знает, хотя его об этом не просили.
– Так не должно быть, – сказала Нора, все еще не отрывая от меня глаз.
Не раздумывая, я сделал шаг к ней навстречу, и она закрыла глаза.
– Может быть, должно.
Я не знал, кем я был в эту секунду. Я не волновался из-за того, что стою рядом с такой красавицей, и не переживал, что недостаточно хорош, чтобы прикоснуться к ее лицу. В моей голове не было ни одной мысли, и мне нравилась эта тишина.
– Мы не можем, – еле слышно проговорила она.
Ее глаза были по-прежнему закрыты, моя ладонь лежала на ее щеке, хотя я не помнил, когда прикоснулся к ней. Я провел большим пальцем по краю ее пухлых губ и ощутил, как ускоряется пульс под рукой, лежавшей на ее шее.
– Может быть, можем, – прошептал я.
В то мгновение я мог думать только о ее руках, стиснувших толстовку. Несмотря на прозвучавшее в голосе сомнение, она притянула меня к себе.
– Ты не понимаешь, насколько это плохо, – сорвалось с ее губ.
Мое сердце было готово разорваться от нахлынувших чувств.
В темно-зеленых с коричневыми крапинками глазах отразилась боль. Я впервые заметил это, почувствовав всю глубину ее отчаяния. Что-то внутри меня изменилось и тут же исчезло. Я не мог подобрать названия этому ощущению. Я хотел исцелить ее и убедить, что все будет хорошо.
Она должна понять, что боль может стать постоянной, только если мы сами ей это позволим. Я не знал, откуда она появилась, но был готов на все, чтобы забрать у Норы эту боль. Мои сильные плечи могут выдержать ее груз. Они созданы для того, чтобы поддерживать ее, и мне нужно, чтобы Нора об этом знала. Сейчас я отчаянно хотел ее защитить, словно от нее зависела вся моя жизнь.
– Ты не понимаешь, во что ввязываешься, – предупредила Нора.
Я приложил палец к ее губам. Те раскрылись при моем прикосновении, и послышался тихий вздох.
– Это не важно, – честно ответил я.
Она снова закрыла глаза и привлекла меня еще ближе. Наши тела слились, словно были созданы друг для друга.
Я наклонился, и она застонала, как будто целую вечность ждала, когда наши губы встретятся. Я почувствовал неописуемое облегчение, как будто нашел недостающую частицу меня, о которой я не догадывался.
Я снова прикоснулся к ее щеке, между нашими ртами едва оставалась пара сантиметров. Ее дыхание было таким легким, как будто я был хрупким и она старалась меня не разбить.
От поцелуя Норы на моих губах остался вкус сахара. Она – мой любимый десерт.
Я нежно поцеловал уголок ее рта, она издала такой звук, что у меня закружилась голова. Когда она приоткрыла губы и ее язык мягко коснулся моего, я перестал соображать.
Я плохо понимал, что происходит, и мне не хотелось возвращаться к реальности. Я обнял ее за спину и крепко прижал к себе. Нора шепотом позвала меня; я раньше никогда не испытывал такого наслаждения. На секунду она откинулась в сторону, и земля ушла из-под моих ног, как будто я оказался в вакууме. А когда ее губы снова нашли мои, я почувствовал, что она привязала меня к себе неразрывными узами.
Стол завибрировал, заглушая музыку, которую я перестал замечать.
Казалось, последние пять минут жизни выпали из моего сознания, но я не хотел их вернуть. Я хотел остаться потерянным здесь, рядом с ней.
Но у реальности были другие планы, и Нора отстранилась от меня, забрав с собой тишину.
Она взяла со стола свой мобильный, взглянула на него и нажала пальцем на зеленый круг. Я прислонился к столу, чтобы опереться на него. Нора извинилась и вышла в коридор.
Через несколько секунд я услышал ее голос, но не мог разобрать слова. Она повысила тон, и я не без усилия заставил себя стоять на месте подальше от порога, чтобы не подслушать ее разговор.
– Мне нужно идти, – сказала она, вернувшись назад. – Но я приеду утром помочь тебе украсить торт. Я заверну его, чтобы он не зачерствел.
Она пересекла кухню, и я заметил, как она переменилась. Опустив плечи, она отворачивалась, избегая встречаться со мной взглядом.
Сердце бешено заколотилось.
– Все в порядке? Я могу чем-нибудь помочь? – спросил я.
В тот момент я решил, что мог бы сделать для нее почти все в этом мире.
Я понимал, что это безумие и я едва ее знаю. Конечно, трудно защитить того, кто не позволяет тебе этого сделать. Кроме того, у меня запутанные отношения и с другими, но теперь ничего нельзя изменить. Я не мог стереть из жизни последние минуты, и, даже если бы это было в моих силах, я никогда бы на это не пошел.
– Все в порядке. Мне нужно вернуться на работу. Начальник вызывает, – ответила она со слабой улыбкой, значение которой я сразу понял.
Нора обернула пищевой пленкой блюдо с тортом и взяла со спинки стула свою рубашку. Я молча наблюдал за ней. Она засунула галстук в задний карман своих черных брюк и пошла к выходу. Она по-прежнему не смотрела мне в глаза, и от этого у меня заболел живот.
– Не беспокойся о тарелках, утром разберусь.
Я кивнул, не зная, что сказать. Блаженство от нашего поцелуя мгновенно развеялось, и вместо него появились бесконечные вопросы, которые я хотел задать.
– Прости меня, – сказала она.
Я чувствовал, что она говорит искренне. По крайней мере, правда сожалеет.
Она исчезла в дверном проеме, а я несколько минут так и стоял, вспоминая каждое мгновение, которое мы провели вместе. От сладкого вкуса ее сахарного поцелуя до отчаянного желания, с которым ее пальцы стискивали мою толстовку. В квартире стояла тишина, чего я не мог сказать о своей голове. Я включил кран и открыл посудомойку, потом выбросил несъеденную брокколи и убрал оливковое масло в шкаф.