Тот усмехнулся.
– Моя девочка… Я никогда тебя не недооценивал… Влада, не глупи. Таали маи (араб. поехали). Мы обо всем поговорим. Разве ты забыла? Я говорил тебе, что важно только то, что мы любим друг друга…
– Даже если ты не врешь о своих чувствах, Васель. Это не любовь… Это что угодно, но не любовь… Ты уничтожаешь меня этим чувством… Уже уничтожил… Ты стер мое имя, мою жизнь, скоро сотрешь и мою душу… Когда любят, не душат…Любовь должна созидать, а не убивать… Любовь – это шанс, это прощение, это желание сделать любимому лучше, это уважение его выбора… То, что делаешь ты – это болезнь… Это даже не эгоизм. Это нечто хуже…
– Пусть так, Влада… Значит, я болен тобой! Почему ты решила, что любовь бывает только такой, как ты там себе напридумывала… Как напридумывали себе всякие твои любимые поэты и писатели… Каждый любит так, как может, Влада… Я люблю так, как могу… Но знаю точно – сильнее не бывает…
Она взвела курок, направила на него, как только он совершил попытку подойти ближе. Опустил свой пистолет на пол, поднял руки.
– Вот оно, мое сердце, Влада. Открытое тебе, открытое перед тобой. Я без оружия… Если есть силы, детка, стреляй… Потому что живым я тебя никогда не отпущу от себя. Положишь пистолет на пол – и мы стартуем, к вертолету… Он уже заведен и только и ждет нас… Давай…
И она выстрелила.
Васель поднял на нее удивленный взгляд и тут же почувствовал, как ткань грудной клетки разорвалась о металл пули. Впился своими синими глазами во Владу, так цепко, словно пытаясь зацепиться за нее, чтобы не упасть. Печально улыбнулся и медленно осел на пол. Девушка словно проснулась, в ужасе откинула пистолет от себя, как что – то гадкое, подорвалась к нему… Словно дурман развеялся… Что она сделала? Боже, Васель!!!
Она разорвала его рубашку и только сейчас увидела, что пуля прошла именно там, где была вытатуирована буква ее имени…. Сейчас там была дырка и сочилась кровь.
– Прямо в цель, детка… Как всегда – слабо проговорил он, пытаясь улыбаться…
Блондин за ее спиной стал ее окликать.
– Пожалуйста, едем с нами. В Россию. Гарантирую Вам безопасность… Через минуту тут будет полно народу… Вы же понимаете, что теперь Вас не отпустят…. А если он умрет… Они повесят на Вас все смерти… Вы в лучшем случае сгниете в их тюрьме, а в худшем… Влада, и ради кого это все? Человека, который играл с Вами?
Но Влада не слушала этого парня, она инстинктивно взяла Васеля за руку, сильно сжала. Он попытался сжать в ответ, но силы его стали покидать…
– Навсегда, Влада. Даже годы, даже километры, даже чертова ненависть не смогут это изменить, – сказал он ей, пытаясь пристально всматриваться в свое отражение в ее наполненных слезами глазах. Девушка с ужасом наблюдала за тем, как потухает его яркий взор, словно покрывается пылью…
Слезы лились рекой, они обжигали ее и удушали, то ли от обиды, то ли от боли разлуки, то ли от любви…А скорее от безысходности…А еще от отчаяния сожаления… Бесконечного сожаления…
Он снова попытался поймать ее взгляд, зацепиться за него, но слабость поглотила его. Глаза закрылись, он потерял сознание. Девушку трясло, как в конвульсиях, ее руки были в его крови.
В этот момент к телу Васеля подскочил Адель, быстро нащупал пульс. Резко прокричал им на английском.
– Он все еще жив. Давайте, быстрее, убирайтесь отсюда, пока я не вышиб вам обоим мозги.
Потом поднял на Владу злой взгляд.
– Пошла вон из его жизни. Немедленно!
Это потом она вспомнит эти слова. Это потом будет сотни раз прокручивать в голове весь этот ужасный день. Сейчас же она ничего не помнила. Не чувствовала, как блондин насильно оттащил ее от лежащего на полу Васеля, повел за собой, как они сели в вертолет, поднялись над городом, перелетели в соседний Ливан, пересели в регулярный самолет до Москвы. Она словно прибывала все это время в коматозе, а может они успели ей что – то вколоть… На заднем плане сознания помимо того блондина были еще какие – то люди… Но все это попросту не имело никакого значения… Она словно умерла и за всем равнодушно наблюдала со стороны…
ГЛАВА 19
Аэропорт, перелет, встреча в Москве – она ничего этого не помнила. Действие таблеток или уколов. Было все равно, потому что в минуты, когда она была в сознании, боль ее покидала. А еще – жуткий холод, пробирающий внутри и снаружи… Ее трясло от озноба. Зубы скрипели, отчаянно пытаясь попасть друг на друга, а слезы текли непроизвольно… Пустота, абсолютная пустота… И снова жуткий холод. Холод внутри, который никак нельзя было согреть снаружи.
Ей казалось, что жизнь кончилась, что она не сможет больше ни есть, ни пить, даже дышать было больно. И действительно, не могла, вопреки озабоченным и беспокойным уговорам своего вынужденного товарища – блондина, сопровождавшего ее до «места назначения». Она так и не поняла, на кого он работает, ей было все равно. Иногда у нее начинались галлюцинации, и в них, почти всегда, был Он. Они ехали вместе, рука об руку, он смотрел на нее своими красивыми светящимися глазами и улыбался. «Ведь все могло быть иначе. Я могла бы снова ему поверить, снова довериться, снова быть с ним. Мы бы уехали. Жили в прекрасной сказке»… А потом снова наступала темнота, за которой следовало возвращение в реальность, и снова его потухающий взгляд и ее нестерпимая боль от его предательства. Его интерес, ухаживания, их первая ночь, его нежность – все ложь… Мозг снова включался, со скрипом и скрежетом, но включался – и все эти ужасные воспоминания возвращались, а с ними – боль и пустота. Внутри все горело. Хотелось залить алкоголем, но ноги и руки были ватными. Она не могла даже пошевелиться без помощи сопровождающего.
А потом была машина. Дорога из знакомого Шереметьево куда – то в серость осенней Москвы… Она провалилась в пустоту на заднем сиденье, хотя эта пустота была уже создана не колесами, а ею самой. Отрешенность и грусть. Она смотрела сквозь происходящее за окном и ей было абсолютно наплевать, хоть упади сейчас тут атомная бомба. Кислые равнодушные лица людей, спешащих из Химок на работу в Москву, грязные от уродливых луж на асфальте автомобили и бюджетные панельные дома, большие торговые центры, березы, сосны – впервые зелень не радовала глаз, а лишь говорила о том, что она, наконец, в своем мире, но совсем здесь чужая… Как и там. Странно бывает…Она столько раз, еще даже до знакомства с Васелем, представляла, как тяжело ей будет уезжать из Дамаска, покидать все то, к чему она так привыкла…Как у Джибрана в Пророке: «Слишком много кусочков своей души разбросал я по этим улицам, и слишком много рожденных моей тоской бродят нагими среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и бремени…» Но этого не было… Казалось, что ее выдернули с другой планеты и забросили сюда. Инопланетянку. Чужую… Ей хотелось крикнуть всему этому – не хочу! Не могу! НЕЕЕТ!!! А она молчала, обреченная на внутреннюю боль и пустоту. Потому что того, чего она действительно хотела, не существовало. Больше не существовало или не существовало вообще, изначально…
Они ехали долго – по Третьему кольцу, на другую сторону Москвы, а потом за город. Часа три, не меньше. Но время уже не имело для нее значения, поэтому ей было абсолютно все равно – пять минут или пять часов. Главное, чтобы никто не трогал, чтобы никто не заговаривал. Словно ее не существует. Иногда наступало что – то, подобное истерии или конвульсиям – она хотела убежать и вернуться обратно, приехать туда, где они расстались – и бить по железным воротам местечкового аэродрома, разделившего их историю на «до и после», пока руки не станут куском окровавленного мяса. Жив он или уже мертв. Что с ним? Если бы она хотя бы могла знать, что он дышит… Дышит так же, как она сейчас…Но если нет…Это чувство неизвестности убивало ее, уничтожало и разъедало, словно серная кислота. Это не в него она выстрелила, в себя… И ее пулю никто не будет доставать. Она будет жить с ней… Внутри, казалось, не осталось ничего. Одна телесная оболочка. А там – зияющая пустота, ржа, скрипящая и стонущая.
Наконец, они въехали за какой – то шлагбаум. Узкая асфальтированная дорога между многолетними соснами. Подъехали к какому – то высокому зданию. Окон мало. Маленькие. Уставший уже к этому времени блондин – сопровождающий, сидевший на переднем сиденье, повернул к ней голову и изможденным голосом спросил.