«Влада,
Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет. Адвокат, конечно же, озвучил тебе всю формальную часть – надеюсь, этот капитал позволит тебе и нашему сыну не чувствовать себя в чем-либо стесненными. Я пишу это письмо тебе и не знаю, когда произойдет наше расставание. Может, ты еще совсем молода и прекрасна, может, нам удалось прожить долгие годы до седин… А еще я молю Бога, чтобы ты его все-таки прочитала, потому что в противном случае это будет означать, что ты ушла раньше… А я не хочу испытывать такой боли… Знаю, ты сильнее, ты справишься, переживешь мою утрату… А я не смогу…
Я пишу эти строки не своей рукой, а своим сердцем, которое завещаю тебе вместе со всем, что принадлежит мне. Оно стало твоим тогда, когда я еще был молодым амбициозным мальчиком с автоматом на плече и наивными иллюзиями в шальной голове. Но даже если мне сейчас столько лет, сколько звезд на небе, я все равно знаю, что моя любовь к тебе со мной… Она отпечатана в моем генокоде… В моем ДНК…
Теперь ты свободна, моя хрупкая пташка! Моя асфура! Ты так мечтала о свободе, так хотела быть вольной, ничей. Лети, лети туда, куда тебя влечет твое сердце… А я знаю, куда оно тебя влечет, пусть сама ты это и пытаешься упорно отрицать…
Я благодарен тебе за эти сказочные годы… Ты была лучшей женой на свете. Той, которой гордятся, которую превозносят, которую боготворят… Надеюсь, я хоть немного оправдал и твои ожидания о том, каким должен был быть муж. Ты была искренней, ты была идеальной… Подругой, соратником, матерью, любовницей… Но ты никогда не была полностью моей. Я знаю, ты читаешь эти строки и нервно сжимаешь губы, как всегда делаешь, когда тебя что-то выводит из себя, потому что все еще отказываешься признать то, что я признал еще в самом начале нашего знакомства… Но нас всегда было трое… Я изначально был обречен делить тебя с ним… Когда ты засыпала очень глубоко, тебе снились сны… Хорошие и не очень, приятные и кошмарные… Я всегда понимал это по твоему выражению лица – беспокойному, страстному, в смятении, безмятежному, с блаженной улыбкой… Почти всегда ты называла его имя… Не важно, что тебе снилось, он всегда был рядом… Там, с тобой… Он. Не я. В твоем мире, в твоем подсознании, куда ты его так надежно запрятала… А еще я видел блеск радости в твоих глазах всякий раз, когда приносили букет с запахом тех духов… Я знаю, что это были цветы от него… Его духи, специально изготовленные для тебя… Я интересовался у парфюмера. Он сказал, они сделаны на заказ… Это было его внимание тебе, постоянное, незримое внимание к твоей деятельности, твоему творчеству, твоей жизни… И тебя оно радовало. Я видел это…
Но знаешь, я ему даже благодарен. Не будь его в твоей жизни, не было бы и меня… Ты не предназначалась мне по судьбе, но я выцарапал тебя у нее, у него, у всего мира… А еще я знаю, что в часы нашей близости, когда мы любили друг друга – страстно, жестко, быстро, медленно, нежно… ты всегда была только со мной… Ты всегда была только моей… Я всегда это чувствовал и всегда упивался этим ощущением единоличного присутствия в твоей голове в эти минуты… Может поэтому до самого конца в нашей жизни было так много секса и он никогда не утратил своей остроты…
Мне больно лишь от одной мысли… Что у нас больше не было детей, что Микаэл стал единственным, любимым сыном, может и не родным по крови, но моим по духу и по размеру той любви, которую я испытал к нему сразу, как только взял в свои руки крошечный новорожденный комок… Я знаю, что ты искренне хотела от меня детей… Искренне… Не вини себя и в этом… У нас бы не получилось все равно… Когда – то Он сказал мне, что ты никогда и ни от кого не забеременеешь, кроме него… И хотя я всегда смеялся судьбе в лицо, в эти его слова я почему – то сразу поверил… Так или иначе, спасибо тебе за нашего сына. Микаэл – моя гордость. И если ты когда – нибудь решишь открыть ему правду, сделай так, чтобы он не забывал обо мне. Это моя единственная просьба к тебе, асфура…
А еще я должен признаться тебе… Я не был святым… У меня есть сын. Я назвал его Анвар. Мальчику четыре года. Он был зачат случайно, наша связь с его матерью была ошибкой, ничего не значившим эпизодом в одной из моих заездов на Кипр без тебя… Ее зовут Марина, и ты ее никогда не видела, потому что она ничто для меня не значит и не значила никогда, одна из приходящих помощниц, которым не было числа. И в тот день, когда она мне сообщила, что беременна, я выгнал ее из кабинета, а потом напился и кричал, скулил, стонал от беспомощности и злости… Что с тобой мне не хватило и жизни, чтобы сделать ребенка, а с ней, ненужной, никакой, той, которую я даже не вспомнил бы на следующий день, хватило пятнадцати минут случайного секса. Это и было его проклятие… Мальчик тоже получит часть моего состояния. Не захочешь- он вас никогда не потревожит. Но мне было бы приятно, если бы они общались с Микаэлом. Знаю, что заслужил твою ненависть за обман… Прости меня…
Прости меня за все, если сможешь… Прости за ту боль, которую я причинил тебе при первой встрече. Этот позор жил со мной всегда, со мной и умрет…
Прости и Его за всё. Он всегда любил тебя, любил не меньше, чем я… Просто никогда не умел показать эти чувства правильно…»
Влада перечитывала эти строки уже в пятый раз, буквы перед глазами плыли, но она все читала и читала, с каждой новой строчкой окунаясь в эту жгучую агонию стыда и боли… Наверное, никогда она не чувствовала такого нестерпимого чувства опустошенности… Он все понимал, он все знал, он все чувствовал… Наивная, она все эти годы думала, что идеально играет свою роль… Что смогла создать иллюзию у него и у себя и даже сама в нее поверить, что все хорошо, что она поглощена лишь мужем, что Васеля больше нет в ее жизни… А он все чувствовал… И принимал как данность… В голове всплыл их диалог, от которого по позвоночнику пробежала морозная волна…
– Я люблю тебя, Карим…
– Нет, это я тебя, асфура…
Только сейчас ей стал понятен истинный смысл этих слов. Карим никогда не верил в ее любовь…
***
Открыла бутылку вина, выпила залпом, прямо из горла, а потом еще и еще… Только забыться, только заглушить эту боль… Это было нестерпимо. Это было выше ее слабой, мелкой душонки.
Бутылка все еще в ее руке, его письмо в другой. Волосы разметались. Тушь, должно быть, прочертила две кривые линии от глаз до самого подбородка, но ей плевать. Ногой открыла дверь в его кабинет. Наверное, завтра пожалеет об этом, но сейчас ей плевать.
Васель поднимает на нее удивленный взгляд, оторвавшись от своих нескончаемых чертовых бумаг.
– Что с тобой? – голос раздраженный, а в то же время, обеспокоенный.
– Пришла посмотреть в твои глаза, Увейдат, – говорит ему, а самой кажется, что шипит, как змея, – посмотреть в глаза чудовищу, который украл у меня все, все разрушил, меня разрушил…
– Что за очередная истерика, Влада, – устало откидывается на стуле, прикрывая глаза руками, – ты пьяна, иди в свою комнату. Сама дойдешь или мне помочь тебе?
– Черта с два, сукин ты сын! – орет ему в лицо, швыряя бутылку об стену.
На его лице теперь проступает хищный оскал.
– Что это сейчас было?
– Что это было… Это то, что ты оставил от меня! Что ты оставил от моего счастья… Ты убил его… Убил человека, а сам припеваючи продолжаешь себе жить, только и делая, что пытаясь залезть мне под юбку! Ты и ногтя его не стоишь! Скотина! Похотливая скотина!
– Что за очередные эскапады сожалений, Влада? Или ревность замучила? Тоска по члену? Моего языка и твоих пальчиков не хватило? Хочешь мне дать? – опять этот наглый, надменный взгляд, словно он правитель мира, мать его.
– У тебя все всегда сводится к низменным инстинктам, Увейдат… Ты зря родился человеком, ты должен был родиться собакой! Твой дядька не зря все время говорил тебе, что твоя мать… – он не дал ей договорить, не дал по пьяни обронить то, за что он бы уже ее не пощадил. За секунду оказался возле нее, одной рукой схватил за горло, другой заткнул рот.
– Молчи, Влада… Просто молчи… Или моему терпению придет конец… Не заставляй меня быть тем, кого рисуешь в своем больном воображении…
Смотрит в ее глаза, а в них озера сверкающих слез. Ей больно… Что такое? Отчего ей снова так больно? Неужели Ранья… Смешно, он ведь все ей объяснил…