Анна Тодд - Никак не меньше

Направляюсь к ней и, прижав ее к холодильнику, шепчу на ухо:

– Ну держись, ты сама напросилась.

Выскользнув из моих объятий, она принимается за дело. Через пару минут духовка уже под парами, а Нора разобрала весь кочан и успела его накрошить.

Я все прокручиваю в голове недостающие части головоломки. Начинаю с невинных вопросов.

– Ты выросла в Вашингтоне?

– Нет, – качает головой. – Сначала, в детстве, я жила в Калифорнии. Оттуда мы переехали в Лас‑Вегас, а потом в Вашингтон.

– Ого. – Вспоминаю свой переезд из Мичигана. Мир как будто перевернулся, встал вверх тормашками. Первые месяцы я дико скучал по дому, по школе и девушке. Честно сказать, по Дакоте я еще долго скучал, вплоть до нынешнего момента. Мне до сих пор ее иногда не хватает. Где‑то в тайных чертогах заворочалось чувство вины.

Лас‑Вегас, Калифорния… я никогда там не был.

– В Вегасе небось отрывалась по полной? – поддразниваю я.

Словно в ответ Нора просит принести ей оливковое масло. Иду к шкафчику. Понятия не имел, что у нас оно вообще есть.

Нахожу масло, она протягивает руку. Поднимаю бутылочку над головой.

– Так как, отрывалась по полной? – повторяю вопрос. До бутылки ей не дотянуться.

Ее занимает такая игра. Она переводит взгляд с бутылочки на меня, с меня на бутылочку.

– В общем, и да, и нет. Мне тогда было шестнадцать.

Подошла, встала впритирку, пытается дотянуться.

– Расскажи про «и да».

Она еще сильнее прижалась ко мне. Теперь ее грудь упирается мне в живот, и удерживать руку на весу становится все труднее. Проведя нежно пальцами по моим треникам, Нора уцепилась за набухающий член. Не могу сдержать стон.

Ее рука заходила вверх‑вниз, прямо по ткани. Перед глазами все поплыло, голова закружилась.

– Поймала, – обрадовалась она, и я сразу не понял, о чем идет речь.

Туманными глазами смотрю на бутылку с оливковым маслом в ее руке.

– Ты смухлевала! – хватаю Нору за руки и подтягиваю к себе. – Так нечестно.

Ощущаю губами ее шелковистые волосы. Они пахнут кокосом. Целую в макушку, она так и тает, прижавшись ко мне. Приподняв ее пальцами за подбородок, смотрю в глаза.

– А никто не говорил, что будет игра по‑честному, – отвечает с хитрющей улыбочкой.

Я подаюсь вперед, чтобы прижаться к ее губам, а она уклоняется и ловко выскальзывает из моих рук. Вернувшись к плите, оборачивается и подмигивает. Адская женщина. Хороша, чертовка.

Пока Нора говорит, я стараюсь ее не трогать, держу руки в узде. Она рассказывает о родителях и особняке в Лас‑Вегасе, о том, как все лето училась играть на пианино. Уроки музыки, личный бассейн и горячее солнце Невады. Райская жизнь.

Обминая капустные листья с оливковым маслом, Нора рассказывает про сестру и про то, как она смешно ее разыгрывала, и про одну зиму в Южной Калифорнии, которую и зимой‑то назвать нельзя. Рассказывает про пальмы и жуткие пробки на дорогах. В ту зиму она завела себе подругу по имени Педра; ее брат вскоре стал мужем Стейси, сестры Норы. Это тот самый врач, которого я нашел в интернете. Тот, с кучей дипломов и большой белозубой улыбкой. При воспоминании о той зиме у нее на лице появляется болезненное выражение, и мне вспоминается кукольный Кен с фотографии в профиле.

– У тебя был парень в Калифорнии?

– Типа того, – отвечает она, не глядя на меня.

Явно что‑то скрывает. Неспроста это, неспроста. Еще немного, и я с ума сойду.

– Ну и как он? – спрашиваю я, хотя сам понимаю, что она не станет распространяться.

Нора открывает духовку и ставит на решетку плоский противень с зелеными листьями. Забивает время на таймере и, наконец, поворачивается ко мне.

– Ты уверен, что хочешь вдаваться в подробности? Если мы это затронем, потом дать задний ход не получится, учти.

Хочу ли? А что мы такого «затронем»?

Конечно, я хочу знать о ней все, но как я поведу себя перед лицом правды? Может, лучше немного потянуть время? Ну что плохого в неведении? Не зря ведь говорят, что неведение – благо.

Нора стоит, сложив руки перед собой, и выжидающе на меня смотрит. Да, по‑моему, я готов еще немного протомиться в «благом неведении».

– Какое у тебя любимое блюдо? – В ее взгляде проступило нескрываемое облегчение, и по моей спине пробежал холодок – не чересчур ли она напряглась для рядовой ситуации?

Нора оказалась права. Капуста у нее бесподобная. Небо и земля в сравнении с мамиными пахучими рулетиками из детства. Она сняла листья с кочана, тонко их нашинковала и выложила на тарелку, с которой мы будем лакомиться. И все. Блюдо превзошло все мои ожидания. Нора уселась на кухонную столешницу и скармливала мне кусок за куском. Капуста была соленая, с чесночком, и, учитывая, что каждую порцию она припечатывала поцелуем в губы, я так всю сковороду и умял.

– Я ведь говорила, что получится вкусно. – Нора плеснула жидкого мыла на сковороду, взялась за посуду, и мне подумалось, что я должен хотя бы предложить помощь.

Наверное.

– Помочь тебе?

Нора оборачивается с удивлением, и ее губы расплываются в полуулыбке, словно я держу в руках беленького щеночка.

– Давай кое‑что проясним, – начинает она, облизнувшись, и я к ней подхожу. – Мало того, что ты ведешь себя как святой, у тебя божественная фигура и разум философа, так ты еще и с посудой помогаешь?

С каждым словом я раздуваюсь от гордости.

На губах Норы играет восторженная улыбка. Мне нравятся ее неприкрытые эмоции. Она не потонула в моей рубашке – та в обтяжку сидит на груди и бедрах. Теперь рубашка пропитается запахом Норы, больше не буду ее стирать. Ну, может, и постираю когда‑нибудь, но точно не сейчас. В последнее время у меня вообще мало скапливается белья.

Я стою позади нее, а она рассеянно моет посуду. Задумчиво трет губкой сковороду – о чем замечталась?.. Может, о том, какой я помощник? Неужели путь к ее сердцу совсем не тернист?..

Поразмыслив, я отвечаю:

– Так и есть, крохотуля. Я мою посуду.

Зажав пенную губку в своих длинных пальцах, Нора окунает ее в мыльную воду.

– Еще раз, что там про крохотулю ?

Она слегка запрокидывает голову, и взгляду предстает ее шея. Не знаю, умышленно она меня распаляет или так просто получается. По‑любому, я редкий счастливец.

– Я ведь старше тебя.

Я беззвучно смеюсь, и ее шея покрывается мурашками. Интересно, это на меня она так реагирует? Охренеть! По ходу, на меня. Обхватываю Нору за талию, она подается ко мне, целую ее под горлом, чуть выше изгиба.

– Зато я крупнее. – Еще один поцелуй. Мой язык скользит по теплой коже, и Нора стонет, изнемогая. Плавно переведя руки к ее бедрам, легонько сжимаю.

– Крупней? Да уж прям? – Она подается назад, прижимаясь ко мне ягодицами.

– А вот и да. – Положив ладони на ее грудь, нежно потираю и глажу. Нащупав под тонкой футболкой соски, чуть прижимаю их пальцами, и они моментально твердеют. Берусь за них и кручу, и каждый от прикосновения становится тверже. Нора уже стонет, прерывисто дышит и подвывает.

Посуда забыта, ее ладони застыли в воде. Я скольжу рукой по ее животу и останавливаюсь, не зная, стоит ли двигаться ниже. Она, словно угадав мои мысли, бросает на меня взгляд через плечо.

– Делай все что захочешь, как раньше, ты помнишь?

С ней не надо ничего изображать и волноваться о производимом впечатлении. Можно быть сильным или слабым, крутым или робким. С ней не приходится преодолевать мучительные сомнения, обдумывать каждый шаг и произнесенное слово. Я через все это вправе перешагнуть. Рядом с ней просто спокойно и не нужно слов. Такого я никогда не испытывал.

Повернув кран, Нора выключает воду, споласкивает руки.

– Чего тебе хочется? Скажи. – Двигая бедрами, она трется о меня задом. – Не бойся. Я хочу тебя. Ты мне нужен.

– Повернись, – рычу я, едва узнавая свой голос.

Нора без колебаний разворачивается лицом ко мне. На ее лице – непривычная робость. Она смущена, вся трепещет. Вновь обретенная скромность очень неожиданна и очень возбуждает.