Одри Карлан - Никогда не влюбляйся! Февраль

– Подними руку так, словно прикрываешь его мужское достоинство, – проинструктировал меня Алек.

Я сделала, как он велел.

– Прикрой рукой грудь, откинь голову назад, закрой глаза и приоткрой рот.

Я выполнила все его указания до последней буквы.

Фотоаппарат щелкнул, и я улыбнулась. Камера щелкнула снова. Открыв глаза, я взглянула на своего художника. На своего француза. Он был совершенно великолепен – стоял с камерой, в своих джинсах, все еще расстегнутых, что позволяло мне поглядывать украдкой на те достоинства, которых я причастилась уже дважды за ночь. Я снова зажмурилась, положила руку на грудь и прикрыла лобок.

**щелк**

– Ты закончил?

– Пока да, – сообщил Алек с сексуальной ухмылкой.

Затем он подошел ко мне и уже привычно поднял на руки.

– Знаешь, у меня уже получше с лодыжкой. Я могу ходить.

– Но я предпочитаю нести тебя.

Нагнув голову, он пересек мастерскую со мной на руках, внес меня в лифт и поднял в свою квартиру. Там Алек заботливо уложил меня на кровать и устроился рядом, обняв одной рукой.

Я чувствовала, как мою шею щекочет его дыхание.

– Сегодня ночью, ma jolie, я далеко превзошел все, что когда-либо делал. Быть с тобой, это как… как особое место в мире. Больше это никогда не повторится. Я хочу, чтобы ты знала, насколько я ценю то, что ты мне даешь.

Хоть я и устала и меня клонило в сон, я перевернулась на спину и крепко прижала его к себе. Алек положил голову мне на грудь, в теплую ложбинку. Именно это ему и было надо, именно тут он и хотел быть. И я готова была ему это дать, потому что и он давал мне кое-что: осознание, что я нечто большее, чем просто Миа-сестра, Миа-дочь, Миа-подруга. Что я женщина. Женщина со своими чувствами, желаниями, стремлениями, что я не просто сумма того, с чем оставила меня мать много лет назад.

Работа в эскорте – всего лишь работа, необходимая, чтобы в очередной раз спасти моего отца. Лишь средство для достижения цели. И я, по крайней мере, могла получить удовольствие в процессе.

Прижавшись поближе к Алеку, я провела пальцами по его длинным волосам. Он застонал, засопел мне в грудь и постепенно обмяк. Впервые с нашей встречи он заснул у меня в объятиях.

Сегодня Алек подал мне завтрак… в постель. Очевидно, он был очень доволен ночной фотосессией. Мне не терпелось поглядеть на снимки. И я намекала ему на то, что лучше бы сделать это вдали от широкой публики, на тот случай если я начну грязно к нему приставать. Алек ответил, что позже мы обязательно их посмотрим, но пока что опять… нам многое надо сделать. Быстрый утренний оргазм с Алеком, чей язык основательно поработал у меня между ног – и я вновь была бодра, свежа и готова к запуску. В буквальном смысле. Он использовал оральный секс как средство для побудки и утреннего подъема. Коварный негодяй! Я слишком облегчила ему задачу. Достаточно было доставить мне удовольствие, и я уже готова была впахивать от зари до зари.

Когда мы спустились в мастерскую, он поспешно устроил меня в моем кресле. Только на сей раз оно стояло перед портретом Эйдена, который француз написал прошлой ночью. Сегодня Алек заставил меня раздеться догола и встать сбоку от холста. Затем он попросил меня развернуться и положить левую руку поверх эрекции Эйдена, отчасти прикрывая стоящий член. Вторую руку я запустила в волосы. Потом Алек прислонил меня локтем к стене – так что, если бы я лежала, это выглядело бы так, словно я дрочу Эйдену. Затем француз сделал кучу моих снимков в этой позе, и на сегодня с работой было покончено.

На следующий день он снова усадил меня в кресло и накрасил губы, после чего подвел к картине, которую завершил прошлой ночью. Эта была попроще – только отпечатанная на холсте фотография моей протянутой руки. Поставив меня рядом с полотном, Алек велел мне целовать изображение моей кисти на члене Эйдена. Ощущения интересные, и это еще слабо сказано – хотя идею я не совсем поняла.

– Поймешь, Миа, я обещаю, – сказал он, но дальнейших объяснений не последовало.

Прошел еще один день. Снова спустившись в мастерсую, я обнаружила гигантское полотно со мной и Алеком в пароксизме страсти, висевшее рядом с изображением Эйдена. А между двумя этими картинами висела переведенная на холст фотография меня и Эйдена – но совсем не та, что я ожидала увидеть. Я даже не предполагала, что Алек это заснял.

Снимок был сделан в тот момент, когда Алек остановил съемку. На нем мы отворачивались друг от друга. Алеку каким-то образом удалось заснять нашу наготу, когда оба мы прикрыли самые интимные детали. Я подтянула колени к животу, а Эйден обернулся и протягивал руку ко мне. Если бы фотография не получилась такой искренней, я бы ее возненавидела.

Ткнув пальцем в среднюю картину, я спросила:

– Зачем это здесь?

– Ты знаешь зачем.

– Ты что, хочешь запутать меня?

– Вовсе нет, – сказал Алек, покачав головой. – Взгляни на все три картины как на единое целое, а не по отдельности, и ты поймешь.

Я взглянула на первое полотно. Эйден, заснятый в момент самоудовлетворения, с рукой на собственном члене. Моя рука, тянущаяся к нему словно в попытке скрыть от мира этот интимный момент, но не способная это сделать. Затем тот же Эйден, пытающийся коснуться меня в ту секунду, когда я чувствовала себя неловко и не понимала, что происходит. А затем наши с Алеком переплетающиеся тела. Моя нога была закинута на его ногу, и его член орудовал внутри меня, хотя зритель этого непосредственно и не видел. Моя рука, обнимающая его, скрывала грудь. Выражение наших лиц было неповторимым – оба достигли самой вершины страсти, одновременно воспарив над бездной.

Если смотреть на все три картины вместе, они как будто рассказывали историю. Мужчина, удовлетворяющий себя. Мужчина, который должен был любить и защищать мою героиню, но не смог это сделать. Его любовь не была взаимной, что ясно показывало среднее полотно. И затем я находила любовь в объятиях другого.

– Теперь ты видишь? – шепнул Алек мне на ухо, обвивая меня рукой и притягивая к себе.

Я кивнула.

– Да. Тут что-то сломано. Разбито.

– Разбитая любовь?

И снова я не смогла найти нужных слов, так что просто кивнула и прижалась к нему.

– Значит, так это и назовем. Они будут выставлены вместе под названием «Разбитая любовь».

Ну разумеется. Разбитая любовь. Другой у меня никогда и не было. Другой я не знала. Стопроцентное попадание.

Мое пребывание у Алека подходило к концу. А если точнее, осталось восемь дней. Нам надо было завершить еще две работы, к тому же я так и не выходила на улицу. Сиэтл мне посмотреть пока не удалось, и, хотя солнце теперь светило вовсю, я сомневалась, что Алек захочет покинуть студию. Последние несколько дней он полностью посвятил финальным штрихам ко всем картинам. Он заявил, что собирается добавлять что-то каждый день вплоть до точки невозвращения – через неделю их уже следовало развесить по стенам к открытию выставки. А на следующий день после этого мне предстояло уехать из Сиэтла. И наконец-то отправиться домой в промежутке между клиентами.

Домой.

К сожалению, речь шла не о Лос-Анджелесе. Я ехала в Вегас. Мне нужно было повидать папу, и к тому же меня вынуждали передать деньги по второму платежу лично. Встретиться со стариной Блейном лицом к лицу. И это была не моя инициатива. Часть сделки. Сукин сын. Мне следовало понять тогда, много лет назад, что не стоило связываться с этим мерзавцем. И так каждый раз. Я всегда ввязывалась в неприятности, когда заводила очередной роман. Теперь, по крайней мере, мне за это платили, и по завершении месяца все заканчивалось. Двигайся дальше. Никаких трагедий. Просто работа. Вот как это должно было выглядеть.

И все же отношения с Уэсом и Алеком не вписывались в рамки деловых. Оба были хорошими людьми, небезразличными мне… глубоко не безразличными. Любая женщина постаралась бы вступить с ними в постоянную связь. Но не я. Для меня это не вариант. Впрочем я не верила, что даже при других обстоятельствах мой роман с Алеком продлился бы дольше нескольких месяцев. Не поймите меня неправильно, я всячески наслаждалась его обществом, и он, несомненно, тоже получал удовольствие от моего. Однако это не было теми отношениями, из которых могло что-то вырасти. Я была нужна ему для работы. Он нужен был мне ради денег. И, посреди всего этого, между нами возникла связь, основанная на физическом влечении и дружбе. Ничего более. Но с Уэсом совершенно другая история. Уэс был из тех мужчин, перед которыми преклоняешься, которыми хвастаешься подругам и надеешься однажды окольцевать. «Потрахаться и свалить» – явно не его типаж, хотя вначале он пытался держаться именно такого курса. Но потом это просто перестало работать, и он попросил меня остаться с ним.