Опускаюсь ниже по шее. Веду дорожку поцелуев-укусов. Я лишь однажды оставлял на теле женщины метки. И хочу повторить. Жалю. Кусаю, зализываю отметины языком. Пишу на ее теле историю своей одержимости ею. Задираю вверх кофточку. Обхватываю сосок прямо поверх белого лифчика. Она хрипит в моих руках и, наконец, обнимает в ответ. Зарывается пальцами в волосы… и, что есть силы, меня отталкивает.
— Прекрати, — шипит мегерой. — Женька может в любой момент войти! Какого черта ты творишь?!
Не знаю, откуда в ней столько силы. Но под этим сумасшедшим напором я отступаю на шаг. Смотрю на нее пьяно, голодно. Губы Евы припухли. О боги! Я хочу этот рот… Ступаю к ней снова. Но Ева проскакивает мимо меня.
— Перестань! Перестань, слышишь?!
Слышу. Но не понимаю. Почему я должен остановиться? Между нами больше не осталось препятствий. Она — свободна. Я хочу ее. Больше всего в этом гребаном мире я хочу ее получить.
— Сколько?
— Что?
— Сколько ты хочешь? Я готов заплатить.
Даже в свете вновь открывшейся о ней правды, думаю, мое предложение более чем уместно. В конце концов, что изменилось, а? Она ведь уже продалась однажды. Что мешает ей продать себя еще один раз? Да, ее положение не такое бедственное, как мне виделось, однако я — гребаный Форбс. Мои возможности превышают ее собственные в десятки… сотни раз.
— Уйди.
— Сколько ты хочешь за ночь? Миллиона будет достаточно?
Ева облизывает губы.
— Два? Три?!
Кажется, её трясет. Если бы я не знал, какая она на самом деле — поверил бы. Но она меня предала.
— И ты называешь это любовью? — шепчет она.
— Любовь была тогда, Ева. Ты, главное, не перепутай. В то время я был готов сдохнуть ради тебя. Сейчас все намного проще.
— Сдохнуть? Сдохнуть… да. Какие же у нас разные воспоминания о прошлом.
— Вот только не надо мне снова втирать про то, что ты была моим маленьким грязным секретом! После того, как тебя отчислили, я был с тобой каждую свободную минуту!
— Все правильно. После того, как меня отчислили, я перестала мелькать перед глазами твоих друзей. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали, что мы продолжили с тобой встречаться, м?
— Да плевать мне на это было!
— Не было, Кит. И ты это знаешь. Да это и не главное…
— Мам… — слышу неуверенный голос у двери. — Вы почему кричите?
Ева обжигает меня злым взглядом и неторопливо шагает к сыну.
— Да так, Жень. Вспомнили прошлое. Кит уже уходит…
— Да? А я думал, может быть, мы погоняем в стрелялки.
— Ну, какие стрелялки, сын? Уже десятый час. А у кого-то завтра контрольная по математике.
Я понимаю, что на сегодня наш разговор закончен. Подхватываю пальто, но сделав несколько шагов к дверям, останавливаюсь. Ева в роли матери — это то, к чему я, наверное, еще не скоро привыкну.
— Мы можем поиграть с тобой в другой раз.
— Да? Было бы круто. Обычно мы играли с отцом, но… — Женька глядит в пол и пожимает плечами. А я впиваюсь взглядом в Еву. Мой отец играл в видеоигры? Это даже представить сложно, а уж поверить… Во рту горчит. Я сглатываю эту горечь и все же иду к двери.
— Обязательно поиграем, — повторяю зачем-то. Женька — неплохой повод напроситься к ним в гости снова. А я не собираюсь сдаваться.
— Может, заглянешь ко мне в субботу? Мама улетит в Китай и не будет нам мешать.
— В Китай? — оборачиваюсь к Еве. Она стоит в трех шагах от меня, зябко обхватив ладонями плечи. Я снова залипаю на ее искусанных губах и набирающих цвет засосах на шее. Как только Женька еще не заметил?
— У меня там пара мастер-классов, — неохотно объясняет она.
— Понятно. Ну, я пойду. Уже действительно поздно. А насчет субботы… Слушай, Ев, а ты на кого Женьку-то оставляешь?
— С ним поживет моя ассистентка.
— Если что, я мог бы забрать парня к себе.
Сам не знаю, зачем мне это. Меня не отпускает назойливое мазохистское желание узнать, как они жили? Чем? По всему выходит, что к брату отец относился совсем не так, как в свое время ко мне. Я хочу понять, почему так вышло. Я словно… ревную мелкого. Ревную к собственному старику.
— Исключено.
— Но почему, мам?! — возмущается Женя.
— Это неудобно.
— Кому? — вздергиваю бровь.
— Всем, — шипит Ева, обхватывает сына за плечи, прячась за ним, как за щитом.
— Мне удобно! А тебе, Кит?
— Иначе бы не предлагал, — пожимаю плечами.
Женька упрямо хмурит брови, а я задыхаюсь — настолько он походит на меня в этот момент. Сердце подпрыгивает в груди и бьет о ребра. Он мог бы быть моим сыном… Он мог бы быть моим.
— Ой, а что это у тебя на шее, мам? Пятна какие-то… Опять аллергия?
Я вижу, как взгляд Евы наполняется паникой. Она касается ладонью горла и обжигает меня взглядом, полным отчаяния. Ладно… признаю. Это была совершенно детская выходка. Но почему-то я о ней не жалею.
— Да, наверное. — бормочет она. — Сейчас выпью таблетки. А ты проводи Кита пока, хорошо?
— Угу. Ну, так я у него останусь?
— Не знаю, Жень. Давай утром вернемся к этому разговору.
Ева проскакивает мимо нас и скрывается в ванной. Женька провожает меня до двери. Нетерпеливо переминается с ноги на ногу, когда я обуваюсь.
— Я люблю программирование… — выпаливает он.
— Правда? — выпрямляюсь в полный рост и кладу руку на дверную ручку. Где-то в глубине квартиры открывают кран. Ева принимает душ. И знаете, мне бы самому он тоже не помешал.
— Угу. Отец говорил, что в детстве тебе это тоже очень нравилось.
— И сейчас нравится.
— Я знаю, — лыбится Женька. — Отец говорил, что если я буду стараться, то стану таким же крутым, как ты. Или даже лучше, — добавляет, подумав. А у меня мурашки бегут. И кишки узлом стягивает. Потому что старик никогда… никогда меня не хвалил. Ни единого чертового раза. Мне всегда казалось, что я — разочарование всей его жизни, а тут…
— Ладно, Жень, я пойду, а по поводу субботы мы созвонимся, да?
— Угу. Только мама улетает в пятницу вечером. Наверное, надо, чтобы ты забрал меня вечером в пятницу.
— А, ну тогда до пятницы. Если мама тебя отпустит, — добавляю чуть нерешительно.
— Отпустит. Ты же мой брат.
Сглатываю и киваю. Брат… Я его брат. Гребаный ад. Женщина, которую я любил больше жизни, родила мне брата. Ну, разве не мило?
Захлопываю за собой дверь. Бегу вниз по ступенькам, толкаю подъездную дверь и задыхаюсь. Порыв ветра щедро бросает в лицо горсть колючих снежинок. Втягиваю голову в плечи, но те все равно проникают за шиворот и, тая, холодят кожу. Ну, и черт с ним. Может, это и к лучшему. Мне не помешает остыть. И хорошенько все обдумать.
Потому что сейчас меня швыряет из крайности в крайность. Потому что сейчас я получил много новых вводных. Надо бы с этим как-то разобраться на трезвую.
Особенно с обвинениями Евы в том, что я не знал её. Разве не эта мысль мелькнула в моей голове еще в офисе? Разве я не об этом первым делом подумал, когда впервые увидел ее Инстаграм?
Нет… Нет. Не может быть. Мы ведь были с ней настолько близки. Ни одной женщине я не рассказывал того, что рассказывал Еве. Я делился с ней своими переживаниями, мечтами, планами… Она знала, как я живу и чем. А я… В памяти всплывают недавние слова Евы:
— …Я собакой побитой тебя ждала, Кит. Растеряв к себе все уважение, я ждала, когда ты нагуляешься со своими друзьями-мажорами, телками, которые тебе подходили по статусу, и снизойдешь до меня. Своего маленького грязного секрета…
Вот, как она себя чувствовала, оказывается? А если так, то почему молчала? Я думал, решение не афишировать наши отношения — наше общее, а выходит… в глубине души она считала меня трусом, не способным пойти против системы, и все равно любила? Побитой собакой ждала? Да где там… Не ждала. В том-то и дело, что не ждала. А я… да, я не скрываю — было сложно пойти против толпы. Все было предельно понятно. Такие, как мы с Бестужевым и Карасевым — высшая каста, такие, как Ева — грязь. Но я искал обходные пути! Пусть это случилось не так быстро, как, наверное, надо было. Да, пару раз я смолчал, когда Еву в очередной раз чморили. Но ведь она сама меня попросила не лезть… Ведь просила же? Да! Просила! Чтобы не ставить меня в неловкое положение. Снимая с меня ответственность за выбор. Сохраняя мою гордость и чувство самоуважения, от которого ни черта бы не осталось, если бы я не нашел в себе сил встать на ее сторону.