— Лера? Да ничего. Поболтать.
Поясница тянет все сильней. Я останавливаюсь у колонны, чтобы перевести дух.
— Что? Что такое? Началось?
Тугая боль стискивает низ живота, превращая мое короткое «нет» в протяжное утверждение. Кит бледнеет. Озирается по сторонам. Тащит меня к гардеробу.
— Погоди! Надо Юльке и Самиру сказать, что мы уходим.
— Позвонишь из машины, — протестует Кит. Забирает наши пальто и помогает мне одеться.
— И Женьке надо позвонить. Чтобы не волновался! Или нет… Если это не сильно затянется, то лучше ему сообщить по факту. Как думаешь?
Оборачиваюсь к мужу и понимаю, что он вообще ни о чем не думает! Он в панике.
— Эй! Ну, ты что? Все хорошо, Кит. Все хорошо, слышишь? — обхватываю любимое родное лицо ладонями, заставляя его смотреть мне прямо в глаза. — Дыши!
Кое-как Кит приходит в себя. Трясет головой, хватает меня на руки и несет к выходу и дальше вниз по ступенькам. А я протестую изо всех сил, потому что, видит бог, вешу я сейчас чуть меньше самки бегемота, но кто меня слышит? Я рада, что этим вечером Кит садится за руль не сам. Изредка, как правило, вот на такие выходы, он пользуется услугами шофера. Кит усаживает меня на заднее сиденье, усаживается рядом и снова впивается в меня тем самым полубезумным взглядом. Закатываю глаза. Настроение почему-то — лучше некуда, и я прошу нашего водителя включить радио. Но вместо музыки мы натыкаемся на очередной выпуск новостей.
— Переключить?
— Нет. Пусть будет.
Я делаю несколько глубоких вдохов, переживая схватку, но глаз от мужа не отвожу. Если верить диктору, после ряда уличающих публикаций в СМИ и сообщений в следственные органы, против ушедшего в отставку несколькими днями ранее министра обороны, наконец, возбуждено уголовное дело. Мне не нужно спрашивать, кто к этому приложил руку.
Я и так знаю, что без Кита здесь не обошлось. Он хотел отомстить за смерть отца, и он сделал это. Тихо, осторожно и не спеша.
— Он бы тобой гордился, — шепчу я и сжимаю руку мужа сильнее. Кит неуверенно кивает. Притягивает меня за плечи и осторожно целует в лоб.
— Не думал, что его уход ударит по мне так сильно.
— А он и не ушел… Он в тебе, в Женьке, в… Ой-йой…
— Что? Что такое?
— Воды отошли… Дим Саныч, давайте-ка прибавим газу. Похоже, у нас тут торопыга…
И правда. Дальше все происходит очень быстро. К тому моменту, как Кит, съездив за Женькой, возвращается в роддом, нас с дочкой уже переводят в палату. Поначалу он даже не понимает, что опоздал. Что все уже позади, а вот этот крохотный розовый сверток — и есть его дочь. Это так удивительно — наблюдать за тем, как к нему приходит осознание. Как туманится нежностью взгляд и от волнения подкашиваются ноги.
Женька отмирает первым. Пересекает палату и, опустившись на колени, принимается внимательно разглядывать сестру. И только Кит медлит. Сует дрожащие руки в карманы, но пару секунд спустя все же заставляет себя подойти.
По тому, как дергается его кадык, я понимаю, чего ему стоит держаться. Кит то и дело сглатывает собравшийся в горле ком, но, похоже, тот с каждой минутой становится только больше.
— Дыши, — шепчу я в который раз за этот безумный вечер. Кит всхлипывает, качает головой и, улыбаясь сквозь слезы, садится рядом.
— Я тут подумал, что если буду называть тебя Китом, Яська не допрет, что ты ее отец, — вдруг замечает Женька будто бы между делом. И мы с Китом замираем, понимая, что за этим должно последовать.
— И? — не выдерживает Никита, глядя сыну в глаза.
— И я подумал, что, если ты не против, я буду тоже называть тебя папой… — Он даже не успевает договорить, потому что Кит перебивает его чуть более громким, чем следует:
— Я не против! Вообще-то я только за… Я…
Потревоженная громкими звуками, Яська куксится. Крохотное личико кривится, а с губок-бантиков срывается тихий писк. Кит замолкает. Смотрит то на нее, то на меня, то на Женьку… Опускается рядом с ним на колени и обнимает сразу нас всех.
Конец