Юлия Резник - Никому не скажем

— Михаил Карасев заказчик. Слышала о таком? Он из самой администрации президента! Только никому, лады?

— Угу…

Я сглатываю, окидываю взглядом собравшуюся толпу и натыкаюсь как раз на того самого… Карася. Даже я, совершенно не интересуясь студенческой жизнью, слышала, что Иван Карасев затевает вечеринку, приглашение на которую означает некое посвящение новичков в клуб избранных. Если тебя позвал Карась — считай, жизнь удалась.

Ты в дамках. А если нет — сами понимаете. Именно поэтому в универе об этом только и говорят. Везде… Куда бы я ни пошла.

— Официаа-а-ант! — звучит мерзкий высокий голос, перекрикивающий даже орущую в колонках Леди Гагу. — Шампанского! Всем! — изрядно подвыпившая девица машет рукой, обводя скучающую толпу.

Понимаю, что шоу начинается. Но… делать нечего. Перехватываю поднос и, заложив одну руку за спину, иду в самую гущу событий. Ты только держись, Ева… Только держись. Впрочем, мое волнение совершенно напрасно. Ребята меня будто не замечают. Берут с подноса бокалы и тут же возвращаются к прерванной беседе. Наверное, они привыкли не замечать обслугу. Мы для них, как азиаты — все на одно лицо. Я уже думаю, что пронесет, когда замечаю Кита. Он стоит чуть в стороне ото всех и беседует с какой-то девицей… Хотела бы я сказать, что она страшная или кривоногая.

Но это не так. Девочка вполне симпатичная. И одета со вкусом, не то, что большинство присутствующих здесь девиц.

Очень ему подходящая девочка. Даже злиться на нее не получается. В сердце лишь щемящая грусть… Почему? А бог его знает. Я сделала все, чтобы Кит от меня отстал. Хотя после того случая в метро он еще несколько раз ко мне подкатывал.

Будто почувствовав мой взгляд, Кит отвлекается от разговора, и наши глаза на какой-то миг встречаются прежде, чем я успеваю отвернуться. Сердце подпрыгивает, пустые бокалы, которые я собрала взамен полных — звякают.

Стремительно разворачиваюсь, делаю шаг и налетаю на… самого Бестужева.

— Какого хрена? — рычит он, стряхивая с модной рубашки капли. Говоря откровенно, их не так уж и много. Бокалы-то, в основном, пустые.

— Извините. Мне очень жаль. Если вы пройдете со мной, я приведу вашу рубашку в порядок.

— Евангелина, мать его, Гонсалес. Эй, народ, поглядите, кого я нашел!

Облизываю губы, опускаюсь на корточки, чтобы поднять свалившиеся с подноса бокалы. К счастью, они упали на мягкую подушку лужайки и не разбились. Я заставляю себя думать только об этом. Мне плевать, что там еще скажет Бестужев. У меня есть работа. И мне нужно сделать ее хорошо.

— Ник, заткнись, — сквозь миллионы ментальных заслонов проникает в меня глубокий голос Никиты. Наконец, все бокалы собраны. Я выравниваюсь и шагаю к дорожке, глядя строго перед собой.

— Ты забыла один, — опять слышу Бестужева. Коля-Николай (мысленно я зову его только так) отвратительно пьян.

Но я замечаю это только теперь, когда он не с первого раза попадает ногой по хайболу, который сам же поставил на землю секундой ранее.

— Ник! — шипит Никита.

Черт… Это приятно. То, что он за меня заступился. Но у меня нет времени додумать эту мысль. И нет выхода… Я опять опускаюсь на корточки, удерживая одной рукой поднос, а другой поднимаю с земли стакан с остатками виски на дне. Вокруг звучит громкий смех. Знаете, как гиены лают? Очень громко… Но почему-то в этом всем шуме я слышу тихое Китово:

— Дерьмо!

Закусываю щеку изнутри. Распрямляю плечи. Жаль, что от отца испанца мне не достался рост. Я кажусь себе маленькой-маленькой. Незначительной и ничтожной.

— Ева, подожди.

— Не накаляй! Ты сделаешь только хуже.

— Но…

— Просто отвали от меня. Мне нужна эта работа, и я не хочу её потерять! — шиплю сквозь стиснутые зубы. При этом я еще каким-то образом умудряюсь улыбаться гостям, приглашенным на вечеринку. Профессионал! Говорю же…

— Нам нужно поговорить! — стоит на своем Кит, шагая за мной по пятам. — Когда ты закончишь?

— Понятия не имею. Но это затянется надолго, — киваю в сторону кустов, в которых кто-то блюет. И этот звук доносится до нас вполне отчетливо. Кит морщится. А я, не смея его больше задерживать, скрываюсь за дверями кухни. Меня слегка потряхивает от произошедшего и ведет.

— Ты в порядке? — останавливает на мне взгляд Лика.

— Не очень. Ты не против, если я доработаю посудомойкой?

Нет, потом, конечно, всю посуду перемоют в промышленных посудомойках. Но от основной грязи на выезде мы отмываем тарелки привычным дедовским способом. То есть вручную.

— Что-то ты бледная. Мой и дуй домой. Может, еще на метро успеешь.

— Да мне здесь недалеко…

И правда. Удивительно, но наши старые четырехэтажки находятся совсем рядом с вот этими элитными особняками, раскинувшимися вдоль шоссе. Такое себе странное соседство роскоши и убогости. Ну, вот… Опять. Зачем я об этом думаю?

Не чувствуя ног, перемываю гору посуды. Нахожу Лику и отпрашиваюсь домой. Она кивает. Сует мне в руку немного больше денег, чем я заработала, и, не слушая моих протестов, уходит. Меня коробит от такой благотворительности, но я не в том положении, чтобы от нее отказываться. Быстро переодеваюсь и, стараясь держаться в тени, бреду к воротам.

— Ева! Ева, постой!

Останавливаюсь и медленно оборачиваюсь.

— Ну, зачем, Кит? Зачем ты за мной пошел?

— Захотелось, — бурчит он.

— Мне не нужны провожатые, здесь недалеко.

Прибавляю шагу, но он все равно меня нагоняет. И успевает ухватить за рубашку, прежде чем я отскакиваю в сторону.

Рубашка хоть и старая, но любимая. Она рвется с тихим едва слышным звуком. Ошарашено пялюсь на образовавшуюся прореху.

— Вот черт! Я не хотел! Пойдем ко мне. Я живу рядом. Дам тебе что-то из своего гардероба. Или зашью это…

— Ничего мне от тебя не надо, — рычу натуральным образом. Нет, ну, что за дерьмо? Я на куртку денег все не выкрою, а теперь еще рубашку новую покупать! Ну, и видок, блин. Не дай бог, бабуля увидит. Решит, что я стала жертвой изнасилования.

— Я просто дам тебе свою футболку.

— Не боишься, что тебя родители неправильно поймут?

— Да нет их. Батя на учениях. А мать… матери тоже нет. Ну? Так ты идешь?

— Не знаю… — Я так устала, что хочу домой и спать. Но я также понимаю, что у нас не самый благополучный район.

Ходить вот так… с выставленным напоказ лифчиком чревато. — Хотя… ладно. Пойдем… Футболку я тебе верну в универе.

— Ты ее еще даже не взяла, — отчего-то улыбается Кит.

— Но возьму же, — неловко отвожу взгляд и стискиваю на груди обрывки ткани.

Ева. Настоящее.

К концу дня голова болит так, что смерть от переутомления уже не кажется мне худшим из вариантов окончания этого вечера. Наверное, пора сворачиваться, сегодня мы хорошо поработали, но я никак не соберусь с силами, чтобы всех разогнать. Не хочу снова остаться одна. Я не могу одна… Разучилась. Одиночество меня душит.

— Так, народ, имбирное печенье остыло. Может, снимем ролик о том, как его красиво украсить?

— У нас уже было что-то похожее на прошлое Рождество, — чешет висок моя помощница Лена.

— На прошлое Рождество мы делали упор на то, как правильно приготовить глазурь. А в этом, например, покажем пять несложных идей украшения.

— А как же пряничный домик? У нас там мастер-класс.

— Домик — это домик. Отснимем и его… Когда там он у нас по плану?

— В четверг.

— Отлично. А сейчас давайте все же с печеньем что-нибудь придумаем. Если не видеоурок, то хоть фотки для оформления постов отснимем. Нам же нужна реклама подарочных пряничных наборов для кондитерской? Вот… — развожу руками. — Лен, ну, что стоишь? Доставай яйца! Лёш, включай камеру… Давай попробуем все же записаться…

— Тогда, может, тебе рубашку сменить? И на голове что-то новенькое надо придумать! В этом образе у нас уже полно материала.

— Точно!

Бегу к себе в спальню, переодеваюсь и вытаскиваю заколки из головы. Мне больше не нужно стоять у плиты, а значит, можно себе позволить в кои веки распустить волосы — жарко не будет.

Знаете, я люблю свою работу. Но быть блогером — не так уж и просто. Я живу с телефоном в руке и просто не могу выпадать из жизни более чем на несколько дней. А еще я всегда должна выглядеть на все сто, иметь кучу модных тряпок, аксессуаров, и улыбаться… Что бы ни случилось в моей жизни.