– Лежу, состояние хреновое. Слышу – шур, шур, шур – мышки скребутся. Лень, но все-таки открываю глаза. И вижу – выскакивает из-под стола мышка, глазками темными мигает. И не такая мышка, каких в кино показывают, не лабораторная, а местная, полевая. А за нею два мышонка. Сели и одну корку со всех сторон грызут. Я им: «Кыш, заразы», а они ноль внимания, килограмм презрения.
– А это потому, Иван Иванович, – не выдержала Нина, – что ты сюда в гости приехавши, а они тут живут, хозявки.
– Оля, – Анна резала гуся на тонкие розовые сочные ломти, – да положи ты ребенка, хоть в Сашкину кровать, хоть в мою. Оленьке от твоих рук жарко, пожалей девочку. Давай унесу ее.
– Я сама, – встала из-за стола Оля. – Нин, помоги.
Помогать было особо не в чем, но Нина пошла вслед за теткой.
– Видала? – Ольга, как только они вышли из большой комнаты, кивнула на соседний дом. – Милка в палисаднике стоит, Лешку моего выглядывает.
– Ага, и кофта праздничная, – поддержала Нина. – А девочку свою, Женьку, в интернат сплавила, курва.
– Пятый год одна и та же кофтенка, – сказала, как выругалась, Ольга. – Вот что интересно, Нин. Я стараюсь лишнего пива не пить, чтобы не растолстеть, а твой зубодер три литра за утро выдул и все равно тощий и живот плоский. Вот куда оно у него девается?
– Вся сила в корень идет, – устало, но уверенно заметила Нина.
Ольга помолчала, думая, и вдруг громко выдала:
– Вот об этот корень, Нинка, ты и зацепилась! – и тихонько, чтобы не потревожить дочь, засмеялась.
– Да ты что, Оля…
– Думаешь, не видно? Ты бы не отводила глаза, а смелее смотрела, вышло бы не так заметно.
Не желая обсуждать того, чего как бы и не было, Нина сделала вид, что рассердилась.
– Пойдем к столу. Когда еще так посидим?Но сама Нина к столу не пошла, ее тянула к себе книга. Прихватив ее из спальни, она забралась на задний двор и, сев в высокую траву, принялась изучать подробнее.
Заговоры в основном оказались знакомые, но два новых, которые встретились Нине, ее изумили. Первый – ритуал и текст отворота. Не простого отворота, а того самого, после сильнейшего приворота. Второй удививший заговор рассказывал о ритуале снятия порчи или тяжелой болезни с грешного человека. Поскольку в окружении Нины святых не наблюдалось, она решила, что ритуал подойдет любому человеку.
О попытках отворота Нина знала. И бабушка Полина рассказывала, и она сама читала. Но в подаренной книге говорилось о немного ином порядке действий и новом компоненте ритуала – полыни. Полыни в Кашникове хватило бы для открытия заводика по производству абсента.
Десять вырванных вместе с корнем растений составили охапку пряно пахнущей травы.
Отнеся двухметровый букетик на веранду, Нина зашла в большую комнату. Гости, негромко переговариваясь, чинно похмелялись и закусывали. Сашки не было.
– Мама, где сын?
– Спать отнесла, – пьяненькая мама была смешной и некрикливой. – Умаялся. Выпьешь?
– Я попозже. – Нина, не садясь, отковырнула от гуся крылышко. – Сначала нужно помочь Валентине. Вкусно. Хорошо Трифоновна готовит, спасибо тебе, тетя Вера.
– Я не хуже готовлю! Это первое, а второе – что, опять? – Мать хлопнула себя по коленкам. – Мы ж договаривались, в деревне не колдовать!
От крика Анны все вздрогнули и в упор, как на музейный экспонат, уставились на Нину.
– Я обещала. – Нина сверлила мать взглядом, пытаясь заставить ее сменить тему. – Я ей должна.
Ольга демонстративно стряхнула со своего немыслимо дорогого платья крошки хлеба.
– Когда я просила сделать приворот на Лешу, и ты, и тетка Полина мне отказали, а с Валькой, этой кретинкой, носитесь, как с любимой родственницей.
– Оля, – Нина взяла укроп и по-новому посмотрела на тетушку. Впервые за всю жизнь в ней появилась уверенность, что она может говорить то, что думает, и неважно, приятны ее слова или могут обидеть, – ты и без приворота возьмешь любого мужика, а Валька – нет. Я провожу ритуал в деревне первый и последний раз. Мне сплетни и косые взгляды не нужны. Я пошла, не обижайтесь.
– Не понял. – Иван, поразительно быстро опьяневший на старые дрожжи, растерянно оглядывался. – Вы о чем? У Нины, я знаю, есть дар лечить, а сейчас она куда?
– Ведьмачка она, понимаешь, Ваня? – Трофимовна приобняла худенького гостя. – Наследственная. Через поколение передается, а у Нинки дар с детства проявлялся. Баба Полина ей еще и свои способности передала. После ее смерти Нинка настоящей ведьмачкой стала.
– Интересно. – Иван долго и старательно фокусировал взгляд на Нине, но она слишком быстро вышла из комнаты, и он зажмурился, чтобы привести глаза в порядок. – Я что-то подобное подозревал. Анна Сергеевна, можно мне прилечь на пару минут, а то я от нашего двухдневного застолья совершенно опьянел? Буду благодарен за любую кровать или диван.
Три женщины смотрели на Ивана, открыв рты.
– Во излагает, – восхитилась Трофимовна. – Как в телевизоре. Анька, а представляешь, если он станет твоим зятем. Видала, как он на Нинку заглядывается?
– Я зятем не стану! – повел указательным пальцем Иван. – Я буду жениться только через пять лет на девушке из интеллигентной семьи с хорошим доходом.
– Давайте я ему в глаз дам, – неожиданно бодро предложила Ольга. – Он нашей Нинкой брезгует, зубодер недобитый.
– Охолонись, Оля. – Алексей, рядом со стулом которого кучковались четыре пустые пол-литровые бутылки, разлил самогон. – Это он сегодня так говорит, а поведет Нинка задницей, и пойдет он за нею, как бычок на веревочке. Я-то вижу, как он за нею мужским глазом следит.
– Где я могу прилечь, Анна Сергеевна? – уже мало что соображая, настаивал на своем Иван.
– А прямо здесь и ложися, – Анна махнула в сторону самого большого и красивого в доме дивана, гостевого. – Проспишься, я тебе лекцию прочитаю. О поведении с женщинами.
Штормовой походкой Иван доплелся до дивана и упал на него плашмя, не заботясь о правильном расположении одежды на своем теле и самого тела на диване.Захватив на веранде охапку полыни, Нина вышла на крыльцо. Валентина уже ждала, курила, сидя на последней ступеньке крыльца.
– Ну что, навсегда влюбленная в милого Пашу, идем ошибки исправлять.
Отбросив в сторону бычок, Валя с самым решительным видом встала и прихватила все тот же пластиковый пакет с полотенцем.
– Пойдем, Нина, а не то я не себя, я его убью.
Проходя мимо дома Милы, Нина отвернулась, чтобы соседка не подумала, что к ней испытывают нездоровый интерес.
– Вчера домой возвращались от Ольги, представляешь, так она на наше с мамой «здрасте» окно закрыла.
– Совсем озверела. Возраст-то подпирает, ей под сорок, да и поизносилась вся. Больная, беззубая, истертая. Спрос не тот, а она привыкла через п… свою все решать. Вот теперь и бесится.
– Добрый вечерок, девушки! – приветствие из окна Милы прозвучало голосом черта из коробочки. – А я вот, Ниночка, спросить хотела. Могу ли я по-соседски зайти? А то гуляете второй день, не приглашаете, а мне обидно.
Нина и Валя переглянулись, ощущая растерянность и вину из-за того, что только что сплетничали про эту не самую хорошую, но все-таки соседку и к тому же мать-одиночку.
– Ты заходи, – Нина сделала несколько шагов к окну. – Но мы будем только через час-другой, в баню собрались.
– А и ничего, – Мила нетрезво хохотнула. – Мне и без вас есть к кому зайти. Легкого пара вам, девоньки.Баня у Валентины была старая и топилась по-черному. Небольшой сруб закоптился изнутри от открытого огня печи под котлом объемом в пять ведер.
– Не измажься, – приподняв грушевидное стекло, Валя зажгла керосиновую лампу. – Все надеялась, что Пашка за баню примется, отремонтирует каменку, пол досками застелет. А зря надеялась.
– Нежарко, – положив на скамейку предбанника полынь, Нина заглянула в саму баньку. – Нежарко.
– Так каменка под чугуном развалившись. Все рушится, – вздох Валентины прозвучал удручающе.
– Чувствую, тебе невтерпеж, – Нина плотно прикрыла дверь, села на лавку и сосредоточилась, вспоминая последовательность обряда. – Та-ак, нам не хватает таза, в котором будем жечь куклу, и твоей мочи.
– Мочу я тебе обеспечу, – Валентина разделась, оставшись в длинной белой ночнушке. – А куклу я с собой не взяла.
– Куклу ты сейчас сделаешь. Смотри, – взяв первый пучок полыни, Нина согнула его и перевязала тонкой травой. Получившуюся фигурку она тут же откинула в сторону. – Крути куклу сама, я не должна дотрагиваться. Садись, твори, а я пока свечи поставлю и знаки начерчу.