Жан Гетрэ - Нищета. Часть вторая

Анжела дала согласие. Уходя, она задержалась на пороге, обуреваемая сомнениями. Уж не лучше ли ее сестренке умереть здесь, чем… Но эта мысль показалась ей безрассудной; она еще раз поцеловала Луизу и Софи и простилась с ними.

Анжела много раз меняла свое убогое жилище; убедившись, что платить за жилье одной ей не по карману, она сняла вместе с Кларой Буссони небольшую комнатку на улице Мон-Сени, еще более неуютную и холодную, чем та, где когда-то жила Олимпия. Все здесь говорило о лишениях, которым Анжела подвергала себя, чтобы хватало на содержание младших сестер.

Голод, холод, позор… Кто, кроме этих несчастных девушек, знал, как несправедлива к ним судьба? Общими усилиями им удавалось вовремя вносить квартирную плату. Правда, Клара, с ее покалеченной рукой, поврежденной, когда она пыталась разом покончить со своими бедами, зарабатывала очень мало, но Анжела считала, что она перед подругой в неоплатном долгу, и это было единственным поводом для размолвок. Обитательницы этой жалкой конуры переносили нужду с достоинством и нежно любили друг друга.

Анжела и Клара весь вечер беседовали о маленькой Софи и о приюте для выздоравливающих. Их томила тревога, и они на все лады обсуждали свои страхи. Дело было зимой. Единственное одеяло, протертое до дыр и залатанное старыми лоскутами, плохо защищало от холода. К тому же обе они по весьма основательным причинам в этот день не обедали, а ведь натощак не согреешься… Что делать, когда не спится? Оставалось коротать время в разговорах…

Стук колес на мостовой постепенно затихал. Все в Париже заснули, кроме тех, кто в отчаянии блуждал по берегам серо-зеленого ущелья, прорытого Сеной сквозь столицу. Среди них были старые рабочие, выброшенные хозяевами на улицу; бездомные бродяги, оставшиеся без крова по милости домовладельца или фабриканта. Ведь с годами руки уже не так проворны, и трудно заработать достаточно, чтобы платить за квартиру…

Наконец девушки заговорили о людях, которые были так же бедны, как и они, но потом разбогатели; о тех, кому не приходится, подобно им, ютиться под самой крышей, стучать зубами от холода и ложиться спать с пустым желудком… Ах, если б и они, подобно Олимпии, получили наследство! От одной мысли им стало смешно. Могло же прийти такое в голову! С ума они сошли, что ли? Но неужели нельзя разбогатеть, работая?

— Еще бы, как не благоденствовать, когда трудишься с утра до поздней ночи, а зарабатываешь столько, что едва хватает на квартиру и на содержание девочек, и то, если берешь хлеб в кредит? Можно ли экономить на долгах или на том, чего не имеешь?

Клара вспомнила одну историю, происшедшую в Эльзасе. Какой-то рабочий, простой лесоруб, накопил денег и построил себе дом, лучший в деревне. Как он гордился своим достатком! Как презирал бедняков! Нищим и безработным лучше было не обращаться к нему. Его богатство росло… Но однажды в горах нашли труп человека, убитого года три-четыре назад. Зарывая его в землю, убийца уронил нож и — еще более тяжкая улика — записную книжку со своим именем. Нож был опознан лавочником, который его продал, и гордец, презиравший бедняков, вынужден был сознаться, что выстроил дом на деньги своей жертвы…

От этого рассказа девушкам стало жутко — ведь они были еще так молоды! Они с головою укрылись жалким одеялом, но спали плохо: их мучили тяжелые сны.

Перенесемся на некоторое время туда, где творились чудовищные преступления.

Развращенность, дойдя до известного предела, вызывает душевные болезни, эпидемические психозы и, овладевая людьми, толкает их не поступки, какие с трудом может нарисовать даже самое пылкое воображение. Если бы таких людей помещали в одиночные палаты, они явились бы интересными объектами изучения для психиатров. Когда подобный вид помешательства развивается в условиях той свободы, какую дает богатство, он становится особенно ужасен. Безнаказанность удваивает его силу. Так было и с основателями приюта Нотр-Дам де ла Бонгард. Словно одержимых пляской св. Ги или конвульсиями св. Медара[9], этих извергов томили бредовые вожделения. Чтобы их удовлетворить, они под покровом тайны терзали детей бедняков. Легенда о людоеде оказалась не совсем вымышленной… Вампиры думали, что никто не помешает им совершать черные дела; но злодеяний было слишком много, и это их погубило.

Начальница приюта Эльмина Сен-Стефан собственной персоной явилась в переулок Лекюйе. Она была в черном бархатном платье, под длинной вуалью. Ее экипаж занял переулок во всю его ширину; на запятках стоял лакей в ливрее, полосатой, как шкура ящерицы, а на козлах сидел кучер в широченной шинели с белыми отворотами. Визит был непродолжительным. Начальница любезно предложила тетушке Николь и Луизе проводить Софи в приют.

Карета выехала из предместья и покатилась по дороге в Z… Снег, который в городе обычно убирается, здесь лежал нетронутым. На обширной равнине, словно укрытой белым саваном, лишь кое-где виднелись деревья и изгороди, припорошенные инеем.

Беспокойство Анжелы передалось и тетушке Николь. Однако она старалась не поддаваться ему. Девочке просто повезло, что ж тут удивительного? Может же такое случиться!

Вскоре показался приют. Его главный корпус стоял отдельно среди парка, словно мавзолей. В некотором отдалении находились часовня и флигель для служащих. Были тут и сад и цветник, но сейчас все выглядело по-зимнему уныло.

Стрельчатые окна главного корпуса, часовни и смежного с нею флигеля, украшенные цветными витражами, закрывались резными ставнями; роспись и резьба изображали сцены из детства Христа и жизни святых. Внутреннее убранство помещения невозможно было разглядеть: днем мешали витражи, а вечером — плотно закрытые тяжелые ставни. Однако нетрудно было заметить, что здания эти выглядят как-то необычно. Их зловещий и мрачный облик, подчеркнутое благолепие внешней отделки напоминали монастырь.

В будке за высокой железной решеткой жил привратник, поспешно распахнувший ворота перед каретой начальницы. Судя по физиономии этого человека, он был беспредельно глуп. Похожий на собаку и в то же время на овцу, привратник никогда, даже мысленно, не переступал порога дома; за ворота он тоже не выходил.

Эльмина старалась поддерживать оживленный разговор, чтобы рассеять грустное настроение тетушки Николь. Луиза и Софи разглядывали витражи, картины, портьеры и беспрерывно всем восхищались. Вестибюль, обтянутый голубовато-белой материей, освещенный мягким светом, лившимся сквозь расписные стекла, был увешан картинами, изображавшими девушек в белых нарядах и сцены на евангельские сюжеты. Посредине на пьедестале возвышалась мраморная статуя богоматери. Обстановка, пожалуй, чересчур роскошная для приюта, где сироты из бедных семей оставались только до выздоровления… Но такова была прихоть учредительницы. Вникая во все мельчайшие детали, граф де Мериа лично руководил постройкой и меблировкой приюта.

При виде всего этого великолепия тетушка Николь только покачивала головой. Но когда ее провели в хорошо натопленные комнаты для детей, добрая женщина успокоилась. Анжела со своими нелепыми страхами, заразившая недоверием и ее, очевидно, ошибалась.

Здешние порядки отличались простотой. Дети всецело находились на попечении начальницы. Приют, по ее словам, обслуживался собственным врачом. Правда, родители его никогда не видели; но что ж тут удивительного? Он, должно быть, приходил сюда в определенные часы. Поэтому в существовании врача-невидимки никто не сомневался.

В часовне висело множество ex voto[10]. Неизвестно, чьи это были приношения, но разве можно оспаривать непогрешимость церкви и чудеса, творимые Богом? Кому пришло бы в голову докапываться, в чем тут дело?

Имелось тут помещение и для капеллана, но, поразмыслив, основатели приюта решили, что ни один мужчина — даже священник — не должен проживать на его территории.

Тетушка Николь восторгалась всем, что ей показывала г-жа Сен-Стефан. Вдруг осмотр был прерван приездом девушки лет семнадцати на вид. Это была новая учительница, присланная преподобным Девис-Ротом. Детей в приюте не заставляли работать: их учили, беседуя с ними на разнообразные темы. Однако в последнее время заниматься с девочками приходилось сиделкам: учительниц не было. Одна из них с Божьей помощью вышла замуж, причем очень удач но. В роли провидения выступил г-н Николя, лично весьма заинтересованный в ее замужестве. Другая учительница провела в приюте всего несколько дней, а затем, как сказали детям, вернулась к родным.