Высокая девушка, которая привезла начальнице письмо от Девис-Рота, тоже понравилась тетушке Николь. Славная женщина уехала, совершенно успокоившись. Маленькая Луиза очень огорчилась, что ей нельзя остаться в этом красивом доме: хотя она была такой же бледной и болезненной, как Софи, но по возрасту ее не могли еще туда принять.
Воспитанницы, которых тетушка Николь видела мельком, отличались сильной бледностью. Но ведь их, по словам начальницы, лишь недавно вырвали из лап смерти! И тетушка Николь успокаивала Анжелу. Право же, ее подозрения не имеют под собой почвы!
Софи горько плакала, расставаясь с сестрой и тетушкой Николь. Ее отвели к девочкам, игравшим в зале, и г-жа Сен-Стефан осталась наедине с вновь прибывшей учительницей. Эта черноволосая, темноглазая смуглянка производила очень приятное впечатление. Ее открытый взгляд был, пожалуй, слишком смел для воспитанницы монастыря; улыбалась она по-детски открыто.
— Вы — мадемуазель Марсель из монастыря Сент-Люси?
— Да, сударыня.
— У вас письмо от графа де Мериа?
— Нет, сударыня.
— Разве вы у него не были?
— Я с ним незнакома.
Начальница была поражена.
— Кто же вас прислал?
— Настоятельница монастыря Сент-Люси получила от его преподобия Девис-Рота вот это письмо. Он пишет ей, что приглашает меня на место учительницы в приют Нотр-Дам де ла Бонгард. Настоятельница обратилась к моему дяде; он дал согласие, и вот я здесь.
Госпожа Сен-Стефан перечитывала письмо со все возрастающим удивлением.
— Значит, вы — Бланш Марсель?
— Нет, сударыня. Я — Клара Марсель.
Тут уж Эльмина совсем стала в тупик. Клару этот допрос неприятно задел. Ни та, ни другая не знали, что граф де Мериа поместил в монастырь Сент-Люси в Морбигане[11] молодую особу, вполне подходившую для его целей, и попросил Девис-Рота написать настоятельнице монастыря о том, чтобы эту девицу направили в приют в качестве учительницы. Гектор действовал по всем правилам дипломатии: письмо духовного лица, известного не только в Париже, несомненно должно было внушить доверие настоятельнице. Иезуит, не видя причин отказать графу в его просьбе, написал такое письмо, но по ошибке адресовал его не в Морбиган, а в Вогезы[12], где тоже был монастырь, носивший это название. Случайно и там оказалась воспитанница по фамилии Марсель. Ошибка привела к недоразумению, неприятному для г-жи Сен-Стефан. Сильно раздосадованная, она продолжала расспрашивать Клару:
— Вы говорили о своем дяде, мадемуазель. Как его зовут?
— Франсуа Марсель, сударыня.
— Франсуа Марсель?
— Да, он — кюре в селении Дубовый дол.
Час от часу не легче! Начальница была подавлена. Вот уж не повезло: оказывается, это племянница глупого старика, прослывшего в Вогезах святым… «Отослать ее назад невозможно, — подумала она. — А нас она совершенно не устраивает!»
— Дитя мое, — сказала Эльмина, — тут произошла маленькая путаница, но это нисколько меня не огорчает. Напротив, я очень рада, что в нашем приюте будет преподавать племянница столь известного и всеми почитаемого кюри.
— Сударыня, — возразила Клара, не обращая внимания на комплимент, — если место уже занято, то я готова вернуться к дяде.
Она была рада возможности уехать из приюта, где ей все крайне не понравилось.
— Вопрос будет решен советом попечителей, который соберется на этой неделе. Но я полагаю, что вас не отпустят; мы бы от этого только проиграли, — сказала г-жа Сен-Стефан. «Я сумею найти удобный предлог, — подумала сия благочестивая особа, — чтобы избавиться от этой девчонки».
Она повела новую учительницу в классы. Клара размышляла: может быть, ей лучше уехать сразу, не дожидаясь решения совета попечителей? Но она боялась показаться дурно воспитанной.
Начальница выглядела совсем не такой, какой ее изображала газета «Небесное эхо», которую получал дядя Клары. Там не жалели красок, описывая благодеяния, совершаемые сей служительницей промысла Божья. В простоте душевной Клара удивлялась, что столь набожная особа носит платье с таким глубоким вырезом на груди, соблазнительность которой еще больше подчеркивалась жемчужным ожерельем. Ей думалось, что если бы бедная женщина из народа так обнажила свое тело, то это сочли бы за оскорбление приличий. Хотя Клара и воспитывалась в монастыре, но не догадывалась, что с небом можно входить в полюбовные сделки, и все принимала за чистую монету.
Вялые, сонные дети сидели за партами. Они были так безразличны ко всему, что даже не обратили внимания на новую учительницу. Лишь Софи была оживленнее других, но ведь она успела провести в этом унылом месте только один день. За уроком все хранили угрюмое молчание, кроме той же Софи, проявлявшей живой интерес к географии. Преподавала Клара не по учебнику, а по книге Жюля Верна и вместо карты пользовалась иллюстрациями.
Клара была чудесной девушкой. Училась она отлично, и в шестнадцать лет уже получила диплом учительницы. Ее легко было рассмешить, и хохотать она умела от всей души. Но иногда она подолгу плакала над страницами тайком прочитанного романа. Более решительная и храбрая, чем ее сверстницы, Клара чувствовала себя здесь, словно птица в запертой клетке. Ей было как-то не по себе.
В то время как она пыталась заинтересовать детей увлекательным рассказом, в котором описания чудес науки сменялись прелестью вымысла, со второго этажа послышался пронзительный крик. Клара бросилась было из комнаты, но дверь перед нею внезапно захлопнулась. Все же она успела разглядеть девочку лет двенадцати, с длинными белокурыми волосами, распущенными по плечам. Снова раздались крики, послышался шум, словно кто-то отчаянно боролся; затем все стихло. Г-жа Сен-Стефан приоткрыла дверь.
— Не волнуйтесь, — сказала она, — это сиротка, потерявшая рассудок. Мы не хотели отдавать ее в сумасшедший дом, там за ней не было бы надлежащего ухода, и оставили ее здесь.
Эти слова звучали правдоподобно, но Клара не поверила. Начальница приюта внушала ей глубокую неприязнь. Ей пришло в голову, — недаром она прочла столько романов! — что тут дело нечисто. Чудилась какая-то таинственная интрига.
Она стала расспрашивать девочек о помешанной. Но они, как видно, были равнодушны ко всему окружающему и могли сказать лишь одно: «Это — маленькая Роза». Быть может, они действительно ничего больше не знали.
Потеряв надежду выведать что-нибудь от детей, Клара открыла ящик стола, чтобы узнать, какими книгами пользовалась ее предшественница. Там оказалось несколько сборников песен и альбомы со стихами для детей. Пока девушка просматривала альбомы, к ней подошла Софи.
— Мадемуазель, мне страшно, я хочу домой!
— Чего ты боишься?
— Не знаю… Той девочки, что кричала.
— Она не сделает тебе ничего плохого.
— А вдруг меня поместят вместе с нею?..
— Зачем тебя станут помещать с сумасшедшей?
— Кто знает?
Страх ребенка передался и Кларе. Без сомнения, в этом доме было что-то странное, и бедной девушкой овладело тягостное чувство, какое испытывает путешественник, внезапно попавший в разбойничий притон.
Вдруг из альбома, который она перелистывала, выпала записка. Боясь слежки, Клара незаметно смахнула ее в ящик и, прикрываясь крышкой пюпитра, прочла: «На всякий случай пишу той, кто займет мое место. Спасайся, пока не поздно!»
Остальное нельзя было разобрать. Что это: одна ли из тех мистификаций, какие веселая Клара и сама не прочь была устраивать? Или она в самом деле попала в такое место, где совершаются злодеяния, и, значит, в романах пишут правду?
Девушка быстро приняла решение: предупредить дядю, чтобы с его помощью спасти себя и детей от грозившей им неведомой опасности, которую Клара чуяла инстинктивно. Она написала лишь несколько строк: «Дорогой дядюшка, мне необходимо вас видеть. Если я не вернусь через неделю, приезжайте сюда как можно скорее, умоляю вас. Это очень, очень нужно. Ваша Клара».
Запечатав письмо, она надела шляпку, накидку и, отыскав г-жу Сен-Стефан, предупредила ее, что собирается ненадолго отлучиться. Но начальница спокойно взяла у нее письмо и сказала:
— Дитя мое! Ни девочки, доверенные моим заботам, ни учительница не должны никуда выходить без меня. Такой здесь порядок; ваш дядя, без сомнения, одобрил бы его. Ваше письмо будет сейчас же отправлено на почту.