— Верно, — сказал он, ласково улыбнувшись, прежде чем повернуться и через плечо посмотреть в окно.
Я мог бы кинуться на него, сделать что-нибудь, но между нами возникло странное доверие, и не хотелось его разрушать. Даже думать было невыносимо о том времени, когда я боялся того, что он мог бы со мной сделать. В моей нынешней жизни он перестал быть каждодневной заботой. И я не хотел ничего менять. Мне не хотелось, чтобы все повторилось снова. Однако нужно было кое-что проверить.
— Я не хочу идти против тебя, но и не могу допустить, чтобы ты причинил боль кому-то, потому что тогда это тоже будет на моей совести.
— С чего бы? — спросил он, снова поворачиваясь ко мне.
— Я в ответе за то, что ты делаешь.
— Почему? Потому что ты не променяешь свою жизнь на то, чтобы остановить меня?
— Ты не убьешь меня.
— Если выбор будет между мной и тобой, ты знаешь, что убью. Я не делаю этого только потому, что ты подыгрываешь мне.
— Будто «ты держишь меня на прицеле, но я знаю, что ты не выстрелишь».
— Если, конечно, ты не набросишься на меня с намерением убить.
— У меня были такие мысли, — признался я и, не сдержавшись, ухмыльнулся.
— Да, — согласился он, не в силах сдержать ответной улыбки. — Но ты же знаешь правила, и мы оба по ним играем.
Что есть, то есть. Я не нарушал их, и он не представлял для меня никакой реальной опасности.
— Но пойми, я не могу допустить, чтобы ты снова убивал людей.
Он подумал, прежде чем ответить:
— В данный момент я не собираюсь никого убивать. Думаю, это была какая-то фаза, и она уже прошла, но я заключу с тобой сделку.
— Валяй.
— Если я снова задумаюсь об убийстве, то сначала позвоню и расскажу тебе, где нахожусь, а ты можешь сесть в самолет и попытаться остановить меня.
— На другом конце света?
— Это твоя проблема, а не моя. Только не надо раздражаться из-за того, что у тебя нет действующего паспорта.
— Я федеральный маршал. Конечно, у меня есть паспорт.
— Ну что ж, — сказал он так, словно мы уже заключили сделку. — Я предупрежу тебя, и ты сможешь попытаться меня остановить. Все будет как в старые добрые времена.
— Я лучше сдам тебя Интерполу.
— Делай то, что тебе кажется необходимым.
— Ты же не боишься Интерпола?
— Нет.
— Ну хорошо. Значит, ты даешь мне слово? Никто не умрет, пока ты не позвонишь мне?
— Без оговорок!
— Хорошо.
Он протянул мне руку.
— Давай скрепим все рукопожатием.
Я потянулся вперед, протягивая руку, не собираясь близко подползать к нему.
Его ладонь была теплой и сухой, и он, обхватив мою кисть своими длинными изящными пальцами, пристально посмотрел мне в глаза. В отличие от Келсона, глаза Хартли были ясными, полными решимости и светились счастьем от того, что он заключил со мной сделку. Я крепко пожал ему руку и хотел уже отпустить ее, но он стиснул мою ладонь.
— Почему ты сжал руку? — спросил Хартли, ресницы его затрепетали, и он смущенно улыбнулся.
— Понятия не имею, — вздохнул я, покачав головой.
— Знаешь, я подозреваю, что это последний разговор в нашей жизни.
— Я был бы не против, — тихо сказал я.
Фургон остановился, и он поднялся, чтобы открыть дверь.
Я быстро выскочил из машины и, стоя на обочине, поднял на него глаза.
Он глубоко вздохнул.
— Так странно уезжать из Чикаго. Никогда бы не подумал, что сделаю это.
Я кивнул.
— Я рад, что смог с тобой повидаться.
— Я тоже, — прошептал я, осознав, что часть меня счастлива, потому что это был конец.
— И это все? — задохнулся Келсон, вылезая из фургона и бросаясь в мою сторону с «Глоком-20», направленным прямо мне в грудь. — Собираешься просто отпустить его?
— Конечно, — ответил Хартли спокойно, но с ехидцей. И когда он смерил Келсона взглядом, на его лице отразилось отвращение. — Я же не дикарь.
— Но он же идиот, и думает, что он…
— Он не думает… Он знает, — поправил его Хартли, поворачиваясь и улыбаясь мне. — Он мой самый старый друг.
— Друг? — Келсон тяжело вздохнул, и в тот же миг я увидел, что этими последними словами Хартли сломал его.
Целиком и полностью уничтожил.
Келсон был очень умен. Он планировал, делал все, чтобы произвести впечатление на человека, которым так отчаянно хотел быть. Но проблема заключалась в том, что я опередил его.
Это был лишь вопрос времени.
Я спас Хартли.
Именно я навещал его, когда он сидел в Элджине.
Я был единственным, кто часами слушал его измышления, почему он все это делал. И стал свидетелем — голосом в его голове, как он признался мне однажды. А в конце концов, после того, как спас моего пса, Хартли перестал быть человеком, при виде которого меня прошибает пот.
Между нами не было дружбы, дело совсем не в этом, но было что-то… особенное. В какой-то момент мне придется выяснить, что именно.
У Келсона не было возможности узнать нашу историю, и ему мешали его собственная ревность, ненависть и горечь. Он думал, что не будет ничего важнее того, что сделал я, и это убивало его. Все это было написано у него на лице. Если до этого я его не понимал, то теперь ясно увидел его намерения, когда он, прицелившись, нажал на спусковой крючок.
Я даже не успел вскрикнуть. Я не думал о Яне и о том, как сильно он будет по мне скучать. Я не видел ни Аруны, ни Кэтрин, ни Дженет, ни Мин. Не жалел о тех детях, которым так и не успел помочь. И даже не подумал, когда же Редекер вытащит, наконец, свою голову из задницы и признается Кэллахэну, что, черт возьми, тоже хочет его.
Ничего не приходило в голову, кроме мысли, что я все-таки умру, а Хартли будет смотреть на меня сверху вниз. И почему-то это не казалось таким уж плохим, как прежде.
Что-то сильно ударило меня и отшвырнуло на обочину дороги, прямо в траву и грязь. Накануне шел снег и, поскольку так и не потеплело, он не растаял. Я упал навзничь на смерзшийся снег и сверху на меня рухнули — как я внезапно осознал — сто восемьдесят фунтов Крейга Хартли, выбив остатки воздуха из моих легких.
Ошеломленный и потрясенный, я увидел бледное небо и услышал пронзительно-визгливый вопль, прежде чем тяжесть с моей груди исчезла и воздух наполнился быстрыми пулеметными очередями.
Келсон закричал и, подняв голову, я увидел, что он лежит на той же холодной и твердой, покрытой льдом земле, на которой лежал я.
Моя спина взмокла. Холод просачивался под кожу, и по всему телу пробежала легкая дрожь. Затем я глотнул воздуха и сел. А повернув голову налево… увидел Хартли.
Его рот был открыт, и он все еще дышал, но уже с трудом, и в следующую секунду я понял почему. В области сердца по пиджаку расползалось пятно крови.
Я боком подполз к нему и обеими руками закрыл рану, сильно надавив на грудь, а он поморщился от боли.
— Бесполезно, — прохрипел он, и слеза скатилась из его левого глаза к уху.
— О чем, черт возьми, ты думал? — проскрежетал я. Мой голос, надломленный, хриплый, прозвучал странно — испуганно и глухо.
— Ну, — фыркнул он, каждый звук давался ему с трудом. — Подумал, что ни у кого нет права убивать Миро Джонса… кроме меня.
— Трепло, — пробормотал я, слыша, как сердце колотится у меня в ушах.
Он попытался улыбнуться.
Подняв одну руку, я начал снимать куртку. Нужно было замедлить кровотечение и согреть его, чтобы он не потерял сознание.
— Только не надо портить превосходную вещь от «Тома Форда», — проворчал он. — Это не поможет. Просто посиди здесь немного и забери оружие.
Я посмотрел на автомат, а потом снова на его быстро бледнеющее лицо.
— Что?
— Честное слово, — вздохнул он, — как ты умудрился так долго прожить?.. Водитель ведь все еще жив.
Звук взревевшего двигателя привлек наше внимание, прежде чем фургон, взвизгнув шинами, отъехал.
— Что ж, это обнадеживает, — невозмутимо произнес он и закашлялся кровью.
— Черт! — выругавшись, я начал обыскивать его пиджак в поисках телефона, потому что мой остался у Яна. — А где, черт побери, твой…
— В фургоне, — прошептал он, опустив пистолет и протягивая ко мне левую руку.
Я быстро ухватился за нее, сразу почувствовав, насколько она холодна, и сжимал, даже когда кровь потекла по его пальцам.