Шлеп! Она хлопнулась в седло и принялась подбирать удила с таким невозмутимым видом, словно ничего другого от себя и не ожидала.
Стрейндж повернул лошадь и, не оглядываясь, поскакал по дорожке. Увидев это, Гарриет сделала мальчику знак отпустить ее лошадь. Грум отступил в сторону.
– Не сочтите за назойливость, сэр, – вполголоса посоветовал он, – но будет лучше, если вы покрепче сожмете колени.
Гарриет величественно кивнула и тронула кобылу коленями, предоставив ей возможность самой решать, куда поставить ногу, чтобы не поскользнуться на обледеневшей за ночь дорожке. Солнце уже встало, и на фоне по-зимнему чистого неба четко вырисовывался силуэт Стрейнджа. Утренний воздух был прозрачен и чист, под копытами лошадей позвякивали льдинки – разлетаясь в разные стороны, они с негромким шорохом сыпались на землю вдоль живой изгороди, тянувшейся по обеим сторонам дороги.
– В конце дороги можем пустить лошадей в галоп, – крикнул через плечо Стрейндж.
В галоп?! Господи, когда она была еще девочкой, ее мать считала, что леди вообще не пристало ездить верхом. Лошадей она готова была считать чем-то вроде передвижного дивана, да и то с натяжкой. Поездки верхом сводились к томительно медленному путешествию к месту пикника – при этом грум был обязан вести лошадь в поводу, чтобы той, упаси Господи, не пришло в голову с шага перейти на рысь. А уж о скачке по обледенелой дороге, да еще галопом речь вообще не могла идти.
Гарриет машинально натянула поводья, заставив кобылу замедлить шаг. Однако конец дороги неумолимо приближался. И там, сидя на приплясывающем от нетерпения жеребце, ее поджидал Стрейндж. Естественно, он был уже вне себя.
– Ради всего святого, Коуп, – раздраженно рявкнул он. – Чего вы тащитесь, словно перезревшая старая дева!
Гарриет, разозлившись, вполголоса выругалась. Брови Стрейнджа поползли вверх. Он впервые глянул на нее с интересом.
– Злитесь, что пришлось встать в такую рань? Что ж, выходит, все еще хуже, чем я предполагал. Не уверен, что мне удастся сделать из вас настоящего мужчину.
– В ваших устах это звучит так, словно быть мужчиной – это иметь счастье стать членом какого-нибудь закрытого клуба, – огрызнулась Гарриет. – Однако я не уверен, что это так. По-вашему, если кто-то не испытывает удовольствия, щелкая зубами от холода, когда трясется в седле с риском свернуть себе шею на обледенелой тропинке, – это значит, что он не имеет права называться мужчиной?!
– Дрожать от страха – это не по-мужски, – самоуверенно отрезал он.
– Да? Очень интересно. Список чисто мужских качеств растет не по дням, а по часам, – фыркнула Гарриет. Может, стоит попробовать заговорить ему зубы, подумала она; чем черт не шутит – вдруг он забудет о своем безумном намерении устроить скачку? – Значит, настоящие мужчины встают на рассвете. Им неведом страх. И... как это вы говорили накануне вечером? Ах да, еще они презирают тех, кто цепляется за женский подол.
– Послушайте, вы, ходячее недоразумение! – рявкнул Стрейндж.
– Вы уже это говорили, – задрав нос, вызывающе бросила Гарриет. – Должен сказать, что нахожу вашу грубость отвратительной.
–Да вы только посмотрите на себя! – заорал Стрейндж. – Выглядите точь-в-точь как... хм... держу пари, вы, и слова-то такого не знаете, так что лучше уж промолчу. Но если вы рассчитываете найти женщину, которая снизойдет до такого, как вы, то можете заранее об этом забыть.
– Ну, похоже, у Китти не было сомнений, мужчина я или нет! – сделав надменное лицо, фыркнула Гарриет. – Между прочим, она нашла меня очень даже привлекательным!
– Не спорю, – буркнул Стрейндж. К удивлению Гарриет, голос его при этом звучал сдавленно, будто эти слова дались ему с трудом. – В этом-то все и дело... вы только взгляните на свои волосы!
Гарриет озадаченно нахмурилась.
– Но на мне же шляпа!
– Ваши волосы отливают золотом, – брюзгливо проворчал он. – Как у женщины!
– Можно подумать, ваши лучше! – буркнула она в ответ. – Между прочим, ваши волосы имеют оттенок красного дерева!
Почему-то при этих словах лицо Стрейнджа перекосилось от ужаса. Вонзив шпоры в бока жеребцу, он круто развернул коня.
– Ад и все дьяволы! – рявкнул он, а мгновением позже уже галопом гнал коня по обледенелой дороге.
С губ Гарриет слетел негромкий смешок. Итак, ей удалось-таки заставить Стрейнджа прикусить язык! Ее кобыла невозмутимо жевала удила – поразмыслив немного, Гарриет сжала колени, как советовал парнишка грум. Управлять лошадью коленями было довольно-таки странно, но, может, это позволит ей удержаться в седле, подумала она.
– Ладно, давай, милая, – сказала она, ударив кобылу каблуками. – Вперед! – И отпустила поводья.
Она едва не закричала от неожиданности, но от ударившего ей в лицо ледяного ветра у Гарриет захватило дух. Она хотела остановиться и даже попыталась натянуть поводья, но ее кобыла явно вознамерилась догнать Стрейнджа, а что думает об этом сидевшая в седле Гарриет, ее, похоже, не волновало. Гарриет наверняка вылетела бы из седла, если бы у нее от ужаса не свело судорогой колени. В конце концов, мертвой хваткой вцепившись в поводья, она принялась беззвучно молиться. Шляпа у нее слетела. Ощущение было такое, будто замерзшие уши от холода свернулись в трубочку.
А проклятая кобыла, распластавшись, казалось, летела по воздуху, едва касаясь ногами земли. При каждом ее прыжке Гарриет, оторвавшись, взлетала, после чего со звучным шлепком приземлялась в седло. Ой! Ой! Ой!
Прищурив слезившиеся от холода глаза, она вдруг с изумлением увидела, что, сама не зная как, поравнялась с этим дьяволом – Стрейнджем, а мгновением позже ее кобыла стрелой вырвалась вперед, намереваясь обойти жеребца. Стрейндж же, приподнявшись в стременах, вдруг заорал, и его конь, прибавив скорость, рванулся вперед, оставив кобылу позади.
В самом конце тропинки Гарриет мешком лежала на спине кобылы, хватая воздух пересохшими губами. Она даже не смотрела в сторону Стрейнджа. Если у него хватит наглости сказать что-то оскорбительное о ее манере ездить верхом, подумала Гарриет, она... она задушит его голыми руками!
Но когда она осмелилась поднять на него глаза, то, к своему изумлению, убедилась, что язвительное выражение с его лица куда-то исчезло.
– А вы неплохо держитесь в седле, – буркнул он. – Это уже кое-что. Я даже не думал, что старушка Бесс на такое способна!
Гарриет смотрела на него во все глаза. Казалось, Стрейндж страшно доволен собой.
– Нам пора возвращаться – но уже, боюсь, не галопом. Лошади вспотели, а сейчас довольно холодно. Не хочу, чтобы они простудились.
Гарриет молча возблагодарила Господа за то, что сейчас зима.
Всю обратную дорогу Стрейндж без умолку говорил о каких-то чисто мужских забавах вроде скачек и боксерских матчей. Гарриет слушала в пол уха. Сейчас ее гораздо больше интересовало другое: не повредила ли бешеная скачка наиболее нежные части ее тела, то есть женские. Втайне она весьма дорожила ими, и ей очень не хотелось бы, чтобы с ними что-то случилось. Сейчас, по крайней мере, самое сокровенное местечко между ног потеряло всякую чувствительность – то ли от холода, то ли от долгой скачки. И это ей страшно не нравилось.
К тому времени как они вернулись домой, в тело Гарриет стала понемногу возвращаться чувствительность – правда, нельзя сказать, что эти ощущения были приятными.
Спрыгнув на землю, Стрейндж швырнул конюху поводья.
– Через десять минут жду вас в картинной галерее, Коуп! – рявкнул он.
– Ни за что! – отрезала Гарриет.
Стрейндж, насупившись, смерил ее недовольным взглядом. Похоже, он вознамерился загонять ее до смерти, в ужасе пронеслось в голове у Гарриет.
– Сначала я хочу позавтракать. Лицо Стрейнджа прояснилось.
– Верно. Хороший сочный кусок говядины с кровью и пиво – что может быть лучше? – Не дожидаясь, ее ответа, он исчез.
Пиво и говядина – на завтрак?! Нет, он точно спятил!
Веснушчатый паренек с копной соломенных волос топтался возле нее, ожидая приказаний. Лицо у него было славное, и Гарриет решила, что может ему довериться.
– Знаешь, думаю, у меня вряд ли хватит сил слезть с нее, – отбросив всю свою надменность, созналась она.
Парнишка оглянулся, но грум Стрейнджа уже ушел, уведя хозяйского жеребца. Возле них не было ни души – только у входной двери томился лакей, поджидавший Гарриет, чтобы открыть перед ней дверь.