Разумеется, Билл не ушел бы, но я поняла, что играю в опасную игру. Избавиться от него можно было только одним способом: уволить. А уволить Билла я не могла: он слишком много знал. Кроме того, ему были известны самые крошечные лазейки в законе, и он мог воспользоваться ими для того, чтобы оставить меня без цента. Мысль о подобном исходе событий не нравилась мне даже в теории, а о практике говорить не хотелось. И теперь я играла роль беззащитной женщины, а Билл играл роль «сильного» мужчины.
Он гордо именовал наши отношения «свободными», не забывая устраивать мне допрос, если я задерживалась на пару часов, а я свободными их не называла — мне это было понятно без слов. Сколько бы скандалов по поводу моих любовников — и существующих, и являющихся плодом его больного воображения — он бы мне ни закатывал, дальше пары метров от двери моей квартиры он бы не ушел. Мы оба это знали.
— Какого черта ты молчишь? — снова заговорил Билл, уже не скрывая нетерпения. — Чем ты там занималась?
— Я уже говорила тебе. Встречалась с Адамом Фельдманом и Вивианом Мори.
— Это я уже понял. Что ты делала, помимо этого?
— Спала допоздна и гуляла по вечерам.
— А чем ты занималась по ночам?
Я положила ногу на ногу и улыбнулась.
— Это мой секрет.
— Пока мы живем вместе, это не твой секрет.
— Вот как? А у тебя нет секретов? И, если так, то почему ты не рассказал мне о том, что две ночи подряд ты проводил у Юлии?
В глазах Билла мелькнуло недоумение, и я поняла, что попала в цель.
— О чем ты? — спросил он.
— Не любишь, когда тебя ловят с поличным?
— У нее сломалась машина, и я должен был подвозить ее до работы. Я, как ты знаешь, живу далеко от нее, и вовремя мы не успели бы — это лишние полтора часа.
— Как мило. Только очень ответственные сотрудники приезжают на работу вовремя тогда, когда руководитель в отъезде.
Билл снова нацепил безразличную маску.
— В чем ты хочешь меня уличить? — прохладно поинтересовался он.
— Вероятно, в том же, в чем ты хочешь уличить меня. Кстати, я пригласила доктора Мори к нам в гости. Надеюсь, ты не против?
Он присел у моих ног, отставив в сторону туфли.
— Мы что, будем жить втроем?
— У нас есть замечательные отели.
— Наконец-то я с ним познакомлюсь.
Я поставила ногу ему на плечо, прикоснулась пальцами к его щеке.
— Ты говоришь таким тоном, будто видишь в нем конкурента.
— Время покажет.
— Он тебе понравится. — Я опустила ногу ниже и погладила пуговицы его рубашки, намекая на то, что их следует расстегнуть. — И, кажется, я сказала, что соскучилась, а ты заставляешь меня ждать?
2011 год
Мирквуд
Я расправила ткань платья и оглядела себя в зеркале в полный рост. В том, что я надела это платье спустя такое долгое время, было что-то странное, и первые пару минут я чувствовала себя не в своей тарелке. Конечно, я могла ограничиться одним из новых нарядов — я покупала их регулярно, каждую неделю по нескольку штук, зная, что вряд ли мне удастся «выгулять» хотя бы треть. Часть из купленных недавно платьев были дорогими, а некоторые даже пошили на заказ, специально для меня — в отличие от этого платья. В нем не было ничего необычного: красный атлас, юбка в пол, длинный рукав и практически полностью открытая спина. Если женщина надевает такое платье и не заботится о том, чтобы подобрать украшения, то ей обычно говорят, что в ее образе чего-то не хватает. В качестве украшения я выбрала небольшое ожерелье из рубинов — тоже гость из прошлого, такой же, как и платье.
Вуаль опустилась на лицо — за последние месяцы этот ритуал стал привычным. Люди постепенно учатся обходиться без вещей, о расставании с которыми до этого они даже не могли подумать, моя жизнь доказывала мне это не один и не два раза. Наверное, еще не пришел срок, ведь для всего в мире есть свое время. Впрочем, зачем сожалеть о том, чего уже не вернуть?
Охранник у дверей клуба вежливо кивнул мне, но принял выжидательную позу и пропускать меня раньше времени не собирался.
— Вы приглашены, мэм? — спросил он.
— Можно сказать и так. Меня зовут Изольда Паттерсон.
После короткого разговора по телефону охранник посмотрел на меня поверх дымчатых стекол небольших очков.
— Прошу прощения, мисс Паттерсон. Я не узнал вас. Вы желанный гость.
Сегодня в клубе было шумно и людно. Я сделала пару шагов и остановилась, ища глазами свободные столики, но мне на помощь пришла Колетт, появившаяся за моей спиной.
— Добрый вечер, мисс Паттерсон. Позвольте, я возьму ваш плащ.
Я сняла плащ и оглядела девушку. Колетт была одета в длинное платье из мерцающей зеленой ткани — такое могла позволить себе только женщина с идеальной фигурой танцовщицы, каковой она и являлось. Платье плотно облегало тело, не скрывая ни одного изгиба. С тем же успехом Колетт могла покрыть себя зеленой краской — эффект был бы похожим.
— Мадемуазель Бертье, — сказала я. — У меня такое ощущение, будто вы помолодели со времени нашей последней встречи.
Колетт улыбнулась. В ней удачно сочетались чувство собственного достоинства, женское коварство, скромность, профессионализм и вежливость. Я бы не отказалась от такой помощницы.
— Благодарю вас. Не стойте в дверях. Вы будете что-нибудь пить? Может, вы голодны?
— Нет. Я пришла для того, чтобы поговорить с месье Мори. Он здесь?
— Конечно. — Колетт кивнула в направлении сцены. — У господина Мэйсона сегодня день рождения. Сейчас они с господином Фельдманом поздравят его, а потом месье Мори будет в вашем распоряжении. Я проведу вас к его столику.
Вивиан и Адам стояли у края сцены в паре метров от первых столиков. Последний поднял руку в попытке привлечь внимание, а потом пару раз хлопнул в ладоши.
— Друзья, — заговорил он. — Месье Мори плохо себя чувствует. Давайте проявим немного уважения и постараемся говорить чуть тише, потому что он не в голосе. Тем более что сегодня он приехал специально для того, чтобы поздравить господина Мэйсона.
— Спасибо, Адам.
Вивиан посмотрел на Патрика Мэйсона, который поднялся на сцену и подошел к ним.
— Вы не должны были приезжать ради меня, доктор, — сказал он. — Если бы вы сказали, что больны, все бы прекрасно поняли вас и уж точно не стали бы в чем-либо обвинять.
— Я не люблю нарушать традиции. Тем более что вы, Патрик — особый гость.
Именинник улыбнулся, пережидая аплодисменты.
— Итак, господин Мэйсон, — снова заговорил Вивиан, — от нашего с господином Фельдманом имени, а также от имени всех людей в этом зале мы поздравляем вас с днем рождения. И, так как у вас есть все, а мы с господином Фельдманом по роду занятий должны не желать кому-либо чего-либо, а исполнять желания, то перейдем к подарку. — Он отдал Патрику небольшую связку ключей. — Правила вы знаете. Тут шесть ключей, и подходят они к шести замкам в шести комнатах. На ознакомление со всеми комнатами у вас есть два часа. А это, — он протянул ему бархатный мешочек с изображением эмблемы клуба, — игральная кость. Она поможет вам узнать номер комнаты, с которой нужно начинать. Кость принадлежит вам, и также вам принадлежит то, что вы найдете вместе с ней. Это — скромный подарок от меня. Он придаст ощущениям, которые вы испытаете, более тонкий и изысканный характер. А для того, чтобы немного подогреть ваше любопытство, могу сказать вам: за одной из этих дверей скрывается один из ваших самых любимых пороков, которому вы предавались в течение этого года.
— Спасибо, доктор. И за поздравление, и за подарок. — Патрик поклонился публике, и они с Вивианом обменялись рукопожатием. — Я очень рад, что мы с вами познакомились, и что я имею честь бывать в вашем заведении.
— Думаю, это мы должны благодарить вас за то, что вы приходите к нам. Поторопитесь, потому что через пять минут мадемуазель Бертье перевернет песочные часы.
Колетт кивнула мне на прощание.
— Песочные часы не ждут. Приятного вам вечера, мисс Паттерсон.
Подошедший к столику Вивиан некоторое время изучал меня, после чего сел. Света тут было немногим больше, чем тогда в моем кабинете, но теперь мы сидели друг напротив друга, и я могла лучше его разглядеть. В его лице ничего не изменилось — разве что тень морщин на лбу стала немного отчетливее. Но такое впечатление создавалось, скорее всего, потому, что он выглядел больным. Через пару дней морщины разгладятся, в глазах снова появится тот легкий холодок, под которым он умело скрывает свою истинную сущность, а улыбка из усталой и болезненной превратится в ту улыбку, которая для многих женщин означала потерю власти над своими мыслями.