— Милорд, мне кажется, вы не понимаете. Я должна доставить артефакт своему…
— Своему брату Уильяму. Вчера вечером вы говорили мне об этом. Думаю, ваш брат может подождать: я не отдам артефакт, пока не уверюсь, что вы — та, за кого себя выдаете. Я должен проявлять осторожность ради Майкла Херста, больше ничего не остается.
— Он не нуждается в вашей осторожности, — вздернула подбородок Мэри. — Ему нужна ваша помощь, которую вы могли бы оказать, просто отдав мне этот артефакт и отпустив меня, чтобы я могла вовремя доставить его!
— Значит, вы не намерены вести себя благоразумно, — нахмурился граф, сжимая и разжимая кулаки.
— Если вас интересует, смирюсь ли я с вашими угрозами, то мой ответ — нет.
— Отлично.
Эррол подошел к другому стулу, поднял его и тоже выбросил в окно. Он проделывал это снова и снова. Комната начала пустеть, и по ней гулял холодный воздух с улицы, колыхавший занавески на окнах и заставлявший Мэри вздрагивать, когда очередной стул разбивался о булыжники.
Когда граф добрался до последнего стула, обитого роскошным гобеленом, Мэри не выдержала:
— Немедленно прекратите это! Какое ужасное расточительство! Такие красивые стулья!
— Если я захочу опять поставить их здесь, то закажу еще, — пожал плечами граф и с этими словами сбросил вниз последний стул.
Мэри потерла виски. Когда она росла в доме викария, то стул, особенно такой тонкой работы, как этот, считался богатством, которым можно восхищаться и беречь его, а не выбрасывать, как разбитую тарелку. Расточительство избавило ее от страха лучше любого другого средства.
Если бы граф Эррол был одним из ее братьев, она бы призвала его к порядку несколькими тщательно подобранными выражениями. Но он был ее заклятым врагом, поэтому в предстоящем противостоянии свой гнев она несла как щит, используя в качестве буфера презрение.
Мэри не знала, как поступил бы в данной ситуации Майкл, да ее и не волновало это. Она поступит по-своему. Если мебель ничего для него не значит, тогда пусть выбросит за окно все.
Она окинула взглядом то, что оставалось в комнате, и показала на маленький стульчик:
— Я и с помощью этого могу шуметь.
— Вы бросаете мне вызов, — нахмурился Эррол.
— Но кто-то же должен.
Сердито хмурясь, граф подошел к стульчику, взял его и выбросил в окно.
Мэри подождала, пока не услышала стук упавшего на камни стула, и указала на обитый гобеленом стул у туалетного столика.
— И этот тоже.
Спустя секунду и этот стул полетел к остальным, выброшенным за окно.
— Ну, и это, разумеется. — Мэри показала на набор для камина. — Вы не представляете, какой шум можно учинить с помощью металла.
И секунды не прошло, как и набор оказался в той же груде разбитой мебели за окном.
— Что-нибудь еще? — мрачно поинтересовался граф.
— О, я уверена, что отыщу что-нибудь. — Мэри подарила графу сверкающую улыбку, сдерживая свой гнев. — Только из-за того, что кто-то не в состоянии владеть собой, я на мировую не иду.
На какую-то секунду Мэри даже испугалась, что зашла слишком далеко, потому что граф угрожающе поджал губы. Но он повернулся и принялся выбрасывать в окно все, что смог сдвинуть с места. Когда с этим было покончено, в комнате остались только огромный шкаф, массивная кровать и тяжелый туалетный столик с мраморной столешницей.
— Да, — Мэри окинула взглядом почти пустую комнату, — это было потрясающе. Наверное, теперь уже немного поздно говорить об этом, — пожала она плечами, видя, как граф прищурился, — но разве вы не могли просто вынести мебель отсюда, а не крушить ее таким ужасным образом?
— Мог, но это не прояснило бы мою позицию.
— И в чем состоит ваша позиция? В том, что у вас ужасный характер и что вы можете поступать как совершенно законченный осел? Да, тогда вы вполне успешно продемонстрировали свою позицию.
Эррол так быстро пересек комнату, что Мэри успела только вздохнуть. Он смотрел на нее откуда-то сверху, загородив широкими плечами весь свет из окон, и ее уже в который раз поразил рост этого человека.
— Послушайте меня внимательно. — Его низкий голос обволакивал ее, как горячие языки пламени. — Я не выпущу вас отсюда. Вы будете делать так, как вам сказали. Пока мистер Янг не подтвердит вашу личность, вы останетесь здесь, в этой комнате, и будете вести себя хорошо. Если нет, тогда у вас не останется даже того, что есть сейчас. Я понятно говорю?
Мэри расправила плечи и посмотрела в его надменное лицо.
— Даже если вы возьмете всю мебель и выбросите ее в окно, выгоните меня из этой комнаты и посадите под замок в… в конюшне, я сделаю то, что должна, убедившись, что вы такой же жалкий, как и я. А я понятно говорю?
За всю свою жизнь Ангус никогда не был так взбешен. Эта женщина, эта самозванка, которая посмела явиться в его дом, чтобы украсть предмет, доверенный ему одним из тех немногих, коих он считал своими друзьями, не заслуживала даже той небольшой любезности, которую он оказал ей: роскошная спальня и ее собственная служанка. Мало того, он даже оставил свою комфортную спальню ради соседней с ней небольшой комнаты, чтобы знать, что она в безопасности!
А в этой девчонке нет ни капли благодарности, она изо всех сил пытается довести его до белого каления. Ну что ж, она своего добилась.
Эррол знал, что отчасти его гнев вызван тем, что его разбудили, когда он в кои-то веки уснул глубоким сном. Но больше всего его злило, что она отказалась подчинишься его воле. Он к этому не привык, и будь он проклят, если начнет привыкать теперь.
Даже сейчас она смотрела на него так, словно совсем не боялась, и казалась неумолимой, несмотря на его ярость. И все же она лгала, и Эррол знал это. Соблазнительно пышная, скромно прикрытая грудь от учащенного сбивчивого дыхания быстро вздымалась и опускалась, натягивая бледно-голубую ткань платья, карие глаза широко распахнуты, губы приоткрыты, кремовая кожа порозовела.
Каждое слово, которое она произносила, было преднамеренным вызовом. Ну что же, девчонка получит то, чего она так отчаянно добивалась: ответ на свою дерзость.
Ангус подхватил Мэри, оторвал от пола и прижал к себе ее соблазнительное тело. Он собирался просто держать ее так, пока она не взмолится, чтобы ее отпустили. Но как только руки почувствовали ее теплую кожу, мягкая полная грудь прижалась к его груди, а с полуоткрытых губ сорвался взволнованный вздох, просто удерживать ее рядом оказалось уже недостаточно.
Ангус наклонился и поцеловал ее, выразив в своем поцелуе все свое недовольство, ярость и страстное желание.
В то мгновение, когда его губы коснулись губ Мэри, он осознал свою ошибку. Его гнев растворился перед стремительным натиском настоящей горячей страсти. Он забыл, почему рассердился, почему она заперта здесь, в этой комнате, забыл обо всем, кроме ослепляющей чувственности мягких изгибов ее тела, прижатого к нему, а запах лаванды, исходивший от нее, манил его в свою ловушку.
Мэри замерла на секунду, а потом тоже погрузилась в пламя страсти, вспыхнувшее между ними. Ангус слышал глухие удары ее сердца, которые сливались с его собственными, ощущал безрассудство ее рук, когда они ухватились за его одежду.
Он приподнял ее выше, прижимая к себе, пока она не обхватила руками его шею. Мэри застонала, приоткрыв губы, отчаянно стремясь ему навстречу.
Эррол несколько удивился ее смелости, но ее ответная реакция так ясно отвечала его собственной страсти, что он даже не сомневался в ней, а только одобрял и поддерживал. Он дразнил ее губы, заставляя их полностью раскрыться, и углубил свой поцелуй, крепко прижимая Мэри к себе. Он уже ни о чем не думал, только чувствовал, наслаждался, пробовал на вкус, прикасался и гладил. Его руки не знали покоя, он обнимал ее, сжимал круглые ягодицы, искал роскошную грудь и…
Через открытое окно послышались крики. Это слуга обнаружил груду сломанной мебели. Словно очнувшись от наваждения, Ангус неохотно прервал поцелуй и плавно опустил Мэри на пол.
У нее все еще были закрыты глаза, она тяжело и часто дышала, приоткрыв губы, а руки продолжали удерживать лацканы сюртука, как будто она боялась упасть, если отпустит их.
Увиденное успокоило его. Может быть, он и раскраснелся от страсти, но вот она оказалась полностью в его власти.