Карен Хокинс - Ночь в Шотландии

— Я бы никогда не проявила подобной бестактности. — Под его недоверчивым взглядом Мэри вспыхнула. — Во всяком случае, до тех пор, пока кто-то не вынудил меня самым безжалостным образом. Тогда я могла бы что-нибудь сказать.

— Вы уже сказали мне, что у меня плохие рисунки, — сердито посмотрел на нее Ангус.

— Я была немного раздражена, — вздрогнула Мэри.

— Вы сказали то, что думали. А как вы стали делать рисунки для Херста?

— Случайно представилась такая возможность, только и всего. Когда я была ребенком, меня учили рисовать; все девочки в нашей семье рисовали.

— Да, акварельные краски, похоже, весьма популярны у лиц вашего пола.

— Не по собственному выбору, — с резкими нотками в голосе заметила Мэри.

— Неужели? — усмехнулся граф.

— Да, а еще заставляли рисовать отвратительно скучные предметы, такие как деревья, цветы и… О, думать об этом просто невыносимо! Но как-то в один прекрасный день Майкл попросил меня сделать для него иллюстрацию, потому что человек, который обычно делал это, заболел. Майклу понравилась моя манера изображения, поэтому теперь я делаю для него все рисунки.

— Вам нравится это занятие?

— Больше, чем я предполагала когда-то. Эти предметы такие увлекательные, и потом, так интересно думать о прошлом, в котором они проживали… — У Мэри появилась блаженная улыбка на губах. — Однажды я рисовала скипетр Уас[5], — понизив голос, добавила Мэри. — Это был… Нет, описать его невозможно, — покачала она головой.

— Но вы можете нарисовать его, — кивнул Ангус.

— Наверное, я могла бы нарисовать его и сейчас; там каждая деталь производила потрясающее впечатление. Такую вещь никогда не забудешь.

— О некоторых артефактах я думаю то же самое. — Ангус подтолкнул к ней листок бумаги. — Видите этот рисунок ожерелья?

— Вижу.

Ангус заметил, что она старается скрывать свое неодобрительное отношение к выполненному рисунку, но у нее это плохо получалось.

— Я знаю, рисунок отвратительный.

— Слава Богу! Я боялась, что вы хотели услышать от меня похвалу.

— Да нет, — усмехнулся Ангус, — я просто хочу посмотреть, как вы нарисуете этот же предмет.

Мэри еще раз посмотрела на рисунок.

— Это будет не слишком трудно сделать, но мне понадобится сам артефакт.

Ангус полез в стол и из бархатной коробочки достал ожерелье. Мэри с благоговением взяла его в руки и внимательно рассмотрела.

— Прекрасное ожерелье.

— Я тоже так думаю. Значит, вы считаете, что могли бы нарисовать лучше, чем то, что у меня уже есть?

— Дайте мне бумагу и чернила, — усмехнулась Мэри, — и я покажу вам, каким должен быть рисунок.

Ангус снова полез в стол, достал все, что она просила, и поставил перед ней.

Наконец у нее появился шанс показать себя Ангусу!

Мэри несколько минут рассматривала предмет, потом обмакнула перо в чернила, аккуратно постучала им по краю чернильницы и начала рисовать.

Она обожала эту работу: воспроизводить мельчайшие детали предмета, чтобы можно было донести все исторические нюансы до других людей. Некоторые относятся к иллюстрациям как к художественному творчеству, и действительно здесь требовался талант, но Мэри знала, что иллюстрации — это нечто гораздо большее. В отличие от салонных рисунков эти работы требовали точного и аккуратного воспроизведения в мельчайших подробностях.

Перо запорхало по бумаге, Мэри увлеклась любимым делом, и линии ложились гладко и ровно.

Ангус как загипнотизированный наблюдал за ней, видя, как ее спокойный взгляд осматривает небольшую золотую вещицу, измеряет ее, придает форму и потом переносит все это на бумагу. Процесс настолько увлек Мэри, что она закусила нижнюю губу, и Ангус уже никуда не мог отвести взгляд.

У нее были самые великолепные губы, пухлые и чувственные, словно умолявшие, чтобы их попробовали на вкус. Ангус беспокойно заерзал на стуле и попытался сосредоточиться на чтении, но его взгляд снова и снова возвращался к Мэри. Слава Богу, она наконец отложила ручку в сторону.

— Ну вот. Только еще не высохло, поэтому осторожно, — передала она свой рисунок, и он мгновенно узнал ту самую изящную руку, которая иллюстрировала работы Майкла Херста. У него все содрогнулось внутри и замерло. Ангус прикрыл глаза.

— Эррол?

Он открыл глаза и увидел, что Мэри внимательно смотрит на него.

— С вами все в порядке?

— Все прекрасно, — коротко ответил он, аккуратно собирая бумаги, чтобы не испортить рисунок. — Спасибо вам за этот рисунок.

«Боже правый, что мне делать? Херст, я тебя подвел. Какой поворот. Какой некрасивый, ужасный поворот», — думал Ангус. Потом он вдруг понял, что Мэри что-то говорит ему.

— Если хотите, я могла бы еще что-нибудь нарисовать. Это все-таки веселее, чем все время сидеть в комнате и…

— Вы можете выходить из своей комнаты.

— В любое время? — заморгала ресницами Мэри, не веря собственным ушам.

— Конечно. — Ангус, быстро заперев стол, встал. Все его движения были отрывистыми. — Я уверен, что теперь закончу эту статью.

Мэри встала за ним следом, хотя и не знала, что ей думать. Только что она рисовала иллюстрацию, и потом вдруг Эррол посмотрел на нее как на незнакомку.

— Я… я не знаю, что сказать. Спасибо, что позволили мне выходить из комнаты. Вы… вы хотите, чтобы я вернулась? Я могла бы проиллюстрировать все, над чем вы сейчас работаете, и…

— Да. Завтра. Мы…

Ангус встретился с ней взглядом, и Мэри поразилась напряженности, царившей на его лице.

— Эррол, что…

— Завтра.

Он поклонился и, развернувшись на каблуках, вышел, оставив ее одну среди собственных сокровищ.

Письмо Майкла Ангусу Хею, графу Эрролу, из экипажа, ползущего по узким улицам Парижа:

«Я только что говорил с Элджином о коллекции скульптур из мрамора, которую он привез из Греции, и о важности такого сокровища. Он неустанно восхвалял наши попытки разобрать код иероглифов и говорил, будто вполне уверен в том, что Шампойон найдет этот код до конца года. Если бы так и было! Решение сложной головоломки приносит мне почти такое же удовольствие, как сама жизнь. Но ведь и ты точно такой, поэтому я зря трачу чернила, когда пишу об этом. Ты, не в пример многим другим, понимаешь волшебную силу открытия, не правда ли, мой друг?»

На следующее утро Нисон, войдя в комнату для завтрака, даже остановился от неожиданности.

— Ангус? Никогда не видел, чтобы ты поднимался в такую рань.

Ангус опустил «Морнинг пост» и мрачно посмотрел на кузена.

— Я не вставал, потому что не ложился.

Эта ночь прошла для него беспокойно, слишком много мыслей бушевало в голове. Тот факт, что по другую сторону двери находилась Мэри, тоже не способствовал сну.

— А, понятно, — всезнающим тоном заявил Нисон. — Ты опять думал о Кире. Эти мысли всегда не дают тебе спать.

— На самом деле в этот раз все не так.

— Что же не давало тебе спать в этот раз? — удивленно поинтересовался Нисон.

Ангус отлично понимал, что мешало ему спать в эту ночь: понимание того, что женщина, которая находилась у него в плену, оказалась именно той, за кого себя выдавала. И этого было достаточно, чтобы оставить без сна любого нормального человека.

Он-то думал, она лжет, вот только почему он был так уверен в этом? Неужели из-за письма Майкла, где тот просил проявить осторожность? Или из-за взволновавшей его схожести Мэри с Кирой, что показалось ему слишком подозрительным? Или здесь крылось что-то еще? «Неужели я не захотел поверить, потому что меня влекло к ней? Неужели я просто защищался?»

После долгой бессонной ночи Ангус знал ответ, и он ему нисколько не нравился. Он ошибся, ужасно ошибся. Теперь ему следовало найти способ сказать об этом Мэри.

Нисон наполнил тарелку с ломившихся от еды подносов, выстроившихся в ряд на буфете, и сел за стол.

— Твой шарф… — взглянул он на Ангуса и вздрогнул. — Прости. Просто это напоминает мне о Кире.

Ангус поправил шарф, ничуть не удивившись реакции кузена. При виде безобразных шрамов не многие чувствовали себя уютно, поэтому спокойнее было просто скрывать их от чужих глаз.