– Мы с тобой – брат и сестра, – Клеопатра постаралась говорить спокойно, при этом не забывая выворачивать руку братцу. – Родные брат и сестра.
– Только по отцу, – мальчишка шипел от боли, но все-таки пытался вырваться. – Ты – дочь грязной греческой шлюшки, кото…
От пощечины голова подростка мотнулась назад.
– Не. Смей. Никогда. Ничего. Говорить. О. Моей. Матери. Понял? Ты меня понял, сопляк?
Мальчик молчал, упрямо закусив губу.
Девушка вывернула ему руку сильнее.
– Ты понял, сопляк?
Мальчишка кивнул.
– Скажи вслух.
– Понял… Отпусти…
Больно ему, видите ли. А еще к женщинам лезет, воображая себя взрослым мужчиной.
Девушка выпустила руку брата.
С минуту они молчали.
Клеопатра просто ждала, что братец уйдет.
А он, переминаясь с ноги на ногу, чего-то ждал.
– Но мы ведь с тобой муж и жена, – выдавил он из себя наконец. – Ты когда выходила за меня замуж, не могла не понимать, что…
– Нас с тобой поженили, чтобы сделать соправителями, – резко ответила она. – И ты прекрасно понимал, что если я откажусь – твоей женой и царицей станет Арсиноя, а если откажешься ты – вместо тебя на трон сядет наш младший брат. Это – просто такая традиция.
– Это – не традиция, – упрямо поджав губы, проговорил подросток. – Мой отец и моя мать – родные брат и сестра. И до этого наши предки часто женились на родных и двоюродных сестрах. Ты должна это знать!
Вот поэтому на тебя без слез и не взглянешь, миленький. Именно поэтому. Уж она-то насмотрелась еще в детстве на «дворцовых» кошек – их при дворе тоже зачастую скрещивали друг с другом, стремясь поддержать и чистоту породы, и «королевские крови». Котята – мелкие, с разными по размеру глазами, подслеповатые, а то и умирающие от голода – просто потому, что оказывались не в состоянии усвоить съеденную пищу…
Правда, Птолемей Дионис еще легко отделался – только мелкий рост, да кривые ноги, да редкие волосы, да прыщи – не только на лице, но и на руках, на плечах… Фу!
Вот поэтому династия и выродилась – благодаря этим бесконечным женитьбам на родных сестрах. Выродилась бы, если бы периодически цари не заводили детей от наложниц, не вливали струю свежей крови. Да еще и царицы иногда рожали детей вовсе не от своих законных супругов. Но, к сожалению, не в случае ее братьев: фамильные птолемеевские носы – лучшее тому доказательство. И у нее такой же – девушке, конечно, лучше бы иметь нос поизящнее. Но как говорила нянька – «какое тебе лицо дали боги, таким и придется пользоваться». Арсиное с лицом повезло меньше, поэтому сестрица и бесится. Впрочем, она еще подросток, может, лицо и выправится. Сама Клеопатра всего пару лет назад, в таком же возрасте, пожалуй, выглядела похуже.
– Послушай… – они произнесли это хором и уставились друг на друга.
– Ты вышла за меня замуж, чтобы иметь возможность править, – зло сказал Птолемей Дионис.
Клеопатра удивилась.
– Да. И ты с самого начала знал об этом. Предполагалось, что мы – союзники.
– Я не знаю, что ты предполагала. Возможно то, что, став царицей, ты сможешь за моей спиной случаться направо и налево!
От возмущения она даже задохнулась.
Случаться! Более грубое слово было трудно даже придумать! Случаться…
Внезапно она поняла, что является причиной такого поведения брата. Вернее, кто!
Вспомнилась встреча в темном дворцовом переходе, потные руки Ахилла-египтянина, сжимающие ее зад – потом еще синяки остались! Горячий шепот и странное чувство внизу живота. И – страх. Она оттолкнула военачальника, он отомстил. Все просто. Она могла бы догадаться и раньше. Нет, не оттолкнула – она оскорбила его, наверное, очень жестоко, как только женщина может оскорбить мужчину…
О том, что Ахилл после их «столкновения» утратил мужскую силу и винил в этом ее, Клеопатра даже не догадывалась.
– Это Ахилл? – напрямую спросила девушка. – Ахилл внушил тебе… эту мысль?
– Ахилл? – подросток хрипло расхохотался; потом его смех перешел в кашель – с ним частенько такое случалось. Наверное, тоже последствия брака между родными братом и сестрой.
– Да, Ахилл как-то поведал – под большим секретом, естественно! – насколько наша возлюбленная сестра и супруга горяча в постели…
На этот раз она вложила в удар всю свою ненависть. К мерзкому Ахиллу – жаль, что она тогда выбила ему только один зуб. К не менее мерзкому «брату и супругу». К жирному Пофинию, который тоже был не прочь ее полапать, но испугался после первой же попытки.
Конечно, можно рассказать Птолемею, где его приятель лишился зуба. Но – зачем? Он все равно не слушает. И не слышит.
– Убирайся вон, гаденыш. И если ты еще раз хотя бы просто подойдешь ко мне вне официальной церемонии… пеняй на себя!
Птолемей Дионис уже давно ушел. Дверь давно была заперта и даже подперта изнутри тяжелым сундуком. А юная царица, съежившись в углу, беззвучно рыдала, размазывая по щекам слезы.
За что? Боги, за что?! И ведь, наверное, братец Птолемей Дионис не единственный, кто считает ее шлюхой! Мерзавец Ахилл!
Почему так больно?! Разве мнение брата для нее что-то значит? Или, может быть, мнение придворных? Нет. Она не уважает этих людей, значит, ей должно быть все равно. Но почему ей не безразлично?!
– Мама! – прорыдала она. – Мамочка! Почему ты не забрала меня с собой?
Но обращаться к маме выходило плохо: Клеопатра совсем не помнила ее.
Папа? Он должен услышать… Может, попросить отца, чтобы боги забрали ее к нему?
Она вдруг явно увидела перед собой строгое лицо отца.
– Ты – папина слава…
Да, нечего сказать – слава, о которой такие слухи распускают.
Впрочем… Впрочем, об отце тоже говорили – в частности, о том, что он отравил свою жену, а потом и любовницу. Когда она была маленькая – не верила: это же папа! Самый лучший! Он просто не мог!
Стала постарше – относилась к этому совершенно по-другому: если отец и приказал кого-то отравить, значит, так было надо.
А сейчас снова задумалась: а было ли? Или об этом просто повторяли с чужих слов, со слов какого-то недоброжелателя, как сейчас, возможно, повторяли со слов Ахилла…
Эх, папа-папа! Для чего ты вообще умер? Был бы жив – тебя можно было бы спросить… Был бы жив – о твоей дочери вообще вряд ли кому-то пришло бы в голову распускать такие гнусные сплетни…
Ладно. Отец мертв, но она прекрасно знает, каков был бы его ответ, будь он жив: «Собака лает, караван идет».
Она тоже пойдет вперед. Несмотря на… лай и шипение. О ней будут ходить слухи? Будут, от этого никуда не денешься, люди всегда обсуждают тех, кто знатнее, богаче, просто удачливее. Может, она сама придумает и распространит парочку слухов. Пускай… обсасывают.
Внезапно ей стало смешно. А вот если пустить слух, что она живет… ну, скажем, со слоном? Что мужчины ее уже не удовлетворяют, поэтому она выбрала себе спутника жизни среди животных? Интересно, поверят? Поверят. Поверят в самую нелепую ложь, потому что – хотят. Верить в чужую подлость. В чужую глупость. В чужую развратность. Это позволяет закрывать глаза на собственные недостатки, такие мелкие по сравнению с недостатками царей…
Она смеялась и плакала. По лицу текли слезы, из горла вырывался звук, больше всего похожий, пожалуй, на клекот хищной птицы. Ей не успокоиться самой.
Придется выпить отвар.
И сделать его надо самой. Ее могут видеть развратной, жадной, жестокой, но ни в коем случае не жалкой. Цари не плачут при свидетелях.
И достав из сундука небольшую жаровню и мешочек с сушеными травами, девушка взялась за приготовление успокаивающего отвара.
Глава 10
Клеопатра вышла из залы. Они снова обсуждали с братом закупку хлеба.
В очередной раз пережевывали одно и то же. В Рим нужно было отправить зерно – отправили. Но в стране снова неурожай! Стало быть, нужно закупить зерно. Пускай в том же Риме. Отправили бесплатно, обратно получим за деньги, но – что делать? Даже александрийские хранилища почти пусты.
– В стране голод, мой брат и супруг. Людям нечего есть. Мы должны закупить зерно.