Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви

Предполагалось, что брат и сестра вступят друг с другом в брак. Девушке на тот момент еще не было восемнадцати, ее брату исполнилось десять.

Клеопатра совершенно напрасно рассчитывала, что, пока брат не возмужает и не начнет хоть что-то понимать в государственных делах, она сможет править самостоятельно. На деле получилось совсем не так.

Большое влияние на мальчика имел его наставник, «нянь», как смеялись Клеопатра с Мардианом, евнух Пофиний. Вернее, смеялись они раньше: сейчас Пофиний получил такую власть, что смеяться над ним стало небезопасно даже для Клеопатры.

Доходило до того, что Пофиний объявлял свои решения, даже не пытаясь сделать вид, что они принадлежат малолетнему царю.

Впрочем, в одиночку Пофиний распоряжался недолго: мальчик-царь, почувствовавший себя взрослым и получивший возможность удовлетворять все свои капризы, вдруг несколько отодвинул евнуха, приблизив своего учителя, Диодота Хиосского.

Это было по меньшей мере странно: учиться Птолемей Дионис не любил и своего учителя раньше откровенно недолюбливал.

Клеопатра сперва предположила, что это сделано просто в пику Пофинию, который стал даже с самим царем порой разговаривать снисходительным тоном. Но она просто переоценила братца: тот вовсе не в состоянии был замышлять что-то против своего любимца. Просто оказалось, что он готов слушать с открытым ртом не только одного Пофиния: Диодот приложил все усилия, чтобы подняться на верхнюю ступеньку – и поднялся. Для этого требовалось обливать грязью старых отцовых приближенных – он обливал. Требовалось «подмазаться» к евнуху – вскоре ритор и жирный Пофиний стали лучшими друзьями.

А потом к их компании добавился еще один, полководец Ахилл-египтянин. Правда, Клеопатра сомневалась, есть ли в нем что-то египетское – кроме женщин, с которыми он забавлялся.

Ахилл, возможно, был толковым полководцем, но, честно говоря, судя по его виду, в это верилось с трудом. Более всего он походил на кота, который уже обожрался рыбой, но все-таки не может оторвать взгляда от сливок.

Ахилл был высок, хорош собой, особенно замечательно он смотрелся на фоне своих «друзей»: тощего, скособоченного и прыщавого царя, угловатого ритора и жирного складчатого евнуха. При этом на загорелой физиономии его, казалось, было написано: «Ну, посмотрите же на меня! Разве я не хорош?» – и, пожалуй, именно это выражение его лица сильнее всего раздражало Клеопатру. Петух петухом! Он так кичился своей внешностью, что выглядел просто глупцом!

– Ахилл – красивый мужчина, – заметил как-то Мардиан, которому отныне никто не препятствовал приходить в покои царицы, когда ему только вздумается.

Клеопатра фыркнула.

– Вот еще! У тебя дурной вкус, друг мой. Он похож на петуха, который… пындится перед курами.

– Что делает? – брови старого друга поползли вверх.

– Ну, знаешь, они так надуваются и важничают… И при этом глазом косят: заметил ли кто-то их красоту? Так и Ахилл.

Молодой евнух хмыкнул:

– Ну, у тебя и сравнения! А вместе с тем Ахилл покорил уже всех служанок во дворце.

– Как, и мою Ати? – притворно ужаснулась Клеопатра: Ати уже давно перевалило за пятьдесят, и вряд ли бы Ахилл взялся очаровывать старушку.

Они посмеялись.

– Всех молодых служанок, я имею в виду.

– Ну, для них счастье – обратить на себя внимание царского приближенного. Я думаю, они были бы рады и вниманию со стороны Пофиния. Особенно если он платил бы деньги.

– Ты несправедлива. Он на самом деле хорош собой.

– Я несправедлива. Для чего ты затеял этот разговор?

– Цари должны быть справедливыми.

– Я не царь, а царица.

– Какая разница?

– Такая, что я в первую очередь женщина. Конечно, моя… мое не слишком хорошее отношение к Ахиллу не мешает мне видеть то, что как командующий он на своем месте. Но все же мое личное восприятие находится для меня на первом месте. Для чего ты затеял этот разговор?

– Я видел, какими глазами на тебя смотрит Ахилл-египтянин. Это может плохо окончиться.

– Ты думаешь, что он изнасилует меня? Не бойся. Я достаточно сильна. И потом, у меня всегда с собой кинжал. Небольшой. Убить я его не убью, конечно, но вот ткнуть в чувствительное место могу.

– Я как раз боюсь, что он тебе понравится.

Клеопатра пожала плечами, но не ответила. Она попросту не поняла, что хотел сказать старый друг.

– Если он тебе понравится, и… – Мардиан замялся.

– И я ему уступлю – ты это хотел сказать?

– То тебя накажут за супружескую неверность. В лучшем случае ты потеряешь только трон. В худшем – жизнь.

– Нет такого закона, по которому неверную царицу можно было бы казнить. Все аристократы вокруг только и делают, что изменяют своим мужьям и женам, и просто разводятся.

– Аристократы. А ты – царица. И если Птолемей задумает избавиться от тебя, его дружки наверняка найдут какой-нибудь древний закон, согласно которому тебя можно будет лишить жизни. Или придумают новый и выдадут его за старый. А даже если и нет – неужели ты согласна потерять власть?

Клеопатра задумалась. Что, если бы ей сейчас какой-то молодой красавец – такой, чтобы сердце начинало биться сильнее от одного его взгляда, – предложил сбежать с ним и стать его женой? Не фиктивной, каковой она является сейчас, а настоящей. Жить где-нибудь в отдаленной провинции, подальше от всей этой суеты, интриг, постоянной угрозы жизни. Рожать детей…

Нет, дети, конечно, – это хорошо. Но отказаться от книг? От дворцовой библиотеки? От Общественной библиотеки? От бесед с учеными мужьями? Если она станет обычной «добропорядочной женой», со всем этим придется распроститься.

И не только с этим. Не стоит лгать себе, Клеопатра: ты ни за что не откажешься от престола. Хотя бы потому, что видишь: из тебя получился бы куда лучший правитель, чем из сопливого мальчишки, твоего супруга, во всем покорного своей жадной своре.

– Я буду осторожна, – пообещала она скорее самой себе.

– Аполлодор…

– Аполлодор – мой друг, – резко бросила она. – В нем я не сомневаюсь так же, как не сомневаюсь в тебе.

Аполлодором звали сицилийца, который в последние годы являлся приближенным отца. Он давал умные советы, и вообще с ним было приятно беседовать.

– Ты знаешь его гораздо меньше, чем меня. Он тоже… проявляет к тебе излишнее внимание.

– Он – умный человек, – бросила Клеопатра. – Не с братом же моим ему общаться! Не беспокойся, я уже пообещала тебе, что буду осторожной. Кстати, об Аполлодоре. Я хочу доверить ему одно важное поручение. И хочу, чтобы вы занялись этим вдвоем.

Мардиан поклонился:

– Все, что будет угодно моей царице.

– Не люблю, когда ты такой. Ты прекрасно знаешь, что являешься моим самым лучшим другом, самым доверенным лицом. Но я – царица. Я считаю нужным общаться и с другими людьми, заводить сторонников. Мне нужно будет на кого-то опереться, когда начнется гражданская война. А она начнется. Дело считаных месяцев. Так вот. Ученые говорят, в этом году снова не стоит ждать разлива Нила. А значит, нам снова понадобится закупать продовольствие. В тот раз мне удалось… вытащить из казны столько денег, чтобы хватило. В этот раз, я думаю, хватит тоже – вся эта свора жадна, но и труслива, они пока тянут… достаточно умеренно. Но я хочу, чтобы ты продал вот это, – она достала из шкатулки, которую специально достала заранее, два массивных золотых браслета, выполненных в виде змей. Змеи имели рубиновые языки и глаза, а сами были усеяны изумрудами. – Там, в шкатулке, еще серьги. Ты продашь это сам. Тайно, но так, чтобы тебя узнали. Понял?

Мардиан медленно кивнул.

– Ты хочешь закупить продовольствие на эти деньги.

– И на эти тоже. Этих, конечно, не хватит, но, как я говорила, в казне еще кое-что имеется. И я хочу, чтобы жители Египта знали, на чьи деньги приобретен хлеб, который они едят.

– Но…

– Это – не наследственные драгоценности Птолемеев. Это – мое, личное. Когда-то давно мой отец подарил это моей матери – когда узнал, что она ждет ребенка. Меня. Мать умерла, он забрал драгоценности себе. – Она усмехнулась. – И чудом не растранжирил их, когда жил в Риме. Думаю, на самом деле они были спрятаны здесь, во дворце, в каком-нибудь тайнике. Думаю, скорее всего он вспомнил о нем, когда был уже болен, иначе это все сейчас носила бы жена или любовница Рабирия. А так – они достались мне.