Елена Богатырева - Ночная княгиня

Притворившись, будто у нее кровь идет носом, Алиса получила разрешение выйти из столовой и, пробравшись незамеченной в дортуар, вколола несколько иголок в матрац принцесски. Перед сном девицы устроили в спальне возню, в результате которой Агнесса с размаху плюхнулась на кровать… На ее отчаянный крик прибежала классная дама, девочки суетились вокруг, и никто не заметил, как Алиса шепнула мадемуазель что-то на ушко, а потом часто-часто закивала на ее вопросительный взгляд, широко распахнув небесно-синие честнейшие глаза.

Агнессу отнесли в лазарет, а классная дама подошла к Белявке и впервые за четыре с половиной года учебы сорвала с нее передник. Девочки тихо охнули, Белявка потеряла дар речи. Мадемуазель толкнула ее к стене так сильно, что та стукнулась головой и сползла на пол. «Стоять на коленях три часа!» — прошипела классная дама и галопом понеслась в лазарет хлопотать над Агнессой.

Вернулась она не скоро, и щеки ее пылали багровым румянцем. Не обращая внимания на всхлипывания Белявки, классная дама горестно поведала девочкам, что Агнессе пришлось выдержать небольшую операцию. Две иголки доктор удалил, но третья глубоко вошла девочке в ягодицу. Обнаружилось это только по кончику красной нитки, торчащей из тела. Доктору (девочки ужаснулись, вспомнив, что доктор — мужчина, а Агнесса вовсе не пальчик порезала) пришлось помучиться, чтобы извлечь иглу из тела бедняжки Агнессы, не изуродовав его скальпелем. К концу рассказа лица всех без исключения девочек залились краской смущения, и когда классная дама снова побежала в лазарет, они вовсе не жалели «бедняжку» Агнессу, а с неподдельным ужасом удивлялись, какая, должно быть, бесстыжая эта принцесска, раз позволила подвергнуть себя такой унизительной процедуре. Воспитанницы сошлись на том, что любая из них скорее бы умерла, чем оказалась на месте бесстыжей полячки, и что отныне хорошо бы всем держаться от нее подалее. Алиса делала девочкам страшные глаза и горячо кивала, незаметно перекладывая моток красных ниток из своей шкатулки в ночной столик Белявки…

Старший класс принес с собой новые предметы. Лучшими из них были признаны уроки кулинарии, потому что после такого урока воспитанницы поедали все ими приготовленное. А вот урок рукоделия стал для Алисы чем-то вроде приговора. У нее хватило глупости обнаружить свои таланты по части плетения кружев. Учительница была потрясена, и тут же на Алису посыпались бесчисленные поручения: сплести кружевную салфетку к именинам начальницы, кружевной воротничок для классной дамы, кружевной платочек для инспектрисы, кружевное панно для ее императорского высочества.

Она теперь неделями вместо уроков сидела в мастерской и занималась работой, которую ненавидела с детства. Единственное, что ее утешало, так это близость сторожа Василия, заглядывающего к ней. Вечерами он просиживал с ней, рассказывая о своей отчаянной молодости, называл по-прежнему постреленком, учил уму-разуму. Именно он впервые поселил в ее душе надежду, рассказав о побеге одной из воспитанниц.

— И чем же кончилось? — пытала его Алиса, не смея оторваться от работы.

— Чем же? Догнал я ее, значит. Держу, а она того, рвется. И кричит еще на меня, бранится. Нет, думаю, не уйдешь…

— А коли ушла бы?

— Знамо дело — домой бы направилась. У нее и деньги на извозчика припасены были.

— Домой, — грустно вздохнула Алиса.

Выходило, что и бежать-то ей некуда.

Из Смольного бежали не только домой. Случалось, что бежали совсем иначе. Историю одного такого «побега» Алиса запомнила доподлинно.

— Не нравится здесь? — раздался однажды рядом с Алисой мелодичный девичий голос.

Алиса оглянулась. Возле нее у окна стояла пепиньерка Надежда Глинская первая красавица Смольного, о которой ходили легенды.

В последнее время, к примеру, о ней болтали, будто она приглянулась влиятельнейшему лицу из попечительского совета, князю Ильинскому, и тот пытался увезти ее с собой после рождественского бала. Этому тогда воспрепятствовала классная дама, мадемуазель Дранникова, женщина преклонных лет и весьма строгих правил, ставшая классной дамой не по воле судьбы, но по призванию, всю жизнь посвятившая воспитанницам сначала александровского приюта, а затем — императорского общества благородных девиц. Ее благородство, похоже, не было оценено по заслугам, потому что после рождественского инцидента ей от имени государыни назначили пенсион и объявили о милостивом дозволении поселиться в восточном крыле — доживать свой век. Жизнь для пятидесятилетней старой девы разом опустела, и она целыми днями шаталась по длинным коридорам восточного крыла, не находя себе места. Вскоре она имела неприятный разговор с самой Леонтьевой, говорят, ползала у начальницы в ногах и вымаливала хотя бы какую-нибудь должность. Согласна была вернуться в александровский приют, лишь бы чувствовать себя при деле. Леонтьева, побледнев от такой вольности, напомнила Дранниковой, что отказываться от милостей императрицы — грех и преступление. С тех пор мадемуазель Дранникова слегка повредилась в уме, а положение Наденьки Глинской, лишенной «защитницы», вызывало толки и предположения.

Приближающиеся пасхальные торжества будоражили воспитанниц, они были убеждены, что не позднее Троицы Наденька покинет Смольный, и девочкам страстно хотелось знать, что же она чувствует, ступая на столь блестящую стезю. А в том, что стезя эта действительно блестящая, ни у кого не было сомнений. Стать фавориткой князя — значило быть представленной ко двору, скорее всего — получить звание фрейлины, быть сосватанной самой императрицей, а стало быть, сделать хорошую партию. Что на практике означало «стать фавориткой», девочки представляли себе туманно. Их познания в физиологии полов сводились к обожествлению поцелуя в отношениях между мужчиной и женщиной.

Надежде предстояло стремительно подняться по социальной лестнице, взлететь выше всех, поэтому одни смотрели на нее с плохо скрытой завистью, другие — с завистью, скрытой хорошо. Алиса в душе восхищалась Наденькой, и, возможно, та примечала восхищенные взгляды младшей ученицы.

— Что?

— Тебе здесь не нравится, повторила Глинская.

— А тебе?

— Теперь нет, — усмехнувшись, ответила Надежда. — Горько, правда? Даже лучшая подруга считает меня счастливицей и завидует.

— А-а-а, — протянула Алиса, потому что не знала, что нужно говорить взрослой барышне в таком случае.

— Мне в последнее время словно воздуха не хватает. Душно, как в клетке.

— А где по-другому? — спросила Алиса.

— Да ты только посмотри, — кивнула Надежда в окно.

Алиса встала рядом. Нева лениво и уверенно несла свои воды на запад, к неведомому морю.

— Ты когда-нибудь видела море? — с детским любопытством спросила Алиса.

Но Наденька не ответила ей. Она глубоко задумалась, ничего вокруг не замечая.

Не успела Алиса позабыть об этом разговоре, как в канун Страстной недели в Смольном случился переполох. Классные дамы передвигались по коридорам быстрее обычного, и несмотря на то, что старшим девочкам строжайше запретили рассказывать о том, что произошло, весть о случившемся быстро облетела все классы.

Новость была из ряда вон выходящей и никак не укладывалась у девочек в голове. Передаваясь из уст в уста под величайшим секретом, она дошла до Алисы нескоро.

Старшие девочки выезжали иногда кататься на лодках. Поскольку весна выдалась теплая и лед с Ладоги давно прошел, их повезли кататься раньше обычного. Как только лодки оказались близко от середины реки, Наденька порывисто встала, выкрикнула громко: «Простите!» — и упала в воду.

Девочки решили, что она не удержала равновесия, и, затаив дыхание, ждали, когда же она вынырнет… Когда лодка вернулась на берег, девочек била нервная дрожь, они не шевелясь сидели на скамейках, а в ногах у них лежала мертвая пепиньерка Глинская. Ручейки холодной воды стекали с промокшей одежды первой красавицы института на чистенькие выходные туфельки девочек…

Над островом Даго висел густой утренний туман. Туман был подвижным. Он, то отрываясь от земли, клубами восходил вверх, то падал вниз, завиваясь в причудливые спирали. Там, наверху, существовал какой-то источник, заставляющий воздух двигаться. Словно само зло нависло над островом. Гермоген не обманул…