Селеста Брэдли - Ночной гость

Солома была сбита в кучи, и дверь одного стойла оказалась наполовину сорванной с петель. Рука его скользнула по чему-то шелковистому, и он узнал халат Иззи. Двигаясь еще быстрее, он пополз вперед как безумный.

— Иззи! Иззи! — Дым душил его крики, когда он отчаянно передвигался от стойла к стойлу, вглядываясь в освещенную огнем темноту. Затем он увидел мерцание ее ночной рубашки, белеющей на фоне разбитой двери стойла.

Иззи лежала у основания столба, одна маленькая ладошка приложена к лицу, будто она спала. О Боже! Нет, нет, нет…

Обхватив жену руками, Джулиан потянул ее к себе. Отведя назад волосы, увидел на лбу струйку крови. Отчаянно молясь, он прижал голову к ее груди, но не услышал ничего, кроме рева огня. Надо вынести ее отсюда. Крепко прижав жену к себе, он пополз к двери.

— Джулиан?

Сердце его остановилось, затем снова радостно забилось. Он не задерживался, не хотел, чтобы она узнала, в какой они опасности, поэтому прижимал ее лицо к своей шее и продолжал двигаться.

— Я здесь, любимая. Мы уже почти выбрались.

— Продай ее, Джулиан. Белую кобылу.

— Конечно. Мы непременно продадим ее.

— Если только ты не хочешь плодить глупость. У нее совсем нет мозгов.

Джулиан пробормотал что-то успокаивающее, молча, поклявшись собственноручно пристрелить белую кобылу при первой же возможности. Черт, он бы с радостью пристрелил их всех, включая Тристана, только бы Иззи была вне опасности.

Какая же она глупая. Неужели не понимает, как нужна ему. Они уже почти достигли дверей, он чувствовал дуновение свежего воздуха на лице. Рискнув, он подхватил Иззи на руки и побежал, стараясь не дышать.

Когда они выбежали из дыма под дождь, последовало мгновение мертвой тишины, а потом ночь взорвалась радостными криками. Джулиан повернулся, чтобы Иззи могла видеть ликующую толпу, окружившую их.

— Смотри, Задорная Изадора! Все рады тебя видеть. Полуживая и вялая в его объятиях, Иззи все-таки сумела выдавить слабую улыбку для своих доброжелателей.

Не все, однако, ликовали.

— Эппингем!

Джулиан заморгал при виде деда, который впервые за много лет оказался за пределами своих покоев. Герцог лежал, болезненно согнувшись, в кресле, лицо исказилось от усилий сидеть прямо, когда колеса кренились и подпрыгивали на неровной дороге.

— Что все это значит? Почему ты здесь играешь со своими дурацкими пони, когда дом горит?

Толкаемое запыхавшимся лакеем инвалидное кресло с высокой спинкой остановилось перед Джулианом, преградив ему путь к дому.

— Ответь мне, негодный хлыщ! Почему ты валяешь дурака? Поставь девку и займись делом! — Старик замахнулся тростью на лакея, который попытался поправить ему ноги. — Пошел вон!

Джулиан посмотрел на человека, которого боялся и уважал всю свою жизнь. Он ждал, что всколыхнется старая ярость, расцветет ненависть. Но не почувствовал ничего, кроме настойчивой потребности отнести жену в дом.

— Она не девка. Она моя жена. — Прижав Иззи к себе, он шагнул в сторону, обходя кресло. Иззи нужна теплая сухая постель и, возможно, доктор. Герцог подождет.

— Эппингем! Эппингем! Не смей отворачиваться от меня, никчемный хлыщ! Тебе лучше заняться исполнением своего долга, для твоей же пользы. — Дождь и слюна брызгали из его искривленного рта, когда он пронзительно кричал в спину Джулиану. — Паршивец негодный! Шалопай! Сначала Мандельфред, теперь ты. Вы оба — самое большое разочарование в моей жизни!

Джулиан приостановился, чтобы оглянуться на своего деда, и ледяным тоном заговорил с ним:

— Смерть Мэнни от несчастного случая на охоте «разочаровала» вас? Странно. Лично я глубоко скорбел.

Герцог открыл, было, рот, чтобы прорычать ответ, но, бросив взгляд на слуг, прикусил язык. С глазами, полными горького разочарования, он стукнул тростью по креслу.

Джулиан отвернулся. Его дед никогда не изменится, бесполезно с ним говорить.

— Эппингем! Эппингем! — последовал еще один сдавленный вопль.

— Милорд! Герцог! — послышались сзади перепуганные крики слуг.

Джулиан снова остановился. Ну что еще? Обернувшись, он увидел, как двое лакеев пытаются поднять герцога с мокрой от дождя земли. Он извивался в их руках, все еще брызгая ядом с каждым мучительным вздохом.

— Милорд, что нам делать?

Все взгляды обратились на Джулиана, и в этот момент он осознал, что ответственность лежит на нем.

— Джулиан?

Шепот раздался со стороны его ключицы, к которой была прижата голова Иззи. Он улыбнулся ей.

— Сейчас я отнесу тебя в тепло, моя дорогая.

— Знаю, — отозвалась она, — но думаю, твоему дедушке нужен доктор.

Джулиан вздохнул:

— Немедленно отнесите его светлость в дом. И тотчас же пошлите за доктором, и для моей жены тоже! — Он снова взглянул на Иззи. — О нем хорошо позаботятся, обещаю. К несчастью, они не могут дать ему новое сердце.

Она не ответила, просто безвольно лежала в его руках, закрыв глаза. Кровь все еще сочилась из ссадины на лбу. Крепко держа ее, Джулиан помчался к дому.

Спящая Иззи была той Иззи, которую он никогда не видел. Лицо такое нежное, губы слегка приоткрыты, уголки рта чуть приподняты кверху, словно ей снится чудесный сон. Он пытался представить, каким она была ребенком, до своей потери, до Хильдегарды, до… него.

Джулиан вытянул ноги и прислонился спиной к высокой спинке кресла, повернув голову, чтобы видеть ее. В комнате стояла полнейшая тишина, не считая потрескивания небольшого огня в камине и благословенного звука легкого дыхания Иззи.

Шишка на голове оказалась незначительной, и, к счастью, дыма она наглоталась не слишком много. Она здорова, и опасность ей больше не грозит.

Джулиан потер руками лицо и посмотрел на жену. Под действием снотворного, которое дал ей доктор, она спала уже несколько часов. Джулиан не отходил от нее.

Ведь он мог потерять Иззи. Сама мысль об этом была невыносима.

Еще несколько минут, и конюшня превратилась бы в ад кромешный. Иззи нуждалась в помощи, нуждалась в нем, а он стоял, поздравляя себя со своим геройством, в то время как ее жизнь была в опасности.

Неужели он никогда не перестанет подводить Иззи? Никогда не будет тем мужчиной, которым она когда-то его считала?

Он не рыцарь, славный и благородный, и все же он мог бы быть лучше, чем есть. Мог бы попытаться не быть тем человеком, которым, по убеждению его отца, является. Возможно, жизнь, такая, как она есть, жизнь не героическая и не грешная, достижима и для него. Возможно, Иззи могла бы полюбить его такого, какой он есть.

Да, подумал Джулиан, выпрямившись, Это их единственный шанс на счастье. Если их брак перестанет быть холодным, равнодушным союзом, он заставит Иззи полюбить его.

Так же, как он любит ее.

Ошеломленный этим открытием, он снова опустился в кресло. Он любит ее. Любовь. Джулиан не думал испытать ее, никогда по-настоящему не верил в нее, по крайней мере, не для себя. Любовь для других людей, хороших людей, а не для порочных, испорченных Дарингемов.

Во время школьных каникул он часто ездил вместе с Эриком в Гринли. Как часто он наблюдал со стороны за волшебным кругом, когда лорд и леди Гринли обнимали друг друга и своих детей? Как нищий, замерзающий на занесенной снегом улице, наблюдает за тем, как семья собирается в тепле своего дома.

Порой казалось, будто они из какого-то другого мира, доброго и великодушного, так непохожего на его собственный дом суровости и горечи.

В детстве, видя истинную привязанность, которая существовала между родителями Эрика, он однажды подивился этому вслух, ибо в его жизни ничего подобного не было. Лорд Гринли задумчиво посмотрел на него, затем сказал, что любовь делает все хорошее вдвое прекраснее, а все плохое — вдвое легче.

Юный Эппи запрятал эту частичку мудрости глубоко в сердце, не использовал ее. Но, очевидно, верил в нее.

Джулиан рассмеялся. Итак, он любит Иззи. А вот она его не любит. Перед ним стоит нелегкая задача — завоевать ее любовь.

Но он хочет этого. Джулиан поднялся с кресла, не в силах усидеть на месте, и устремил взгляд на сплошную стену дождя.