Брюкнер облокотился на подушку.
– Так же дерьмово, как всегда, вот как он прошел. Какая это вонючая, забытая богом, неблагодарная работа! Сергей, меня тошнит от этой лаборатории. Я отдал бы все, чтобы выбраться из нее.
– Но бывают же дни, когда ты любишь эту лабораторию.
– Да, это сумасшедшие дни. Но эти врачи действуют мне на нервы. Кто знает, что они задумали! Кто может раскусить их?
– Что случилось?
– Вроде ничего особенного. Пару дней назад я застал их обоих в тот момент, когда те что-то делали в лаборатории, а после их ухода я решил все проверить. Черт, из того, как они вели себя, можно было подумать, что они занимаются чем-то секретным.
– Что же это было?
– Ничего. Они занимаются бесполезным выращиванием бактерии протеуса. Кто знает, для чего она им понадобилась! Черт с ними. Плевать на них.
– Давай я приготовлю тебе выпить. Леман Брюкнер продолжал дуться.
– Для меня должно найтись кое-что получше. Я должен как-то выйти из этого положения.
– Такие разговоры пугают меня, и ты это знаешь. Вот, – Сергей передал другу стакан с водкой и сел на диван рядом с ним.
Брюкнер проворчал и отпил глоток.
– Сегодня я достал свиные отбивные, – сказал Сергей, ища волшебные слова, которые привели бы друга в чувство. – Свежие отбивные. Мне удалось легко стащить их. Никто меня не заметил. И у нас остались еще три картофелины. Леман, помоги мне приготовить ужин, и ты получишь удовольствие. А после этого я сделаю тебе массаж, ведь тебе так нравится массаж.
Брюкнер ничего не сказал, только отпил еще глоток. Его беспокоило совсем другое, помимо раздражающего поведения врачей. Но он не смел открыться своему товарищу. Леман Брюкнер хранил секрет. В действительности он являлся членом СД, разведслужбы СС, и настоящей целью его пребывание в Зофии была не работа в лаборатории, а разведка. Его направили сюда через несколько месяцев после начала блицкрига, когда движение Сопротивления в Польше начало поднимать голову. Перед Брюкнером стояла задача выйти на след партизан и сообщить о них местному командиру нацистов Дитеру Шмидту.
К несчастью, Брюкнер как разведчик за истекшие полтора года мало чем мог похвастаться по одной простой причине: он не умел заводить друзей. Он знал, что хороший разведчик должен располагать к себе тех, за кем ему надлежит следить. Он должен был завоевать у них доверие и со временем выведать их секреты. Однако выбор Брюкнера для осуществления этой цели оказался неудачным. Хотя он отличался образованием и острым умом, дававшим ему возможность работать в качестве тайного агента разведки, ему для успеха не хватало нужных человеческих качеств. В душе он кипел от сознания этого и не слушал воркование Сергея, а думал о своих недостатках, которые уже никак нельзя было исправить.
Подрывная деятельность в этом крае явно была делом рук тайной группы Сопротивления. Они должны быть где-то поблизости, не исключено, что их штаб располагается в самой Зофии. Но как проникнуть в их ряды? Как завоевать их доверие и выведать их секреты? Начальники Лемана давили на него, требуя найти партизан и передать их в руки Шмидта.
Леман сердито уставился на свой напиток. Все дело в том, что ему до сих пор не удалось раздобыть никакой информации относительно подрывной деятельности Сопротивления в Зофии. И если он в ближайшее время ничего не добьется, то может оказаться в немилости у высшего командования.
Леман думал о врачах и о священнике, об их странных передвижениях и решил внимательнее присмотреться к ним.
Они преодолели довольно большое расстояние, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться, нет ли поблизости немецких разведчиков, достигли опушки леса и увидели перед собой огромное пространство заснеженных полей.
– Где мы? – шепотом спросила Леокадия.
Давид взглянул на чуть неровную поверхность заснеженных полей и пастбищ, которые в сумерках приобретали лавандовый оттенок.
– Мы недалеко от фермы моего отца, – тихо ответил он. – Его голос прозвучал мрачно и угрюмо. – Я возвращался сюда несколько раз с тех пор, как ферму сожгли дотла. Здесь ничего не осталось, кроме обветшалого старого амбара, который нацисты не стали трогать. Дом, конечно, не уцелел.
Давид внимательно смотрел на снежное одеяло, которое тянулось до самого горизонта, внимательно разглядывая разбросанные точки фермерских зданий. Из труб некоторых взвивались спирали дыма – на этих фермах все еще жили, потому что немцам нужен был урожай.
– Немцы утверждают, что нет никаких еврейских фермеров, что мы все портные и ювелиры. Но мой отец был фермером. Он любил землю. Он любил животных. Он экономил каждую копейку и посылал мне деньги в Краковский университет. Я собирался заняться математикой.
Чуть надавив на бока лошади пятками, Давид заставил кобылу двинуться вперед. Они быстро проехали заснеженные поля, шум копыт лошади заглушал выпавший снег. Леокадия крепко держалась за юношу и внимательно искала глазами, нет ли поблизости немецких патрулей. Через несколько минут оба незаметно добрались до развалин фермы Риша. Давид соскочил с лошади и помог Леокадии спрыгнуть на землю, обняв ее руками за узкую талию.
– Я хочу взглянуть.
Она понимающе кивнула. Сумерки быстро переходили в фиолетовую ночь, и оба молча брели по снегу. Они некоторое время постояли, не говоря ни слова, у почерневшего фундамента дома. Давид опустил голову и сжал кулаки. Леокадия внимательно следила за ним и всем сердцем сочувствовала ему. Их окутала ночь, превратив зимний пейзаж в фантастическое зрелище с заснеженными деревьями и хрустальными звездами. Оба подошли к кобыле, взглянули друг на друга и почувствовали, как на них надвигается тишина. Лошадь фыркнула и начала бить копытом, животному стало холодно и неспокойно. Подняв руку, Давид ласково погладил широкие бока лошади и что-то пробормотал на идиш.
– Что ты сказал? – спросила Леокадия.
– Я сказал, что не заставлю ее ехать назад. Нам придется остаться здесь. Хотя бы на некоторое время.
– Хорошо.
Взяв вожжи, Давид повел лошадь к ветхому амбару, в котором со свистом гулял жестокий ветер, врывавшийся через сломанные доски. Внутри он нашел немного заплесневелого сена и несколько джутовых мешков в одном углу.
– Мы можем укрыться здесь, а лошадь пока поест. Здесь даже найдется кое-что для разведения костра…
Какое-то белое существо мигом вынырнуло из-под сена и проскочило у мимо них.
– Что это? – прошептала напуганная Леокадия. Давид смотрел вслед этому существу, затем расплылся в улыбке.
– Утка! Нет, не утка. Целый ужин!
Спустя мгновение он сорвался с места и побежал за птицей, рисуя сумасшедший зигзагообразный узор на снегу. Леокадия смеялась, видя, как Давид высоко подпрыгивает и ныряет, поднимая снежную пыль. Когда Давид перевернулся и сел, на его лице светилась улыбка – он схватил утку за шею.
– У нас будет ужин! – воскликнул он.
– Дай ее мне! – Леокадия взяла у него придушенную утку и вытащила нож из чехла, висевшего у нее на поясе. – Разведи огонь. А я займусь остальным.
Давид без труда вырыл ямку в полу амбара, обложил ее камнями, которые достал из-под снега. Затем он сорвал несколько досок с одной стены амбара, расщепил их и поднес спичку к самым сухим щепкам. Выложив дно ямки небольшими камешками и подбрасывая на них сено и палки, Давид развел вполне приличный костер.
Поражаясь тому, как прекрасно Леокадия управилась с уткой, Давид пронзил птицу длинной прямой палкой и закрепил ее над огнем.
– Скоро будем есть, – проговорил он. Затем повернулся к ней и улыбнулся. – Ты так здорово все сделала.
– Когда началась война, я была городской барышней, – сказала она, садясь рядом с ним на джутовый мешок. – Но за последние два года я научилась делать такие вещи, о каких раньше и не думала.
Давид уставился на нее. Он был готов задать ей тысячу вопросов, но промолчал.
Леокадия улыбалась почти робко.
– Но это дается нелегко. Женщине всегда трудно.
– Что придает тебе силы? – тихо спросил он.
– Надежда, что я когда-нибудь найду своего мужа. Я уверена, что его отправили на Восточный фронт. Туда отправляют всех призывников. А там… – она тяжело вздохнула. – Да, кто знает, что там с ним может случиться.
– Это произошло два года назад?
– Да.
Давид возился с палкой, поворачивая утку и мешая угли, чтобы прибавить огня. Затем он снова посмотрел на Леокадию.