Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой

– Вот это уж вообще наглая ложь! Я никогда тебе ничего подобного не говорил и говорить не мог. У нас с тобой все было по обоюдному согласию, поняла?

– Чего уж не понять! Только вы теперь на богатой невесте женитесь, а я с ребеночком остаюсь, – промычала Райка сквозь слезы.

«Похоже, она просчитала все раньше меня, – удивился и даже почему-то восхитился Владик. – Но если этот шаг очевиден даже Раисе, то почему бы и в самом деле его не сделать? Какой же я дурак, столько времени даром потерял», – ругнул он себя мимоходом.

– Да ни на ком я жениться не собираюсь, – попытался он успокоить Раису.

– Мне-то можете не врать. Я ведь вас уже хорошо изучила. – Раиса вытерла тыльной стороной ладони слезы и протянула руку. – Давайте деньги.

– Какие деньги? – Дорн сделал наивные глаза, решив ее подразнить.

– Которые вы вот уже пятнадцать минут в руке держите.

– Пересчитывать будешь? – Он нарочно сделал противное лицо.

– Не буду. И так знаю, что на эти подачки можно только с голоду пухнуть.

Ее лицо исказила отвратительная усмешка. (Дорн поразился, сколько в ней было злобы.) Он молча вложил в Райкину руку конверт, и в этот момент услышал, как растворилась дверь Машиного кабинета. Они с Раисой одновременно повернулись – на пороге стояла Марья Филипповна. С удивлением она уставилась на конверт, потом на Раису, потом на Владика, в растерянности сделала шаг назад, но тут же нашлась.

– Владислав Федорович, я все никак не могу вас внести в график отпусков. Зайдите ко мне на минутку.

Райка кинула на нее злобный взгляд из-под мокрых ресниц, шмыгнула носом, спрятала конверт в карман и удалилась. Владик медленно пошел в кабинет.

Маша прошла к столу и стала действительно искать какие-то бумаги, но по слишком быстрым движениям рук, по румянцу, залившему щеки и шею, Владик понял, что она волнуется.

– Маша, что с тобой? – Он решил взять инициативу в свои руки.

– Что со мной? – Маша выпрямилась во весь свой небольшой рост и прямо взглянула ему в глаза. – Я видела, ты что-то передавал в конверте Раисе. Что это было? Деньги? Ты, значит...

Дорн отошел на несколько шагов назад. Запрокинул голову, посмотрел на Машу высокомерно.

– Маша, я взрослый человек и делаю то, что считаю нужным. И будь я менее воспитанным, я послал бы тебя сейчас на... Но поскольку я питаю к тебе самые нежные чувства, как ты могла заметить, я тебе отвечу. Да, я передавал Раисе конверт с деньгами, потому что считаю своим долгом помочь женщине, нашей медсестре, кстати, попавшей в беду. В отличие, между прочим, от твоего Барашкова, который вчера тут бегал и трепался, что нужно помочь беременной женщине, а сегодня, в день получки, спокойно жрет в ординаторской и даже не думает, что Раисе нужны деньги. Он, наверное, об этом забыл.

– Владик... – Маша так растрогалась, что у нее даже навернулись слезы. – Прости меня...

Он сделал удивленное лицо.

– За что?

Она махнула рукой.

– Неважно. Вот что я подумала... ты сколько дал денег?

– Не скажу.

– Скажи! Я тоже дам столько же.

– А-а... – Владик назвал сумму в несколько раз меньшую, чем на самом деле, чтобы его не заподозрили.

– Вот, возьми, сходи к Раисе, отдай. Тебе будет удобнее... – Маша вынула из кошелька гораздо больше денег, чем назвал Дорн, и тоже положила в конверт. – Иди скорее, пока она не ушла домой! Смена кончается.

Владик помялся, не зная, как поступить, потом взял конверт и вышел. Раиса уже сидела на посту и писала что-то в тетрадке. Он положил перед ней Машин конверт.

– Тебе тут еще кругленькая сумма привалила.

– Богатая невестушка хочет откупиться от бывшей любовницы? – Раиса зло хмыкнула, но конверт взяла.

Владик ничего не сказал и в который уже раз взял направление в ординаторскую. И тут снова открылась дверь, и голос Мышки настиг его уже почти на пороге.

– Владислав Федорович! – Маша, чего с ней раньше никогда не случалось, закричала на все отделение. – Вы домой собираетесь?

Дорн обернулся. Такое счастье, такая любовь светились в Машиных глазах!

– Нет, я еще поработаю, – холодно сказал он и скрылся за своей дверью. Раиса с удовлетворением пронаблюдала, как потухла на Машином лице улыбка, пощупала в кармане два конверта и решила тоже пойти домой. Благо ее сменщица уже переодевалась в сестринской, чтобы заступить на ночное дежурство.

Азарцев казался гораздо веселее, чем раньше. Тина с удивлением слышала в его голосе совершенно новые грубоватые интонации: он вдруг стал не смеяться, а похохатывать, запрокидывая голову, как бы показывая, что ему очень весело. Но было ли ему в самом деле весело или он притворялся, она не могла понять.

Когда она спрашивала его о чем-то, пусть даже купил ли он молоко, он странно настораживался и щурился, будто давая этим понять, что никаких лишних расспросов не допустит.«Он изменится, надо просто ждать», – говорила себе Тина и не задавала никаких вопросов, выходящих за рамки бытовых мелочей.

Но в целом жить, конечно, стало легче. Володя регулярно приносил деньги, уже можно было меньше экономить, а сенбернар Сеня каждый день опять получал кости с мясом. Мышонок Ризкин тоже не жаловался – впрочем, его-то жизнь протекала безбедно и в самом напряженном безденежье. Теперь же Тина могла побаловать его кусочком сыра. А себя – еще и чашечкой настоящего кофе.

И как это бывает почти у всех, налаживающаяся материальная жизнь заставляла ее закрывать глаза на некоторые вещи. Например, Тина все время чувствовала какой-то неприятный запах от одежды Азарцева. И если раньше казалось, что он исходит только от куртки, то теперь она явно ощущала его и от рубашек, и от футболок, и даже от волос Володи. Но она ничего не говорила ему, только чаще набирала ванну и сама мыла ему голову – взбивала пену и думала, что ей наплевать на все неприятные запахи в мире. Сейчас она отмоет его волосы, и они снова запахнут цитроном, липой или морской свежестью. Главное, что он приходит домой. Приходит усталый и все чаще голодный – а это хороший знак. Голод – признак выздоровления. И Тина старалась приготовить что-нибудь повкуснее – вертелась у плиты, придумывала разные разности. «Недаром же в сказках говорится – накормить, напоить и спать уложить – вот главные признаки человеческого расположения». В этом отношении жизнь шла как в сказке, – она кормила, поила, спать укладывала, но, как в анекдоте «а поцеловать?» – до этого еще было далеко. А они с Азарцевым так и не целовались.

Наконец настал день, когда Тина решила позвонить Барашкову.

– Аркадий, ты не передумал еще положить меня на обследование?

Аркадий на другом конце трубки слегка замялся.

– Конечно же нет, но я узнавал у Маши, у нас в этом году не будет квоты на бесплатное лечение.

Про квоту Аркадий выдумал – иначе как было объяснить Тине, что он не смог уговорить Машу положить Тину к ним в отделение без денег.

– Знаешь, что я думаю? – сказал он. – Я попробую через главного врача положить тебя в нашу больницу в какое-нибудь другое отделение, а на обследование будешь приходить к нам. Это будет меньше стоить и займет всего несколько дней. А главный поломается, но согласится.

Тина шумно задышала.

– Не вздумай, Аркадий. Я и слышать об этом не хочу. Ты разве не помнишь, как этот самый главный врач буквально вышвырнул меня на улицу два года назад? Я ни за что к нему не пойду, и у тебя не приму этой услуги. Но ты не переживай, у меня есть деньги. На обследование хватит.

– Тина, ну что ты врешь... – начал Барашков.

– Серьезно, есть. Володя теперь зарабатывает.

– Да-а-а? Давно вообще-то бы пора... – В голосе Барашкова послышался скепсис.

– Не надо так, Аркадий! У каждого в жизни бывают трудные периоды.

– Ну, ладно, ладно. Так я тебя жду? Когда?

– Хоть завтра. Приеду с вещами.

– Тогда я скажу, чтобы тебе приготовили место.

– Можно мне ту самую маленькую палату в уголке, в которой я лежала в прошлый раз? Я ее прямо полюбила.

Тина не стала напоминать Аркадию, что когда-то эта крошечная комнатка была ее кабинетом. В самом деле, уж если ложиться в больницу, то она снова хотела бы очутиться в комнате, где из окна видна та же улица и тот же молодой клен, который сажали на Тининых глазах тоненьким прутиком и который теперь разросся в сильное дерево.

«Интересно, действительно ли нельзя войти дважды в одну и ту же реку?» Она подумала, что, если у нее будет время, она обязательно повидается с заведующим патанатомией Михаилом Борисовичем Ризкиным. Тина вздохнула. А Михаил Борисович оказался славным человеком. Удивительно, работая в больнице и встречаясь с Ризкиным каждую неделю, она так не думала. Но ведь именно в его честь назвали мышонка Дэвида. Странно, оказывается, именно там, в больнице, была ее настоящая жизнь...