И тут в блестящей натренированной памяти Рахили всплыла и заискрилась фамилия Фишер. Могло, и очень даже могло, быть правдой утверждение этой самой Айрин по поводу родства. Потому что у Моисея, папы Рахили, была старшая сестра Басечка. Вот эту Басечку выдали замуж за Геселя Фишера, она родила несколько сыновей подряд, а потом Фишер, испугавшись погромов, увез семью в Америку. У Рахили, кстати, сохранилась фотография, где нарядная Басечка, Гесель и их многочисленное потомство сняты в фотостудии Нью-Йорка, о чем свидетельствует штамп на картонной рамочке. Фото, датированное 1912 годом, было единственным свидетельством возможного американского родства.

Короче, вы будете долго смеяться, но у Айрин имелось точно такое же фото. Она, оказывается, давно искала представителей своих российских корней, и вот – счастливый случай.

– Ну да, счастливый случай, что у нас пенсионеры голодают, – мрачно подтвердила Рахиль, – спасибо перестройке.

Айрин тут же вызвалась помочь. Она, мол, и искала русских родственников, чтоб помочь. Настоящая американка. Правда. Без иронии. Они всегда стремятся помочь, не всегда, впрочем, понимая, кому и зачем протягивают руку поддержки.

Помощь, спасибо, не требовалась. А родственное общение с внучатой племянницей – конечно, да.

Айрин была Басечкиной внучкой, дочкой одного из сыновей Фишеров, родившегося уже в Нью-Йорке. Таким образом, у Тани образовалась американская кузина.

Рахиль, пообщавшись с Айрин, нашла ее вполне достойной родней. И правда – писательница. Внешне интересная. Стройная, пышноволосая. Нос немножко подкачал, фишерский нос. И груди совсем нет, непонятно, в кого такое. В остальном родная кровь.

Айрин на радостях прилетела в Москву. Она была на десять лет старше Тани, но благодаря худобе и какой-то мальчишеской угловатости казалась ее ровесницей. Сначала ее можно было посчитать даже хрупкой и нуждающейся в защите, так умело она поводила острыми плечиками, так мягко говорила. Но американская закваска лезла наружу, когда надо и не надо. Она явно искала приключений и новых тем для своих книг. Она старалась быть там, где горячо. И в этих горячих точках находила себе любовников.

Айрин была замужем. Но это делу не мешало. Замужество – другая сторона жизни. Любовники – это для энергетического обмена и творческих импульсов. В начальные времена перестройки ей удалось заполучить в любовники известного петербургского музыканта. Это был замечательный трофей ее коллекции. Взамен Айрин помогла растерявшемуся от эпохи перемен исполнителю сделать запись в престижной звукозаписывающей фирме, благодаря чему у него произошел головокружительный взлет карьеры на Западе: появился отличный устроитель концертов, от приглашений не было отбоя, от желающих брать у него уроки – тоже. Айрин, вспоминая этот период своей страсти к музыканту-исполнителю, жаловалась, что любовник ее женат на ужасно неприятной женщине, которая не оценила помощи американской подруги своего мужа и почему-то скандалила.

В результате этих вздорных скандалов произошло отдаление любовников, а позднее и полный разрыв, что Айрин расценивала как совсем уж черную неблагодарность и предательство со стороны музыканта. Однако утешение было не за горами. К счастью, в тогда еще не оккупированном американцами Ираке разгорался конфликт с курдами. Айрин грудью встала на защиту этого гордого маленького народа, и не зря. Ей в результате обломился невероятно горячий партнер, в перерыве между любовными играми очень трогательно оплакивавший курдскую трагедию. В результате остались довольны оба. Айрин чувствовала себя востребованной женщиной, ее любовник получил помощь американских конгрессменов и перевез в Штаты всю свою семью, включая жену и многочисленное потомство. Тане Айрин рассказывала все, как родной. Еще бы, они же сестры! Потом внимание ее постепенно переметнулось на Олега. Таня не возражала: Олегу нужно было хорошенько попрактиковаться в английском, с которым у Тани проблем не было. Вот они с Айрин и практиковались. Айрин удобно устраивалась у них в гостиной: садилась на диване по-турецки, распускала волосы, хохотала. Олег сидел напротив, стараясь непринужденно общаться. Тане сексуальные пассы Айрин казались убого смешными, все обставлялось слишком по-киношному, никакой оригинальности, самобытности и новизны не было в заученных жестах опытной обворожительницы.

Были с Айрин связаны и определенные судьбоносные моменты в истории человечества. В сентябре 2001 года Таня и Олег гостили у Айрин в Нью-Йорке. Город их потряс. Когда они вошли в дом на Манхэттене, на двадцать пятом этаже которого находилась квартира Айрин, они были потрясены и мраморным холлом, и его размерами, и позолотой, и статуями: ну вылитая станция Московского метрополитена «Площадь Революции». Темнокожий красавец консьерж весело приветствовал гостей миссис Фишер, а на вопрос, можно ли им будет ночью без проблем попасть в дом (они собирались заглянуть в несколько ночных клубов), шумно воскликнул: «Ребята! Вы же в Нью-Йорке! Здесь все можно!» Это были последние дни беззаботной и доброй Америки, несколько наивно доверяющей и своим, и чужим. Десятого сентября Таня с Олегом улетали в Москву. В последний раз оглянулись из заднего окна такси на башни-близнецы. Вечер был сияюще-розовым. Нью-Йорк был прекрасен, как только что сбывшаяся мечта. Едва прилетев в Москву и добравшись до дома, они узнали, что башен больше нет.

Они звонили Айрин по телефону, утешали, сочувствовали, жалели, чувствовали взаправдашнее родство.

Потом периодически виделись то в Москве, то где-нибудь в Европе, а то однажды в Иерусалиме. И все бы так и оставалось, скрепленное легкими узами родства. Но сейчас вспомнилась Тане последняя встреча с Айрин в Берлине. Было это совсем недавно, летом. Они втроем сидели на открытой террасе кафе под огромной липой, пили кофе, говорили про их новый дом, который уже совсем готов, остались крошечные детали. Таня звала Айрин приезжать, дышать воздухом, писать свои книги на лоне русской природы.

– Нет, – качнула головой Айрин, многозначительно, как теперь казалось Тане, глядя на Олега. – Я пока не готова. Я все еще мысленно на Садовой-Каретной.

Она вынула заколку из волос, они разлетелись, Айрин откинулась, засмеялась. Обычные ужимки.

Но теперь все виделось в совсем ином свете.

Она была почти уверена, обожжена своей догадкой. Ей хотелось немедленно, прямо посреди ночи позвонить мужу и заорать, что она все знает про Айрин, что нечего делать из нее дуру, что пусть теперь расхлебывают все последствия своей грязной связи.


Хорошо, что она была в чужом доме, а не в отеле. Хорошо, что постеснялась идти искать телефон. Хорошо, что в ее мобильном села батарейка. Вот как много хорошего! Ей просто ничего не оставалось, как снова уснуть и спать до утра, пока не прозвучал Ольгин клич: «Девочки! Доброе утро! Завтрак подан!»

Высоко

Оля, свежая, краснощекая, приветствовала подруг, вышедших на просторную кухню, где был накрыт для них завтрак.

– Кто какой кофе будет? Или какое? Как теперь правильно? – хлопотала Ольга у кофеварки. – Нет, я все равно буду про кофе «он» говорить. Кому это мешало?

– А где Бруно? – спросила Таня, увидев на столе только три прибора. – Неужели уже уехал в такую рань?

– Нет, он на другой половине, занимается с ребятками. Сегодня его день. В университете у него только два дня присутственных. А тут мы чередуемся. Когда он с ними занимается, я книгу свою пишу. И наоборот, если я с детьми, у него свои дела.

– А что за книга? – заинтересовалась Дана.

– Все о них, о наших подопечных. Мы же потихонечку пробуем, как и чему их можно научить. Где границы их возможностей.

– Нашли границы?

– Пока нет. Они очень многому могут научиться. Только не так, как учатся обычные дети. Они невероятно внимательные, послушные и терпеливые. Очень стараются. Но главное с ними не спешить, не давить на них никак. Потихоньку-полегоньку, шажок за шажком. Они очень реагируют на яркие цвета, любят музыку, игры всякие. Удивительно дружелюбные. Вот мы осторожно пробуем, все фиксируем. Книги – это передача опыта. Чтобы другим было легче. Мы тоже много находим у тех, кто занимается такими же детками. Меня еще с юности загадка мучила. Про Рудольфа Штайнера. Знаете Штайнера?

– Антропософ, – кивнула Таня.