– Все правда, успокойся. Чтобы подискутировать об архитектуре на вечеринке, я знаю достаточно. Хотя не думаю, что кто-то, не сходя с места, попросит меня построить ему мост.

– Он не думает! Смотри, мои друзья, как и я, люди образованные, а не какие-то там шарлатаны, которые малюют мадонн на тротуарах.

– Успокойся, – повторяю я. – Как-нибудь справлюсь. Кстати, ты видела документальный фильм о Нормане Фостере? А то я могу сказать, что мы смотрели его вместе.

– А кто такой этот Норман?

– Архитектор. – Я с трудом сдерживаю улыбку. На мое счастье, еще не перевелись малообразованные люди. – Ты видела купол Рейхстага в Берлине?

Она бросает на меня очередной косой взгляд.

– Ну вот, молодец, – произносит она тоном, уже не столь суровым. – Брось им несколько иностранных слов, поулыбайся и, бог даст, прорвемся.

Я глубоко вздыхаю и думаю, что этот день будет тянуться бесконечно. Но пейзаж за окном слишком красив, чтобы поддаться унынию: весна уже рассыпала по зелени лугов и горных склонов васильки и одуванчики, вдали скопления маленьких городков, небо усеяно обрывками облаков, кажется, перед тобой холст эпохи Возрождения. Я позволяю себе нежиться в солнечном свете и думаю, что хорошо бы приехать сюда с Мануэлой, медленно вести машину по этим узким очаровательным шоссе, съехать с автострады, остановиться на узенькой дороге в горах, вытолкнуть ее из машины и опрокинуть в траву…


Меньше чем через два часа она оказалась передо мной.

Не верю своим глазам: Мануэла и свадебное торжество! Я замечаю ее еще издалека, пока иду по дорожке, ведущей к столу с аперитивами. Одуряюще пахнет свежескошенной травой, в одном углу играет джазовый квартет, девушки в ослепительно-ярких нарядах, прекрасная сцена, а в другом углу она, затянутая в ласкающее ее тело короткое темно-красное платье, одновременно строгое и вызывающе сексуальное. В первую минуту я думаю, что это галлюцинация. Я так пылко воображал ее себе всю дорогу, а после всю долгую и нудную церемонию в церкви. Я не прекращал думать о Мануэле, и когда старательно и любовно улыбался полногрудой Камилле.

Я подхожу ближе. Мануэла строго выговаривает что-то двум официантам. Ну разумеется, она же здесь по работе! Значит, это и есть то самое пресловутое торжество вне Милана. Невероятно, но логично. Пара миланцев, которые празднуют свадьбу, хоть бы и в Кьянти, заказывают миланский кейтеринг. Про себя благодарю судьбу. События этого дня принимают фантастический оборот. Мне бы только минут на десять освободиться от моей клиентки, и…

Я позволяю себе нежиться в солнечном свете и думаю, что хорошо бы приехать сюда с Мануэлой, медленно вести машину по этим узким очаровательным шоссе, съехать с автострады, остановиться на узенькой дороге в горах, вытолкнуть ее из машины и опрокинуть в траву…

Словно до нее дошли мои мысли, Мануэла оборачивается и смотрит на меня. Я замечаю, как она вздрагивает. Я посылаю ей широкую голливудскую улыбку. Надеюсь, что она прочла в ней мое немедленное желание наброситься на нее, потому что она напрягается всем своим телом. Я вижу, как распрямляются ее плечи, как смыкаются, словно по стойке «смирно», ноги, как высокомерно вздергивается подбородок. В чем дело, что не так?

Начало не из лучших. Но я могу все исправить. Достаточно захотеть этого.

– Кика! – верещит стоящая рядом со мной Камилла и тащит меня за собой на другой конец поляны, где стоит худющая девушка в роскошном платье цвета льда. Компанию ей составляет лысый тип с красным галстуком на шее. Лысина – не его вина, но галстук уж точно на его совести.

– Ками!

Женщины обмениваются серией поцелуев, едва касаясь щеками друг друга, а я пожимаю ему руку.

– Бруно, – представляется он.

– Очень приятно, Луис.

– Кика, а это мой новый… – со смешком представляет меня Камилла, – как бы точнее выразиться? Можно сказать, жених, дорогой, или мы слишком стары для этого?

В ее жеманном тоне мне слышатся истерические нотки и, может быть, тень печали. Бедная Камилла! Я улыбаюсь ей, как предписано ролью. Все портит присутствие здесь Мануэлы. Но это не моя вина. Надо бы постараться хоть на время под каким-нибудь предлогом освободиться от Камиллы. Я размышляю как, и моя улыбка становится еще обаятельнее.

– Ты можешь называть меня просто: моя любовь, – отвечаю я, пожимая Камилле локоть и с нежностью глядя на нее. – А ты можешь звать меня Луис, – поворачиваюсь я к худышке, стараясь, чтобы был заметен мой южноамериканский акцент, от которого я практически напрочь избавился. – Очень приятно.

Та слегка краснеет, когда я пожимаю ее руку. Я замечаю промельк зависти во взгляде, который она бросает на Камиллу.

Та тоже это замечает и любовно прижимается ко мне. Надеюсь, в эту минуту Мануэла не смотрит в нашу сторону.

– Очень приятно, а я – Франческа. Хотя ты можешь звать меня Кика… Ты иностранец?

– Луис – бразилец, – спешит ответить Камилла.

Я безуспешно пытался отстоять свою истинную национальность, но она сказала, что кубинцы нынче уже не в моде. Не в моде. Как шляпы.

– Да ты что! Неужели бразилец? – взвизгивает Кика. – Из Рио?

Да уж, если бразилец, то обязательно из Рио. А если ты немец, то из Берлина. А если итальянец, то, предполагаю, из Рима.

– Я родился в Никуэро, – сладко улыбаюсь я. – Это на побережье, слышала о таком?

Бруно кивает с видом знатока:

– Ну конечно, Никуэро. В тех краях прекрасное море.

– Бруно много путешествует, – щебечет Кика, стараясь повысить ставки своего кавалера, и по-хозяйски кладет ему руку на плечо.

Бруно самодовольно улыбается.

Я ощущаю себя антропологом, который наблюдает за обрядом спаривания в незнакомом племени. А почему бы нам всем четверым не погулять немного по парку и не поваляться на скошенной траве? Готов поспорить, что этой Кике, хотя она и смотрится стиральной доской, есть что скрывать под платьем.

– Да, южное побережье действительно самое красивое, – поддакиваю я.

Камилла с довольным видом улыбается, видимо думая, что не зря потратила деньги, наняв уникального жиголо, который – приятная неожиданность! – знает географию. А я ее знаю: Никуэро и в самом деле находится на южном побережье. Правда, кубинском. Но они этого не узнают никогда.

Пользуясь тем, что все внимание обращено ко мне, я ласково треплю по щечке мою партнершу и шепчу ей, бразилец более чем когда-либо:

– Любовь моя, хочешь, я принесу тебе что-нибудь выпить и закусить? – Мой вкрадчивый тон предполагает совсем другие слова, тем не менее по ее телу пробегает дрожь удовольствия. Она одаривает меня взглядом, почти человеческим.

Я вижу, как ей не терпится остаться вдвоем с подружкой и наговорить ей кучу вранья о нашей молниеносно вспыхнувшей любви, как сделала бы, будь мы реальными женихом и невестой.

– Я быстро, – целую ее запястье и спешу затеряться в толпе.

Ни она, ни я не нуждаемся сейчас в объяснениях. Я еще крепче сжимаю ее талию и, охваченный страстью, наклоняюсь, чтобы поцеловать.

На все про все у меня минут пятнадцать, прежде чем я вынужден буду вернуться к ней с выпивкой и закусками, жалуясь, с какими трудами удалось добывать все это в кошмарной давке вокруг столов с едой. Какой-то бог, вероятнее всего Эрос, заботится обо мне, потому что я нахожу Мануэлу одну в столовой, куда гости переместятся после аперитива в саду. Она ходит от столика к столику, проверяя, все ли на своем месте, сдвигает на несколько сантиметров цветочную гирлянду, поправляет упавшие карточки с фамилиями гостей. Я оглядываю зал. Он пуст, но в любой момент кто-нибудь может войти из кухни или из сада. Через балконную дверь я вижу гостей, кучкующихся совсем рядом. Мануэла не замечает меня.

У меня мало времени и столько же вариантов выбора. Подождав, когда она окажется у крайнего стола, я в четыре шага настигаю ее. Я неслышно подхожу сзади, хватаю ее за талию, поворачиваю к себе лицом и прижимаю к столу.

– Ты?! Ты что себе позволяешь?! – Она вырывается, но руки ее притиснуты к столу, а сама она крепко прижата ко мне. Глаза пылают гневом, но я чувствую, как ее тело отвечает на нашу близость, становясь неодолимо уступчивым.

– Это не то, что ты думаешь, – шепчу я.

На этом мой разум покидает меня. Она тяжело дышит, зрачки расширены. Ни она, ни я не нуждаемся сейчас в объяснениях. Я еще крепче сжимаю ее талию и, охваченный страстью, наклоняюсь, чтобы поцеловать. Ее губы тотчас откликаются, открываются, впускают мой язык и отвечают не менее страстно.