Все пожитки легко поместились в маленьком поношенном заплечном мешке. Макси осталось только дождаться, когда все лягут спать. Она была не в силах сесть за стол с дядей и теткой и, послала горничную сказать им, что у нее болит голова и что она просит прислать ужин в комнату.

Труднее всего оказалось написать записку. Было бы бессовестно, после того как она несколько месяцев пользовалась гостеприимством Коллингвудов, исчезнуть без всякого предупреждения. Странно, что, несмотря на свои подозрения, она не может забыть о приличиях. Но главное — чтобы хозяин и хозяйка дома не догадались, что она подслушала их загадочный и так ее взволновавший разговор.

Макси долго в сомнении грызла перо, затем ее посетило озарение. Надо написать, что она отправилась в Лондон в гости к другой своей тетке.

Дездемона Росс была много моложе своих братьев Клетуса и Максимуса. Она давно овдовела и имела репутацию синего чулка с необузданным характером и крайними мнениями. Поскольку леди Коллингвуд терпеть ее не могла, она редко навещала Ченли-корт. Макси ни разу не видела леди Росс, но они переписывались. Последнее письмо она получила вчера. Надо написать, что леди Росс пригласила племянницу погостить к себе в Лондон.

Макси удовлетворенно принялась за записку. Конечно, уйти из дому посреди ночи, ни с кем не простившись, грубо и эксцентрично, но по крайней мере ее не станут разыскивать. А больше ей ничего не нужно. Вряд ли они задумаются, откуда она взяла деньги на билет.

Да, собственно говоря, она и в самом деле навестит тетку, от которой получала столь дружелюбные и остроумные письма. Будет приятно познакомиться хотя бы с одним членом отцовской семьи, к которому она готова испытывать родственные чувства.


Макси без труда ушла ночью из Ченли-корта. Она с удовольствием надела свой мужской костюм — ей надоело ходить в платьях. Женщины племени, к которому принадлежала ее мать, носили длинные кожаные гамаши, и Макси чувствовала себя в них так же удобно, как и в платьях бледнолицых. Прощальную записку она оставила у себя в комнате. Если ей повезет, ее найдут только на следующий день.

Макси зашла на кухню и взяла с собой хлеба, сыра, кусок ветчины и запас чая. По крайней мере, до Йоркшира ей не придется тратиться на еду. Немного подумав, она зашла в кабинет дяди и взяла там старую карту, на которой была изображена дорога в Лондон.

Макси вышла из дома через боковую дверь. Небо к ночи очистилось от туч, хотя весь вечер моросил дождь. Она сочла это добрым предзнаменованием. Ночь была сырой и довольно прохладной, но Макси с удовольствием вдыхала холодный воздух. От одного ощущения свободы у нее улучшилось настроение.

Легким привычным шагом она быстро прошла по подъездной аллее, но в конце ее остановилась, чтобы бросить прощальный взгляд на Ченли-корт. Максимус радовался возвращению в родной дом, и где бы ни витал сейчас его дух, он, наверное, доволен, что его бренные останки похоронены в фамильной усыпальнице.

Но хотя Ченли-корт и был родным домом ее отца, Макси не собиралась сюда возвращаться. Она, как мятежная струйка, нарушила гладь глубокой и внешне спокойной английской заводи, и исчезнет так же быстро, как рябь на поверхности воды.

До захода луны Макси прошла пять или шесть миль. Затем, увидев на фоне звездного неба силуэт небольшого сарая, прошла к нему через мокрый луг. Внутри она обнаружила копну прошлогоднего сена и устроилась на этой ароматной постели, подложив под голову заплечный мешок и накрывшись плащом.

Ей неоднократно приходилось ночевать в амбарах и сараях, но впервые в жизни Макси была совершенно одна. Прежде рядом всегда спал отец.

При этом воспоминании у нее защемило сердце. Это была и тоска по умершему отцу, и грусть по поводу собственного одиночества. Она чуть не расплакалась и, чтобы удержаться, взялась рукой за серебряный крест матери. Она из племени могавков, она американка и член семьи Коллинсов, и ей не подобает себя жалеть.

Однако, уже засыпая, она с горечью подумала: «Неужели теперь, когда нет отца, я всю жизнь буду одна?»

Глава 2

Братья завтракали вместе, но в полном молчании, которое нарушалось лишь шелестом газетных страниц. Но в газете не сообщалось ничего интересного, да и была она пятидневной давности, так что Джайлсу скоро надоело читать, и он принялся разглядывать брата поверх раскрытой «Таймс».

Когда они были мальчиками, разница в пять лет имела большое значение, и Джайлс относился к Робину покровительственно, как к младшему. Но он надеялся, что за зиму, живя под одной крышей, они сумеют стать друзьями, как два взрослых, как ровни.

Однако этого не произошло. Если при первой встрече в Вулверхемптоне Робин немного раскрылся брату, после того вечера он опять спрятался в свою скорлупу. Он был очень приятным гостем, всегда готовым поговорить, помолчать или поехать в гости к кому-нибудь из соседей, если брат его об этом просил. Но его мысли и чувства были скрыты за непроницаемым барьером юмора и обаяния.

Собственно, в этом не было бы ничего страшного, если бы Джайлс не чувствовал, что с братом творится что-то неладное. У Робина совершенно пропал вкус к жизни, который раньше был его отличительной чертой. Джайлс часто заставал брата в кресле, смотрящим в никуда. Он подозревал, что виной этому была женщина, которая теперь стала графиней Кандовер. Если же нет, значит, причины лежат глубже, и их еще труднее разгадать.

Как бы там ни было, Джайлс чувствовал, что в брате произошел какой-то надлом, и что, может быть, ничего изменить уже нельзя. Он горевал — и за себя, и за брата, но не представлял, как ему помочь. Со вздохом он отложил «Тайме» и спросил:

— Что ты сегодня намерен делать? Робин ответил не сразу:

— Наверное, схожу в Западный лес. Я там ни разу не был.

— Просто не верится, что ты стал таким домоседом, — сказал Джайлс, понимая, что его слова звучат неестественно бодро. — Я все жду, что ты вдруг исчезнешь.

Робин улыбнулся.

— Если это и случится, не беспокойся. Значит, я нашел что-то забавное, например, цыганский табор, и решил с ним побродяжничать.

Джайлс был бы счастлив, если бы что-нибудь заставило Робина совершить, как раньше, непредсказуемый поступок. Вставая из-за стола, он пожаловался:

— А мне предстоит весь день заседать в суде. Так что встретимся за ужином, если только ты не уйдешь с цыганским табором.

Робин пошел на кухню и попросил кухарку дать ему с собой какого-нибудь провианта — Он не собирался возвращаться домой до вечера. Кухарка, мечтавшая о том, чтобы его подкормить, и оплакивавшая его плохой аппетит, дала ему вчетверо больше, чем он был способен съесть.

Робин направился через холмистую пустошь к темневшему вдали лесу. Лошадь в этом густом лесу пройти не смогла бы, и он решил обследовать его пешком.

Приехав в Вулверхемптон, он надеялся, что покой родного поместья залечит его душевные раны. Теперь, по прошествии полугода, он окреп физически и его не так часто мучали кошмары. И ему вовсе не хотелось уезжать отсюда — это само по себе говорило о том, что с ним не все в порядке. Раньше Робин был страшным непоседой и вечно разрывался перед выбором, каким увлекательным делом заняться в первую очередь.

Сейчас же над ним тяготела совершенно ему несвойственная меланхолия, постоянное чувство душевной усталости. Если не считать краткой поездки в Ракстон, он все полгода только спал, читал, ездил верхом, бродил по окрестностям и писал письма.

Больше всего сил он тратил на то, чтобы избежать сетей здешних благородных барышень. Двое холостых Абервиллей пользовались большим успехом на балах и прочих зимних увеселениях. Хотя у Джайлса был титул и более крупное состояние, все считали, что он не хочет жениться вторично. Поэтому местные невесты чаще пробовали свои чары на лорде Роберте. Мало того, что он был невероятно красив, окружен ореолом таинственности и сам был весьма состоятельным человеком, можно было надеяться, что он унаследует титул бездетного брата.

Робин вздохнул и перебросил сумку с едой на правое плечо. Он бы не возражал против того, чтобы влюбиться по уши, но женитьба на одной из бесцветных непорочных созданий, с которыми его знакомили на обедах и балах в аристократических домах Йоркшира, была немыслима. Он не знал Мэгги семнадцатилетней барышней, но был убежден, что она и тогда не была столь нестерпимо скучна.

День стоял жаркий, и Робин был рад ступить под прохладную сень леса. Он надел старую поношенную одежду, которую было не жалко порвать, пробираясь по извилистым тропинкам, пробитых оленями и другими дикими животными.