— Вы представляете, как вы изменились за последние две недели?
— Надеюсь, к лучшему?
— На мой взгляд, да. — Маркиз оперся спиной о каминную полку и скрестил руки на груди. Выражение его лица было серьезным. — Может быть, еще рано делать вам официальное предложение руки и сердца, но мне бы хотелось, чтобы вы его обдумали.
Дездемона пристально смотрела на него. Чувство облегчения ушло. До сих пор она плыла по волнам, наслаждаясь его обществом и его восхищением, но теперь, когда надо было решать, ожили все ее мучительные сомнения.
Джайлс был обескуражен.
— Вы, кажется, удивлены? Мы же об этом говорили еще в Давентри.
— Наверное, я считала, что, поразмыслив, вы не станете делать мне предложение, — неуверенно ответила Дездемона.
Маркиз улыбнулся той ироничной улыбкой, которая ей так нравилась.
— Мне неясно, в ком вы не уверены: во мне или в себе? — Улыбка погасла на его лице. — Вы — живое подтверждение того, что женщине необязательно быть замужем, что у нее и без этого может быть полноценная жизнь. Даже если вы в принципе не возражаете против замужества, вам, — возможно, хочется найти кого-нибудь более достойного. Тогда… тогда так и скажите, и я больше никогда об этом не заговорю.
Эти слова напомнили Дездемоне, что не одну ее терзает неуверенность в себе.
— Я ни минуты не сомневаюсь, что вы будете мне прекрасным мужем. Вот только не знаю, — она на секунду остановилась, — буду ли я вам такой же прекрасной женой.
Джайлс смотрел ей в глаза:
— Вы прямодушны, красивы, у вас доброе сердце и вы не терпите дураков. Чего еще можно желать от жены?
Дездемона улыбнулась, услышав перечисление своих достоинств, но отвела глаза.
— Я не уверена, что смогу подарить вам наследника. Правда, мы с мужем много лет спали врозь, так что я, может быть, и не бесплодна, но мне уже за тридцать…
— Это не имеет ни малейшего значения, — перебил ее маркиз. — Я делаю вам предложение, потому что хочу, чтобы вы стали моей женой, а не потому, что мне нужна племенная кобылица. Меня совершенно не волнует, что Вулверхемптон унаследует Робин или его сын. И моя мать, и моя жена умерли при родах. Мне бы не хотелось, чтобы то же самое случилось с вами.
Дездемона в растерянности смотрела на свои стиснутые на коленях руки. Когда говоришь полуправду, то оказываешься совершенно незащищенной после того, как ее опровергли. Деваться некуда — видимо, придется сказать правду.
Она заставила себя поднять на Джайлса глаза.
— Есть еще одна, более важная причина, которая заставляет меня сомневаться в том, что я буду вам подходящей женой. Вы — страстный человек, и вам наверняка нужна такая же жена. Но я не знаю, способна ли я вам соответствовать.
Она надеялась, что он поймет смысл ее слов, но этого не случилось. Джайлс долго молчал, потом тихо сказал:
— Я не понимаю. Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду.
Дездемона сгорбилась и проговорила несчастным голосом:
— Муж… говорил мне, что я холодная, как льдышка, что любая уличная шлюха дает больше тепла.
Джайлс подошел к ней, сел на ручку кресла и обнял ее.
— Не говори так, любимая, — прошептал он, прижавшись щекой к ее волосам и тихонько укачивая ее в своих объятиях. — Несчастный брак убивает в женщине страсть. Не надо считать себя холодной только потому, что так говорило эгоистичное животное.
Дездемона, дрожа, прижалась к нему, но ей понемногу становилось легче. Джайлс нежно погладил ее по волосам.
— Какой же ты честный человек! Вряд ли в Лондоне нашлась бы другая женщина, которая, получив предложение руки и сердца от маркиза, стала бы перечислять ему свои воображаемые недостатки.
Дездемона подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Мне не важно, что на мне хочет жениться маркиз. Мне важен Джайлс Андервилль, самый добрый, самый остроумный и самый красивый мужчина в Англии.
Джайлс широко улыбнулся.
— Выходит, мы оба не прочь вступить в брак. Так когда же?
Прежде чем Дездемона успела ответить, он наклонился и поцеловал ее. Желание, которое угасло в нем во время этого странного разговора, опять стало нарастать. Дездемона отвечала на его поцелуй, жалея только, что у нее в этом так мало опыта.
Джайлс поднял голову и улыбнулся.
— Ты целуешься совсем не как холодная женщина.
Он встал и потянул ее за собой, чтобы поцеловать еще раз — более долгим и страстным поцелуем.
Дездемоне нравилось ощущение его сильного мускулистого тела. Это был единственный человек, рядом с которым она чувствовала себя слабой и женственной. Она прильнула к нему, самозабвенно наслаждаясь поцелуем.
Джайлс вдруг отступил. Он неровно дышал.
— По-моему, у нас все будет хорошо. Может быть, он и прав, но Дездемона не хотела рисковать. Опустив глаза, она, запинаясь, проговорила:
— Джайлс, брак — это на всю жизнь. Лучше нам не делать опрометчивого шага, не уверившись в себе. То есть, — поправилась она, — пока я не буду уверена в себе.
— Но гарантий быть не может, Дездемона, — серьезно сказал маркиз. — Будем надеяться, что любовь нам поможет. — Он легонько погладил ее щеку. — А я тебя очень люблю.
— Я тебя тоже люблю, — прошептала она, — но такой веры в силу любви, как у тебя, у меня нет. По-моему, лучше сначала… попробовать.
Джайлс изумленно посмотрел на нее.
— Дездемона, ты предлагаешь мне себя? Она кивнула, медленно краснея, и спрятала лицо у него на груди.
Он крепко обнял ее и рассмеялся. Чувствуя себя униженной, она попыталась вырваться, но он ее не отпускал.
— А ты представляешь себе, как это страшно для мужчины: знать, что все его будущее зависит от того, как он сумеет зарекомендовать себя за одну ночь? Тут недолго и опозориться.
Поняв, что он смеется не над ней, а над собой и над слабостями человеческой природы, Дездемона тоже засмеялась.
— Почему это должна быть одна ночь? Их может быть столько, сколько нужно. — Она плутовски улыбнулась и крепче прижалась к нему. — И, хотя я уже очень давно не была с мужчиной, но, если меня не обманывает память, по всем признакам тебе не грозит опозориться.
Джайлс так и ахнул.
— Ну что ж, тогда позволь мне убедить тебя, что из тебя получится превосходная жена.
Он приник к ней в поцелуе, от которого у обоих закружилась голова. Они молча пошли наверх в спальню Дездемоны. Ее голова лежала на плече Джайлса, и никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой. В какое-то мгновение этого последнего поцелуя она поняла, что Джайлс прав, и то могучее влечение, которое она к нему испытывает, означает, что она может быть страстной в постели. Но раз уж они решили проверить, зачем откладывать?
Закрыв за собой дверь спальни, Джайлс тихо сказал:
— Дай мне на тебя посмотреть.
Горничная оставила гореть только одну лампу, но я в ее слабом свете Дездемоне было видно, как он на нее смотрит. Джайлс медленно обошел вокруг нее, а она стыдливо стояла, не шевелясь. Он расстегнул застежку жемчужного ожерелья и поцеловал ее в шею. Затем распустил ее волосы по плечам и уткнулся в них лицом, шепча ей в ухо:
— Мне так давно хотелось это сделать. У тебя волосы как огненный шелк, и вся ты такая же.
Его дыхание согревало ей шею, его слова согревали ей душу. Постепенно и в ней просыпалась уверенность.
— Я тоже хочу тебя видеть, Джайлс.
Она развязала его шейный платок, потом расстегнула пуговицы рубашки и положила ладонь на широкую теплую грудь. Волосы на груди щекотали ее ладонь, и она чувствовала, как все сильнее колотится его сердце.
Так, по очереди, они раздевали друг друга, не спеша, разжигая страсть нежными словами и прикосновениями.
Когда ее сорочка упала на пол, и она осталась в одних чулках, Джайлс сказал осипшим голосом:
— Ты прекрасна, ты просто великолепна. Бодичея, королева-воительница древних бриттов, наверное, была похожа на тебя: пламенеющие волосы и пламенеющая женская сила. — Он улыбнулся. — С самого Давентри я все думал, какая у тебя потрясающая шея.
Дездемона покраснела.
— Так это на шею ты пялился весь вечер?
— Конечно, на шею. Я ведь джентльмен. — Он приподнял руками ее роскошные груди и сказал, тяжело дыша:
— И это я тоже хотел сделать с самого Давентри.
Он благоговейно поцеловал ложбинку между ними, потом стал лизать и целовать ее соски.
Дездемона ахнула и закинула голову назад. Впервые в жизни она благодарила судьбу за свое вызывающе роскошное тело. Ведь Джайлс восхищался им, а она больше всего на свете хотела доставить ему удовольствие, отплатить ему радостью за ту радость, что расцветала в ней.