Однако сейчас Юла о своей неприязни к больницам даже не вспомнила. Она летела в буквальном смысле по коридору, оставив Михалыча далеко позади, ещё где-то на первом этаже. И была целиком и полностью сосредоточена на поиске палаты, в которую, как ей сказали, определили Юру. Следователя она еще также не видела. Да и медперсонал в приемном затруднился объяснить, что же именно со здоровьем Юры. Вот она и неслась, как ненормальная, по коридору, даже себе не до конца отдавая отчет, насколько силен страх за любимого, грызущий ее изнутри.
Поняла, что приближается к цели, увидев у одной из дверей того самого Вадима, который у нее утром сведения собирал. Вроде и так торопилась, но теперь просто рванула вперед, лавируя между пациентами и медперсоналом, также ходящими по коридору.
— Он здесь? — еле выдохнула, пытаясь проскользнуть мимо помощника следователя.
Но тот уверенно стоял на входе, не пропуская.
— Да, сейчас. Я уточню, можно ли. Там врач как раз, и Юрия еще допрашивают, — Вадим вроде и с сочувствием глянул, и в то же время ясно давал понять, что без разрешения начальства не пропустит ни под каким предлогом.
И Юла осталась под дверью, едва в состоянии стоять на месте, пока Вадим исчез внутри. Появилось ощущение, что она так долго не продержится, закатит настоящую истерику и вломится к Юре… В конце концов, он же ее муж практически — имеет полное право! К счастью, терпение Юлы испытывали недолго. И Вадим вновь вышел буквально через минуту.
— Можете заходить, — кивнул он, придержав для нее дверь.
В этот момент в том конце коридора, откуда Юла и прибежала, наконец-то показался Михалыч. Но Юла уже не в силах была ждать. Проскользнула мимо Вадима, оказавшись в палате.
— Добрый вечер, — ещё когда она не успела даже сориентироваться, тут же поздоровался Тищенко.
Следователь поднялся со стула, на котором сидел до этого, и отошел от кровати, где лежал Юра.
И, откровенно говоря, Юла даже внимания не обратила ни на следователя, ни на врача, который также обернулся при ее появлении. Все ее внимание, целиком и полностью, сосредоточилось на любимом.
Он выглядел… странно. Непонятно сразу — почему создавалось такое ощущение… Но это не имело никакого значения! Юла метнулась к нему ближе.
— Аккуратней с повязками только, — тут же подал голос врач. — И ожоги. Хоть и первая-вторая степень, его быстро вытащили, молодцы, а площадь повреждения немаленькая, пусть и тоже не критична. Так что трогать их не нужно. И все нормально заживет…
— Поняла, — выдохнула Юла, все равно не оборачиваясь ни на кого.
И ничего она не поняла, на самом деле. Только смотрела на Юру и насмотреться не могла! Слезы на глаза навернулись. И так хотелось его обнять, поцеловать! Но после предупреждения врача уже сомневалась, а можно ли его вообще касаться? Так и замерла у самой кровати, не в состоянии толком слова сказать. Зато испытывая невыносимое почти облегчение от того, что все решилось.
— Что, настолько страшный, сокровище мое? Тищенко мне зеркала не давал, знаешь ли, — хмыкнул Юра, но было видно, что ему с трудом удается говорить. То ли больно, то ли просто…
А Юла даже растерялась от его вопроса.
— Почему страшный? — нахмурилась, оторвавшись взглядом от его смешливых глаз. Таких родных и любимых! И… — Ой. Юра, у тебя бровей нет. И ресниц тоже… И волосы такие… — вроде и понимала, что ему не до смеха сейчас. Но саму такое веселье вдруг разобрало… истеричное, чего скрывать. — И синяк на скуле огромный…
— И весь красный как помидор, если по чувству жжения судить, — снова хмыкнул Юра, поддерживая ее смех. — Не нравлюсь теперь? Передумаешь за меня замуж завтра выходить? — попытался лихо заломить бровь… Ну, или то место, на котором бровь ранее имелась.
Это оказалось последней каплей — Юла расхохоталась, заливаясь смехом, который уже секунды через три превратился в настоящий рев.
— Я так люблю тебя! — захлебываясь рыданием вперемешку со смехом, рухнула на стул, где Тищенко раньше сидел.
Оглянулась, только теперь вдруг поняв, что никого уже в палате, кроме них, не осталось: и врач, и следователь вышли. А она не заметила и не услышала… И зарыдала с новой силой. Словно бы поняв, что никто не видит ее эмоций, кроме любимого.
— Сокровище мое! Ну что ты. Все же уже. Хорошо все… Не плачь, пожалуйста, — искренне заволновался Юра, дернулся к ней, протянув в ее сторону ладонь. Глухо застонал, чертыхнувшись сквозь зубы.
Юла кивнула, пытаясь набрать воздух распахнутым ртом. Только все равно сложно было унять все те ощущения, которые целый день одолевали, вперемешку со страхом за него. А теперь выплеснулись в этом диком плаче с хохотом. И сама не зная, можно ли, едва-едва касаясь, накрыла своей рукой его пальцы. Вроде те казались не такими поврежденными. Но все равно боялась сжать, пусть и хотелось его всего обхватить руками.
— И замуж пойдешь? — хотел было рассмеяться Юра, или ее рассмешить. Да лишь чертыхнулся.
— Не надо, помолчи, — понимая, что ему больно, Юла наклонилась, поцеловав его пальцы, самые кончики, опасаясь усилить боль. — Не напрягайся, любимый… Пойду, конечно, что за вопрос? — фыркнула, вытирая слезы. — Но тебе поправиться надо сначала…
— Эй, я только на мысли, что у нас роспись завтра, из того ангара и вылез, — возмутился Юра, явно имея свое мнение. — И до центра доползу завтра. Обезболивающее у врача попрошу, — слабо подмигнул, пожав ее пальцы своими. — Уверен, меня поймут, ради такого события. Да и не критично все, на самом деле, выглядит страшнее, чем есть…
— Любимый мой… — у Юлы прервался голос.
Слишком много эмоций. Слишком острое облегчение. Чересчур много радости и счастья… Вновь сморгнула слезы, которые никак не желали прекращаться.
— Ну вот, снова глаза на мокром месте. Юла, сокровище мое, я ж тебя даже не обниму сейчас толком! — немного раздосадованно выдохнул Юра. — И до магазина с дынями еще неделю точно не доберусь… Разве что Михалыча послать… как тебя успокоить?!
Она рассмеялась опять. Какофония. Карусель эмоций, где одна сменяет другую… Сердце скачет в груди как полоумное! Хорошо до одурения, упасть и лежать хочется, и трясет всю одновременно с этим. Зажмурилась, провела ладонью по лицу.
— Так что случилось, Юра? — сделав вдох-выдох, всхлипнула она. — Что с этим Филиппом? Его задержали?
Юра же в ответ на ее вопрос как-то помрачнел и отвел глаза, посмотрев в стену.
— Погиб он, — глухо, мигом растеряв все веселье и шутливость в тоне, ответил любимый, не глядя Юле в глаза. — Там все эти горюче-смазочные материалы… Я не ожидал, что так рванет… Хоть и надеялся на пожар, мне надо было как-то выбираться… Рассчитывал, что ты про локацию вспомнишь, но все равно, не представлял, сколько это времени займет, да и как полиция будет действовать. А мне к тебе было нужно. Я же знал, что волнуешься и переживаешь… Видел, как охранники поглядывали, выбегали курить на улицу… А все равно не рассчитывал, что так бахнет. Сам на пороге уже был, хоть Фил и целился. А он и еще один… — Юра перевел взгляд в окно, так и не встретившись глазами с Юлой. Рассказывал немного путано, сумбурно, перескакивая с одного на другое. Но достаточно, чтобы главное уловить и осмыслить.
А она… Что ж, Юла уже хорошо этого мужчину знала. И понимала тоже многое.
— Любимый мой, — еще аккуратней, едва заставляя себя сдерживаться, она прижалась губами к его ладони.
Вроде не поврежденная, не должна боль усилить. Хоть и ясно уже, что Юру не только физическая боль мучила. Он совесть свою, искренность и человечность в путешествиях не только не потерял… Эти качества в нем словно выкристаллизовались, закалились, когда иное — напускное и ненужное — слетело. И хоть она его ранее не знала (о чем иногда искренне жалела), а уже имела представление, что Юра был человеком в самом сильном, самом мощном значении этого слова, наверное. И несмотря на готовность поверить и довериться другому, несмотря на веру в людей, — слабым его назвать было невозможно. В этом огромная сила Юры и заключалась. В том, что мерило, по которому он иных судил, — из его внутреннего состояния шло. Вот только далеко не каждый мог такой мерке соответствовать. И сейчас Юра раскаивался и сожалел о смерти Филиппа, несмотря на то, как и сколько раз бывший друг его предавал.