Комната была погружена во мрак, и только крошечная ванная, облицованная голубым кафелем, была ярко освещена. Посреди нее стояла Кейт, держа в руках разбитый стакан. Она только что приняла душ и еще не успела одеться. Стоя в темноте и разглядывая ярко освещенную нагую женщину, он внезапно почувствовал себя извращенцем, в эти краткие секунды он узнал, какие тайные чувства обуревают такого человека.
Ее мокрые волосы, облепившие голову, напоминали мальчишескую стрижку. Но тело ее, округлость плеч и бедер, было необычайно женственно. Рельефные бедра, плавно переходящие в изящную талию, упругая, чувственная грудь. Чуть ниже ребер — тонкая узкая линия, вырезанная в теле, беззащитный, до конца не заживший шрам. Майкл и сам не понимал, почему он казался ему сейчас непреодолимо эротичным. Этот изъян подчеркивал ее уязвимость и реальность, он делал ее досягаемой. Она опустилась на колено, чтобы поднять с полу осколки, взгляд Майкла застыл на крутом изгибе ее бедра и темно-коричневой тени промежности.
Он не смел пошевелиться. Он продолжал стоять как завороженный. Даже если бы его уход был для него в это мгновение делом жизни и смерти, он не нашел бы в себе сил, чтобы оторваться от нее. Ему хотелось любоваться ею бесконечно, наслаждаться неторопливыми движениями ее тела. Мимика и жесты способны многое рассказать о человеке. Одновременно его естество раздирали противоречивые эмоции. Глубокая неудовлетворенность собственным мировосприятием. Как всегда, его место в стороне от жизни, как всегда, он довольствуется позицией наблюдателя, не принимая в ней участия. Всю жизнь его учили, что любовь выражается единственно словами. Что-что, а красиво говорить, слава богу, он умел. На сей раз он не пожелал в выражении своих чувств ограничиться лишь словами. Ему захотелось протянуть руки и дотронуться до нее. А сделай он так, он сам не знал, чего бояться больше — ее ответной реакции или самого себя.
— Кейт, — тихо позвал он.
Странно смутившись, она выронила стакан и схватилась руками за лицо. Сдвинула локти, пытаясь прикрыть обнаженную грудь. Он понял, что он невидим ею: после яркого света глазу всегда трудно сориентироваться в темноте.
— Это я, — прибавил он.
В ее возгласе послышалось одновременно и облегчение, и вспыхнувший гнев.
— Какого черта?! — В ярости она стремительно пересекла ванную и схватила полотенце.
Он ладонью прикрыл глаза — наивный жест маленького мальчика.
— Господи, Кейт, я не хотел… Я пришел сообщить тебе о ребенке. Он родился.
С минуту она молчала, затем подобревшим, просветленным голосом сказала:
— О ребенке? Подождите секунду.
Он слышал, как она одевалась.
— Ну, теперь все в порядке. Я привела себя в приличный вид, можете рассказывать.
Все части женского тела делятся на приличные, менее приличные и неприличные.
Кейт завернулась в широкое банное полотенце, подоткнув его верхний уголок на груди. Ее лицо выражало искреннюю радость, она улыбалась.
Майкл вкратце передал ей разговор с Виктором по телефону.
— Сколько он весит? — Этот вопрос явно поверг Майкла в растерянность.
— Понятия не имею. Через… — он взглянул на часы, — пять часов Виктор будет дома. Ты сама его об этом спросишь.
С ее волос стекали тонкие струйки воды. Две или три капли упали на шею и скатились в нежную ямочку ключицы. Влага поблескивала на ее матовой коже. Она перехватила его взгляд и слабым голосом попросила:
— Не нужно, я сама.
Придерживая рукой полотенце, она опустилась на колени так, словно пыталась как можно скорее отстраниться от него, и стала собирать осколки стакана. Ощущая себя под прицелом его взгляда, Кейт чувствовала себя неловко. Вдруг она вскрикнула и отдернула руку.
Он опустился на колено и взял ее неохотно протянутую руку. Впервые он касался ее. Он увидел, как в ее глазах вспыхнуло и затрепетало удивление, впрочем, она сразу овладела собой.
Крошечная стекляшка торчала из подушечки большого пальца. Он извлек ее, с силой сдавил палец, выдавив каплю крови, и убедился, что в ране ничего не осталось.
— Нужно промыть, — сказала она.
Вместо ответа он поднес палец к губам и осторожно слизал кровь. Все это время он не сводил глаз с ее лица, ему хотелось узнать, что она чувствует, но она отвела взгляд в сторону. Она не знала, как вести себя, ни с кем прежде она не переживала такой интимной ситуации. Она вздрогнула.
— Ты не замерзла? — спросил он.
Она покачала головой.
Он осмотрел ее палец.
— Может быть, принести пластырь?
— О господи! — Она помимо воли засмеялась. — Вы, иезуиты, задаете чертову уйму вопросов.
— Разве? — Он хотел улыбнуться в ответ на шутку, но не смог.
Она находилась так близко от него, что капли с ее мокрых волос, падая, превращались в темные пятна на его пижаме. Он обеими руками сжал ее предплечья. Ее кожа была невероятной, мягкой и ровной, прохладной и нежной, как взбитые сливки.
Он двигался осторожно, все еще опасаясь встретить возмущение с ее стороны, не веря своему счастью: его не оттолкнули и не прогнали. Этого не произошло. В глянцевитой радужной оболочке ее золотистых глаз он видел собственное крошечное отражение. Словно она целиком вобрала его в себя.
Чувство, которое он питал к этой женщине, в глазах Церкви было греховным. Подобное чувство священнику полагается подавлять в зародыше. Подавлять и преодолевать. Он был не в силах это сделать. Да, правду сказать, он и не хотел. То, что происходило сейчас между ними, имело ту неизбежность, с которой нота, складываясь с нотой, образует созвучие.
Они оба были одиноки. Ни любимых, ни детей, ни иных связующих уз, которые можно было бы затронуть или разрушить. Он отодвинул ее левую руку, взял у нее тряпку с осколками и бросил на край ванны. Он и в мыслях не держал причинить ей страдания, он готов был подарить ей всю свою любовь.
Если кому-то и суждено мучиться за грехи плоти, то пусть это будет он.
Они стояли на коленях и смотрели друг на друга. Он протянул руки и обхватил ладонями ее лицо. Она чувствовала, как подрагивают его пальцы. Внутренним женским чутьем она поняла то, что он никак не мог выразить словами.
Он не пытался поцеловать ее. Страстный пыл его желания затаился в лихорадочном напряжении, с каким он изучал ее кожу, дуги бровей, линию подбородка, ее глаза. Он любовался ею, как драгоценностью, ей казалось, что он пытается сохранить в памяти ее образ, для того чтобы скрашивать им будущее одиночество.
Он отнял руки от ее лица. Вода сочилась с ее волос, стекая на плечи. Майкл провел пальцем по мокрому неровному следу, по щеке, к основанию шеи. Вниз по плечу, по бледной выпуклости груди.
Кейт затаила дыхание, мысленно умоляя его не останавливаться. За окном в тишине в зарослях плюща встрепенулась сонная птица, вскрикнула и затихла.
Майка наклонился к ней и прислонился лбом к груди. Ей было приятно теплое прикосновение густых черных волос.
— Кейт. — В его голосе слышалась борьба страстного желания и мертвого отчаяния.
Она вспомнила, кто он такой.
Испустив тихий нетерпеливый стон, она, потянув за край, ослабила полотенце. Махровая ткань скользнула по груди и повисла на бедрах.
Наблюдая за ее движениями, он поднялся с коленей и присел на корточки, опустив руки. Он сгорал от желания, и вместе с тем желание это смертельно пугало его. На этот раз все будет окончательно и бесповоротно. Никакого второго шанса. На этот раз воды сомкнутся над его головой.
— Майкл? — В ее голосе звучал вопрос.
Низкий чувственный голос итальянки: «Ты меня не хочешь, Майкл?»
— Боже мой, — тихо произнес он, но другим тоном, не так, как обращаются к Богу на проповеди. Но по-прежнему не двинулся с места.
Она положила руки под грудь и слегка приподняла мягкую плоть, жестом провоцирующим и волнующим, невинным и эротичным. Где-то подсмотрела. Бог его знает где. Банальный жест соблазна. Его кольнуло сожаление оттого, что она опускается до этого жеста. И неловкость оттого, что делает это она для него.
Она предлагала себя, неумело пыталась завлечь его в свои сети. Но ее глаза цвета янтаря светились неподдельной детской чистотой. Она смотрела на него в упор, золотистые крапинки темнели вокруг расширенных зрачков, затягивая его в свои бездонные омуты.