Юта издала короткий смешок. Женщины улыбнулись друг другу. «Они поладили», — с облегчением и радостью подумал Три-Вэ.
— Это все так грандиозно для меня, — сказала Юта. — Можно мне будет принести туда Чарли Кингдона?
— А что, по-твоему, будет у нас гвоздем всей программы? — вопросом на вопрос ответила Амелия. — Демонстрация публике нашего Чарли! Он просто прелесть! — На какую-то долю секунды печаль промелькнула у нее на лице, но она тут же снова улыбнулась. — Значит, решено. У нас будет вечер всех трех поколений рода Ван Влитов.
— Как я с ними со всеми буду знакомиться? Мне страшно, — призналась Юта, убирая со стола на кухне после ухода Бада и Амелии. — А знаешь, я думала, она будет смотреть на меня свысока. И он тоже. А оказалось, они так доброжелательны.
— Я же говорил тебе.
— Бад... он чертовски обаятелен, правда? Входит и сразу начинает всем командовать, всех заставляет плясать под свою дудку... в хорошем смысле, конечно. — Тарелки застучали об эмалированные стенки таза для мытья посуды, за ними туда полетели ложки и вилки из большого серебряного столового сервиза, купленного Бадом и Амелией в Лондоне для свадебного подарка Юте и Три-Вэ.
«А я так ничего и не послал им, — подумал Три-Вэ. — Даже просто привета».
— А она такая миниатюрная! Казалось бы, такие деньги, а на ней простые старые туфельки. Впрочем, когда говоришь с ней, забываешь обо всем. Она... она прямо как золотая жилка. Понимаешь, что я имею в виду? Жилка никогда вся не видна, сверкает только маленький кусочек. Вот и она не стала хвастаться своими путешествиями и красивым новым домом. Мы почти все время говорили про Чарли Кингдона. Ты видел? Она же просто влюбилась в него! — Юта повернулась к Три-Вэ. — Я заметила, что она тяжело переживает свою бездетность. Бедняжка! Они женаты уже больше шести лет, теперь уж она вряд ли родит.
Эта проявленная Ютой жалость была напускной, но в ее голосе не чувствовалось злорадства. Она вновь отвернулась к тазу с мыльной водой.
«Значит, — подумал Три-Вэ, — именно бесплодие Амелии делает возможным для Юты смириться с ее социальным статусом, ее богатством и личным обаянием. До тех пор, пока Юта сохранит свои позиции как единственный поставщик наследников для Ван Влитов, все будет хорошо». Он стал рассматривать свои черные от смолы ногти на пальцах. «А я чем лучше? Женское горе Амелии позволяет мне считать, что она на самом деле не принадлежит Баду».
— А знаешь, Три-Вэ? У меня никогда не было подруги, хотя всегда хотелось иметь ее, — с грубоватой застенчивостью проговорила Юта. — Думаю, мы с Амелией станем настоящими друзьями.
Вдруг Три-Вэ сказал:
— Бад предложил вложить деньги в мой участок.
Юта тут же обернулась к нему, рот ее изумленно искривился, она держала в мыльной руке чашку, с которой на линолеум капала вода.
— В твой участок? То есть ты хочешь сказать, что он поверил в тебя? Поверил в том, что там есть нефть? — Тон, которым она произнесла эти слова, говорил о том, что сама она до сих пор совершенно в это не верила.
— Похоже.
Это сообщение произвело на Юту большое впечатление. Брови у нее удивленно поползли вверх. Она не раз слышала от Хендрика о том, какой проницательностью в делах отличается Бад.
— Сколько? — спросила она.
— Достаточно для того, чтобы хватило на буровую установку, — ответил Три-Вэ. — Но я ему отказал.
— Правильно, — сказала Юта. — Нам не нужны его деньги.
Юта, как и он, хотела успеха как бы в противовес успеху Бада, а не благодаря ему. После этих слов Три-Вэ проникся теплым чувством к жене.
— Если все-таки надумаешь взять его в компаньоны, не давай больше десяти процентов.
— Нет, я ему уже твердо отказал.
— Ты правильно поступил.
Три-Вэ подошел к низкому шкафчику, сел на корточки и достал бутылку виски.
— Ты уже не передумаешь?
— Нет.
Он вышел с бутылкой из дома и уселся на ступеньках заднего крыльца. Наступал вечер, низкое солнце проглядывало между высокими камедными деревьями и эвкалиптами, которые фермеры завозили из Австралии для защиты посевов от ветра. Он встряхнул бутылку и сделал глоток. За годы старательства у него время от времени случались загулы. В шумных пирушках он безуспешно пытался утопить свои плотские страсти.
Он даже не думал о том, что Бад и Амелия могут любить друг друга. Бада он вообще считал не способным на такое чувство. А если предположить, что Амелия, благородная, умная, утонченная Амелия, может испытать чувство любви к человеку, которому совершенно чужды глубокие переживания... Нет, думать об этом было слишком больно.
Он попытался разобраться в чувствах, которые испытал, прикоснувшись губами к ее щеке. Они смутили и удивили его. Они с Ютой уже возобновили супружеские отношения, прерванные на время беременностью и родами. Однако он почувствовал страстное влечение к Амелии, влечение, вызванное долгим воздержанием. Его опьянили вкус и шелковистость ее кожи, которой он никогда прежде не касался и почувствовал, только поцеловав Амелию.
На город наплывал серый туман, а вместе с ним и сумерки. Три-Вэ прикончил бутылку, глядя в темноту и представляя, как занимается любовью с женой брата. Когда он наконец вернулся в дом, Юта помогла ему пройти по коридору через кухню в их спальню и уложила в постель. Вместо подушки она подложила под жесткий валик полотенце и стянула с него ботинки. Он был пьян в стельку.
Глава десятая
В мае на город с моря наплывает ночной туман, поэтому рассветы всегда пасмурны. В субботу 7 мая солнце, как обычно, выглянуло поздно. Но к половине третьего его жаркие лучи уже вовсю припекали открытые экипажи, которые теснились на широкой улице на северо-западной окраине города.
Бад нанял поливальную телегу, чтобы прибить поднимавшуюся столбом пыль, когда приглашенные мужчины будут верхом подъезжать к экипажам, приветствуя женщин. Гости приехали целыми семьями, и девушки, которые еще не выезжали в свет, были очень возбуждены и нервно хихикали под кружевными зонтиками от солнца. Их старшие сестры кокетничали с молодыми людьми, сидевшими верхом на лошадях. На родственниках и испаноязычных друзьях доньи Эсперанцы были их обычные черные платья. Американки же были разряжены в пух и прах: платья с узкими корсажами из набивного ситца, расшитые блузки, широкие длинные юбки с кружевной каймой по подолу, юбки а-ля Кармен, смело открывающие хорошенькие ножки. На ком-то было домотканое платье, имевшее такой вид, будто его перевезли в сундуке через весь материк. Белые платья Соноры, кринолиновые юбки, мантильи с черным кружевом, расшитые веселыми узорами шелковые шали. У многих женщин были прически валиками с воткнутыми в волосы высокими испанскими гребнями.
Мужчины были в костюмах пастухов-вакеро: короткие расшитые куртки с серебряными пуговицами, узкие бриджи для верховой езды, шляпы из шерсти викуньи с широкими полями и плоским верхом. Звенели шпоры. Слышались голоса:
— Ба, дон Бенито!
— Мое почтение, дон Энрике!
— Здравствуйте, донья Амелия! Надеемся прекрасно провести время на вашей гасиенде!
Мало у кого из приглашенных в жилах текла испанская кровь, разве что у пожилых, одетых в черное женщин. От калифорнийских испанцев происходили, пожалуй, только Ван Влиты, смуглые Боствики, Голды и еще кое-кто. Но среди них не было ни одного человека с испанской фамилией.
Мужчины подъезжали верхом к коляске Амелии и тепло приветствовали ее. Она представила им Юту, а донья Эсперанца с гордостью приподняла вверх Чарли. Женщины привстали в своих экипажах, вслух выражая восхищение темноволосым малышом и поздравляя Амелию с возвращением домой из Европы.
Три-Вэ — на нем был расшитый серебром костюм дона Винсенте — сидел на взятой напрокат кобыле и наблюдал за тем, как сердечно приветствуют Амелию окружившие ее гости. Он никак не мог себе представить, что всего семь лет назад она была жертвой всеобщей людской жестокости. Впрочем, он хорошо знал Лос-Анджелес. Отличительной особенностью этого города было то, что его население постоянно увеличивалось за счет непрекращающегося притока новых поселенцев. Здесь никто не желал оглядываться в прошлое, все жадно вглядывались в будущее. Прошлое забывалось. Большой скандал не оставлял темного пятна на личности человека, а напротив, придав известности, казалось, облагораживал его облик, как лак подчеркивает красоту портрета. То же самое случилось и с Амелией Ван Влит.