Оксана Ткаченко - Облака не тают

Бернар обнял её и прижал к себе.

– Моя девочка, не надо плакать. Я здесь. Я никуда не уйду, – шептал он. «Какая же она трогательная, хрупкая! Я люблю её. С той секунды на Карловом мосту», – подумал Дюке.

Усталость и нервозность минувшего дня сказались на Гринчук. Слёзы лились сами собой. Капелька за капелькой она чувствовала, что расслабляется, избавляется от гнетущего одиночества, от невыносимой тоски. Тёплые объятия Бернара погружали её в сон, в котором было легко, надёжно и очень спокойно. А ещё там царила любовь.

Выставка, только что открывшаяся в пражском музее, называлась «Пейзажи русской земли». Дина Гринчук несколько раз внимательно перечитала афишу у входа. «Моя первая зарубежная выставка. Прага, я люблю тебя! И спасибо тебе за встречу с Бернаром. Я и его люблю, но как ему сказать о любви? Он не поверит, подумает, что я из благодарности за свои картины вешаюсь ему на шею. Без любви плохо, а с любовью ещё тяжелее. Тысячи дурацких отговорок. Будешь жалеть, что не призналась в своём чувстве. А может быть, наоборот, будешь жалеть, что призналась в нём. Запутанная жизнь», – пронеслось в голове девушки, когда она наблюдала за директором парижской галереи. Он разговаривал с куратором выставки. Улыбался и ловил взгляды любимой художницы. Да, Дина Гринчук стала его любимой художницей. Сначала он полюбил её искусство. А теперь томился от невыносимой притягательности её личности. Он влюбился в неё, однако всеми силами боролся с этим наваждением. Дюке полагал, что его любовь к ней покажется Гринчук ненастоящей. Больше всего он боялся, что она подумает, будто он хочет платы за свой труд, за организованную выставку. Ах, если бы она знала! Ему не нужна была ночь страсти, в которой отсутствовало духовное притяжение. Раньше он не придавал такого значения постели. Но ведь раньше он и не любил. Он никогда не любил тех, кто когда-то подогревал его огонь. Они – временные утешения для тела, жаждущего побед. Дина пробудила в нём новые мысли, открыла тайны души и сердца. Он хотел её. Хотел не просто для удовлетворения желаний. Нет. Он хотел её, потому что любил. Любил искренне, нежно. С каждой минутой его любовь перерастала в обожание. И Бернар стеснялся этих эмоций. «Интересно, верит ли Дина в любовь с первого взгляда? Как мне сообщить ей о том, что она – именно та женщина, которую я полюбил с первого взгляда? Вчера на Карловом мосту я это понял. Я ничего подобного прежде не испытывал. А ведь опыт отношений у меня немаленький. Если я признаюсь ей в любви, то вдруг она исчезнет из моей жизни? Вдруг она испугается и сбежит, и я никогда её больше не увижу? Я не смогу без неё. Мне необходимо видеть её, наслаждаться её образом. Может быть, она позволит себя любить. Я ни за что не хотел бы получать любовь только из благодарности, только из невозможности отказать. Я не желаю, чтобы она тяготилась моим чувством. Я хочу, чтобы и она тоже любила меня, чтобы мы вдвоём умирали от счастья. Скорее бы покинуть музей и отправиться с Диной куда угодно!» – размышлял Бернар.

– Месье Дюке, большое вам спасибо за эту выставку! – сказала Дина, подойдя к нему. Они стояли в углу, откуда открывался вид на весь выставочный зал. Люди подходили к картинам, внимательно рассматривали, о чём-то рассуждали, некоторые фотографировали. Прессы было много. Связи директора парижской галереи помогли расшевелить общественность.

– Пожалуйста. Правда, это я должен сказать вам «спасибо». Ведь вы подарили мне праздник, – ответил француз. – Послушайте, Дина, не говорите мне «месье Дюке». Для вас я просто Бернар. Хорошо?

– Как-то неудобно. Ведь вы…

– Что я? Старше вас, и потому вы не можете ко мне обращаться по имени? – перебил её Дюке. Да, он думал о разнице в возрасте. Неужели он годился ей в отцы?

– Нет. Дело не в этом. Хотя и… Я имела в виду статус, положение или как правильно это звучит, – запнулась девушка. Она не ожидала такой вспышки ярости от милого человека, который в прошлую ночь убаюкивал её, словно малышку.

– Статус, положение? Это не имеет никакого отношения к общению двух друзей, – сказал он. – Мы ведь друзья?

– Да, Бернар, друзья, – ответила художница и подумала: «Почему бы и нет? Если я люблю его, то значит, я имею право хотя бы на дружбу с ним. От дружбы с ним я не смогу отказаться. Дружба с этим мужчиной мне нужна отнюдь не для воплощения корыстных целей. Мне просто он очень нужен».

– Вот это мне уже нравится. Дина, а сколько вам лет? – полюбопытствовал директор парижской галереи.

– 26. А что?

– Я старше вас на четырнадцать лет. Мне сорок. Кажется, в отцы я вам вряд ли гожусь, – успокоился Бернар.

– Угу. Вряд ли. А вы что хотели меня удочерить? – засмеялась Гринчук. «Неужели он думал, что я – несовершеннолетняя? Может быть, он считает, что большая разница в возрасте мешает любви? Или опасается того, что я не смогу полюбить взрослого мужчину, предпочтя ему парня-ровесника? Или же думает, что он не подходит мне по возрасту и оставит всякие попытки добиться меня? Неизвестность вечно подводит человека, заставляя тревожиться тогда, когда этого делать не стоит», – пронеслось в голове девушки.

– Нет, удочерить не хотел и не захочу. Мне нужны вы для другого дела.

– И что за дело? Опасное?

– В каком-то смысле да.

– Я заинтригована. Рассказывайте.

– Здесь неподходящая аудитория. Может быть, мы с вами сбежим отсюда?

– Сбежим? Но куда?

– Выставку открыли. Официальная часть завершилась. На вопросы есть ответы. Завтра придём сюда снова. А сейчас мы можем для всех исчезнуть, если вы, конечно, не хотите остаться.

Дина задумалась на минуту: «Куда же мы пойдём?». Выставка немного утомила её. Она раздала десятки интервью журналам, газетам, телеканалам. Теперь художница мечтала скрыться.

– Я не хочу здесь оставаться.

– Идём.

Несколько кварталов они прошли молча. Бернар думал о Дине. Дина думала о Бернаре. «Надо же он попросил обращаться к нему просто по имени. Не обольщайся, Диночка. Может быть, он со всеми девушками подобным образом себя ведёт, а ты, услышав от него нежную фразу, тут же таешь. Так нельзя. Надо собраться и не позволять ему никаких вольностей. Моя выставка тоже открывает ему свои профессиональные горизонты, а потому не стоит дёргаться из-за того, что я ему что-то должна. Не все ищут выгоду в любом поводе. Успокойся. Если бы он хотел получить какую-то плату, он бы ещё прошлой ночью предпринял шаги, но он не сделал ничего предосудительного по отношению ко мне. Он вёл себя весьма прилично. И я не имею права думать о нём плохо», – размышляла художница, крепко сжимая ручки своей маленькой чёрной сумочки.

Дюке время от времени поглядывал на неё. Любоваться её гордым профилем приходилось украдкой, чтобы она не заметила. Старался сохранить в памяти каждую чёрточку лица. Он не мог ничего с собой поделать. Дикая любовь разъедала его, и он не знал, как себя вести с нею. Неподдельное чувство пропечатало его мысли, будто кто-то подложил под них копирку. И везде значилось простое и одновременно сложное для него предложение: «Я люблю тебя, Дина!». Конечно, он собирался рассказать Гринчук о любви. Однако он не хотел делать этого сейчас, фактически в первый день знакомства, боясь спугнуть её. Хотя и понимал, если не поторопится, то рискует упустить своё счастье. Примеры у него имелись. Друг Бернара, вернее, бывший друг, был без ума от одной барышни. Терпеливо он выжидал подходящий случай для объяснения в любви. Как вдруг кто-то посмелее, взял и сделал ей предложение, а она согласилась и навсегда исчезла из его мира. А он впал в отчаяние, запил и с тех пор директор парижской галереи его не видел. Мужчина отрубил все связи с миром и погрузился в боль. Дюке не желал дойти до такого состояния. Всё надо делать вовремя. У него вдруг заныло сердце. Бернар вспомнил, что ему завтра необходимо вернуться в Париж. «Позже разберусь с этим вопросом», – решил он.

– Дина, какую кухню вы предпочитаете? – спросил Дюке.

Художница вздрогнула. Она замечталась. Не обращая внимания на окружающую действительность, она парила в облаках вместе с Бернаром. Пора спускаться обратно на землю.

– Кухню? Вы имеете в виду, какая еда мне нравится?