— Сэр, уверена, вам хорошо известно, что я не принцесса, — отвечаю я с принужденной, вежливой улыбкой. — И если вы мне скажете, почему я здесь, я сделаю все от себя зависящее, чтобы помочь вам, а затем вернуться к своим делам.

Соединив пальцы обеих рук перед лицом, он с минуту обдумывает мои слова, стуча друг об друга указательными пальцами напротив своих сморщенных губ.

— Вам известно, кто я, мисс Мартин?

Я киваю.

— Да, сэр. Вы Анатолий Кабинов, самый главный босс русской организованной преступности в Штатах.

— Откуда ты знаешь, кто я? — настаивает он. — И не говори мне, что тебе рассказал мой внук. Я хочу знать, что тебе известно.

Чувствуя, что я колеблюсь, Рейз бросает на меня угрожающие взгляды, напоминая о своем предупреждении. Я тяжело сглатываю — у меня на языке все еще остался металлический привкус крови — прежде чем открыть рот и сообщить все, что я знаю.

— Однажды вечером, пару лет назад, я подслушала разговор моих бывших свекра и мужа, они обсуждали вас и возросшую активность вашей семьи в районе Чикаго.

Мой голос дрожит, слова вылетают скороговоркой.

— Винсент приказал Ису взять двух его людей и отправиться на какой-то склад, где они должны были покончить с вашим внуком, Алексеем Кабиновым, и всеми, кто с ним был.

Гнев вспыхивает в глазах Анатолия, а вся комната приходит в движение, все кричат, перебивая друг друга… все кроме Рейза. Он превратился в застывшую статую, его лицо вселяет ужас. До меня только теперь доходит, что раз Анатолий и его дед, то Алексей, наверное, приходился ему братом или кузеном.

Потеряв убитых Винсентом собственного брата и маму, я чувствую необъяснимый порыв протянуть руку и взять его ладонь, желание утешить его, но прежде чем я успеваю поддаться необдуманному импульсу, Анатолий вскакивает на ноги, заставляя всех вокруг замолчать.

— Ты уже оказала нам любезность, убив человека, который держал нож, и мы за это тебе благодарны. Но теперь ты должна закончить работу. Если ты хочешь прожить свою жизнь как Блейк Мартин, ты также заберешь жизнь у того, кто отдавал приказы расправиться с моим внуком и другими членами нашей семьи.

Со злодейской улыбкой на лице, обнажающей прекрасные белые зубы, он проницательно глядит на меня:

— Убей Винсента Риччи, принцесса, или присоединишься в могиле к своему бывшему ублюдку мужу.


Глава

4.


(Sad Song – We The Kings)


Мэдден


Остекленевшие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под полуприкрытых век, смотрят на меня из зеркала, а грубая темная щетина, неровно пробивающаяся по горлу, покрывает нижнюю часть лица. Только что принятый обжигающе горячий душ не смог смыть следы бессонной ночи, проведенной за телефоном и компьютером в неистовых попытках найти хоть какие-нибудь подсказки, где может находиться Блейк. Я всегда гордился своим умением сохранять спокойствие, хладнокровие и сосредоточенность в любой ситуации, поэтому этот потерянный, с явными следами похмелья вид — для меня нонсенс. Но дело в том, что я выгляжу ровно так, как себя чувствую — растерянным, обезумевшим, отчаявшимся.

Я балансирую на грани безумия, держась за единственную ниточку надежды… надежды, что она жива. К несчастью, единственный человек, которому, как я наверняка уверен, известно местонахождение моей девушки, внезапно решил отправиться на каникулы с друзьями на катамаране на весь уикенд. И я ни на секунду не поверю, что это простое совпадение. Эмерсон знала, что если она будет за сотни миль от берега, мы не сможем разыскать ее по сотовому телефону. Но когда-нибудь ей придется вернуться. Судя по тому, что она сказала своим родителям, это случится завтра днем. И я буду первым, кто встретит ее на пристани. И потребует ответы.

Но до тех пор я не собираюсь сидеть на месте. Нет, я должен что-то сделать, собрать всю информацию, какую только смогу. Из того немногого, чем Блейк поделилась со мной и Джей, вырисовывается какая-то мрачная, зловещая история, и я боюсь, что ее прошлое настигло ее. Я только не могу понять, как с этим связана Эмерсон.

Я резко встряхиваю головой вперед-назад, вырывая себя из беспрестанных мыслей, кишащих в голове, и заставляю себя действовать. Сидя здесь и таращась целый день на свое отражение, я не получу больше никаких ответов, кроме тех, что есть у меня сейчас, поэтому я отталкиваюсь от мраморной раковины, бреду к карго-шортам и футболке, которые принес с собой в ванную, и быстро натягиваю их, прежде чем спуститься вниз.

Истон и Джей, все еще во вчерашней помятой одежде, сидят за столом, перед ними — яичница с беконом, а в руках они держат по горячей, дымящейся кружке кофе. Судя по тому, как тихо они сидят и гоняют еду по тарелке, кажется, никто из них не проявляет особого интереса к пище. Хлопоча по кухне в каком-то безумном ритме, Сара поднимает глаза, когда я захожу в комнату, и тотчас же по ее мрачному выражению лица я понимаю, что они ей уже все рассказали.

— О, сеньор Мэдден. Почему вы не позвонили мне вчера вечером? — спрашивает давно работающая у меня домоправительницей женщина с размазанными под встревоженными глазами пятнами туши и свежими слезами, застывшими на покрасневших веках.

— Я могла бы прийти помочь. Вы же знаете, как я люблю это бедное дитя.

Кивнув, я широкими шагами направляюсь к ней, чтобы утешить и обнять. Вскоре после того, как мы с Блейк начали встречаться, Сара оказалась свидетельницей одного из ее приступов и с тех самых пор стала по-особенному относиться к моей девушке, как заботливая мать.

— Сара, ты ничего не смогла бы сделать, — шепчу я, держа седовласую латиноамериканскую леди в своих руках. — Пока не вернулась Эмерсон, мы с Джей и Истоном съездим на квартиру Блейк и поищем — может быть, там найдутся какие-то подсказки.

Высвободившись из объятий, она делает шаг назад и вытирает слезы со щек:

— Разве вы уже не сообщили в полицию? Разве не должны они уже ее искать? Должен же кто-то что-то делать?

— Да, сообщили, — заверяю я ее. — Но так как Блейк — взрослый человек, и нет никаких следов насилия, они не могут ничего сделать, пока не пройдет двадцать четыре часа с момента ее исчезновения. Вчера поздно вечером мне удалось переговорить с одним из следователей, и он посмотрит, что сможет узнать. Но мы не стали рассказывать ему об Эмерсон, текстовых сообщениях и их возможной связи, решив сначала поговорить с ней самой.

— Ay Dios Mio (прим.перев. исп. О, боже мой)! — пронзительно кричит она, с недоверием глядя на меня. — Почему не стали? Я не понимаю. Очевидно, что она не могла сама исчезнуть. Зачем вы покрываете эту… — она морщит нос, как будто попробовала что-то отвратительное на вкус, прежде чем выплюнуть последние слова — pinche bruja (прим.перев. исп. проклятая ведьма).

— Сара, пока мы не узнаем, с кем имеем дело, нам следует с осторожностью рассказывать о том, что нам известно, — объясняю я, подходя к кофе-машине и беря из шкафчика над ней дорожную кружку, хотя сомневаюсь, что кофеин хоть сколько-нибудь уменьшит степень моего переутомления. — Тебе известно, что она столкнулась в жизни с чем-то плохим. И мы не знаем, Сара, на что способны эти люди.

Уходя, она по-испански бормочет что-то еще себе под нос, явно не соглашаясь с моим видением ситуации. Мне понятен ее гнев и огорчение. Боже, действительно понятен. Но у меня есть плохое предчувствие по поводу того, чтобы сообщить обо всём властям, не переговорив с Эмерсон. Проблема в том, что те люди, с которыми она была связана до того, как переехала сюда и начала новую жизнь, скорее всего не самые законопослушные граждане, а мне отвратительна сама мысль о том, чтобы, подключив полицию, подставить под удар ее безопасность, особенно если мы сами в состоянии решить это дело.

Если они хотят денег, я заплачу им столько, сколько они попросят. Все, что у меня есть. Я хочу лишь вернуть свою сладкую девочку. Целой и невредимой. Я хочу держать ее в своих объятиях, смотреть ей в глаза и говорить, что люблю ее, то есть наконец произнести вслух то, чего я так долго избегал. Но, к сожалению, мне кажется, что если бы это было из-за денег, то мы бы уже получили звонок или записку с требованием выкупа.

Налив кофе, я гляжу на своего брата и Джей и, слегка вздернув подбородок, как бы молча говорю им: «Пошли». Они тут же встают, благодарят Сару за завтрак, к которому даже не притронулись и идут, чтобы взять свои вещи с барной стойки. Мы стерли себе языки, обсуждая эту ситуацию, и теперь просто надеемся, что сегодня нам удастся обнаружить что-нибудь еще.