И мы двинулись к стойкам регистрации.
Самолет приземлился плавно, а я все пыталась осмыслить то, что услышала от Эдика. Его предложение было странным. Даже пугающим. Нужно ли мне подобное – я не знала. Но… вспоминая голосок дочки, понимала, теперь любой путь будет правильным!
В аэропорту по прибытии Эдик арендовал машину, и мы отправились в… лес. Дремучий, высокий и страшный. Как из тех сказок, что я читала Даше в детстве. Там непременно жило чудище, с которым боролись главные герои. И вот теперь я сама ехала к такому «чудищу» просить о помощи.
Странно жизнь поворачивается.
– Аня, как ты? – спросил Эдик, осторожно выруливая по плохой дороге, больше похожей на широкую, плохо протоптанную тропу. – Сомневаешься?
– Не знаю, – ответила честно, – я так запуталась. Мир перевернулся вниз головой за последние дни.
– Страшно, – кивнул Эдик.
– Нет, – я грустно улыбнулась. – Знаешь, уже даже не страшно. Я на стадии принятия и поиска выхода. Вот и все. Есть болезнь, и я найду способ с ней справиться. Страх был сначала, а теперь… Я все еще переживаю, да так, что руки дрожат и сердце не на месте, но пытаюсь вселить в себя и Дашу уверенность, что мы справимся.
– Это правильно. Ты молодец. Мы уже почти приехали, поэтому я и спрашиваю, как себя чувствуешь. Знаешь, этот Ари Шимаз – странный мужик, с ним нужно разговаривать осторожно, чтобы не прогнал нас к такой-то матери. Он не терпит грубости. Да и людей вообще с трудом выносит – были у него истории в молодости, с кучей вытекающих. Потому он и переселился сюда, в глушь.
Я вздохнула, вцепилась в сумочку, чувствуя нервную дрожь.
– Каковы шансы, что он согласится мне помочь?
– Не знаю. Правда. Все будет зависеть от тебя. Зато если возьмется, то можешь вздохнуть спокойно, все сделает в лучшем виде.
Открыв сумку, я вынула успокоительные, выданные мне еще несколько дней назад по рецепту. Подумав, выпила вместо одной сразу три таблетки. Осознание того, что этот Шимаз откажется от найма, давило на голову, рождая резь в глазах и стук в висках.
– Аня, просто будь собой. – Эдик снова свернул и остановился на развилке. – Погоди, достану карту, не помню, куда здесь.
Я кивнула и, чуть пригнувшись, посмотрела в лобовое стекло. Вокруг только деревья. Вершин их даже не видно из машины. Вдруг появилась мысль, что мы потеряемся, застрянем в глуши. А я ведь даже не предупредила никого, куда отправляюсь. Снова открыв сумку, нашла телефон и… выругалась. Он был полностью разряжен.
– Все нормально, – тем временем сообщил Эдик, складывая карту, мы на месте. Сейчас влево, а там пару сотен метров. Соберись, Ань.
Он не обманул.
Пока я задумчиво крутила в руках мобильник, решая, что сказать, как убедить помочь, авто остановилось. Подняв голову, округлила глаза.
– Ого, – в унисон моим мыслям проговорил Эдик. – Вот это домина!
Он тоже пригнулся и посмотрел ввысь. Высоченный деревянный бревенчатый забор отгораживал лес от трехэтажной избушки за ним.
– Ничего себе, – хмыкнула я. – У меня точно хватит денег, чтобы оплатить его услуги?
– Говорят, у него для каждого своя такса. Если соглашается. Так что… Ань, я помогу, если что. У меня самого не так много денег, но кое-что есть.
Я с благодарностью сжала его руку и грустно улыбнулась:
– Спасибо.
– Что ж, пора знакомиться с хозяином дома.
Мы одновременно вышли из машины и подошли к мощным воротам, в которые была врезана входная дверь. Взявшись за железную ручку с головой волка на ней, Эдик несколько раз громко постучал. Во дворе с той стороны залаяли собаки. Минимум три…
– Ох, мне не по себе, – призналась, взяв спутника за руку.
Он ответил крепким пожатием, и, ничего не отвечая, пожал плечами. Стало очевидно – ему самому было неудобно и, возможно, страшновато.
Спустя минуту, может, чуть меньше, когда я уже собралась трусливо попросить Эдика уехать, со стороны дома послышался низкий мужской голос, велевший псам заткнуться.
Мне показалось, мой провожатый дрогнул всем телом. Судя по всему, еще чуть-чуть, и это уже он первым бросился бы бежать.
Дверь распахнулась внезапно. Тихо, без единого скрипа. И на пороге появился очень высокий мужчина, одетый в черные джинсы и длинное теплое пальто на овчине, из-под которого виднелся свитер с рисунками оленей. Голова его была полностью лысой, а над левым ухом нашлась татуировка в виде оскалившейся волчьей морды.
– Чего вам? – хмуро спросил мужик, и я заметила, что левая сторона его грубого лица осталась неподвижной.
– Мы… э… от Юли Сотовой, – забормотал Эдик. – Она сказала, вы можете решить любую проблему. И…
– У меня умирает дочь, – вмешалась я. – И я хочу нанять вас.
Антон
Иногда мне кажется, что кто-то там наверху щелкнул пальцами, и моя жизнь полетела с высокой горы огромным снежным комом. Ты жив, почти невредим, но только находишься в середине этого кома. И несешься, с каждой секундой только увеличивая скорость, не в силах сделать хоть что-то, чтобы остановиться.
Я так и не вошел к Даше в палату. И старался не думать о том, что при передаче альбомов, набора карандашей и еще некоторых аксессуаров для рисования медсестре мои руки подрагивали.
Она все заметила, в глазах промелькнуло что-то похожее на понимание, однако ничего не сказала, за что я был уже благодарен.
Потому что потом развернулся и покинул больницу, не в силах чувствовать ни этого понимания, ни молчаливой задумчивости Игоря Сергеевича. Я знал, что оба сочувствовали, но пока не мог это воспринимать.
Тем не менее я прекрасно осознавал, что повез бы Настену на анализы, даже если бы Ольга не согласилась. Я – отец Даши, я не имею права стоять в стороне.
Эти мысли вертелись в голове весь вечер и ночь. Оля очень деликатно расспросила о том, как прошла встреча с врачом.
– Нормально, – ответил я, снова видя перед внутренним взором худенькую спину Даши, руку, сжимающую одеяло, и поникшие плечи.
– Нормально? – осторожно уточнила жена.
Я кивнул. Ничего рассказывать не хотелось.
Оля помолчала, бросила взгляд на посапывающую дочурку, потом тихо уточнила:
– Во сколько ее повезешь-то?
– Договорились на восемь утра, – вздохнул я. – Завезу ее, а на работу уже с обеда.
Оля положила руку на мою, мягко сжимая, безмолвно поддерживая.
– Все будет хорошо, Антош. Увидишь.
Я молча прижал ее к себе, утыкаясь в каштановые волосы, пахнущие корицей и сандалом.
Будет. Должно быть.
…Но сейчас я стоял в пробке, почем зря ругал нерадивых водителей, которые ни черта не понимают в управлении автомобилем, и беспокойно поглядывал на часы. Опоздаю. Черт-черт-черт!
И пусть врачи это поймут, но все равно плохо. Я сделал шумный вдох и откинулся на спинку.
– Уа-а, – ультимативно выдала Настена.
Отвернувшись от дороги, я склонился к мелкой.
– Не любишь пробки, Анастасия Антоновна? – улыбнулся, нежно касаясь пальцами ее ручонки. – Что ж, потерпи немножко, мы не можем разогнать всех вокруг.
Дочка только махнула ручонкой, давая понять, что не согласна с моими словами. Даже было надумалась зареветь, но стоило появиться любимой оранжевой погремушке, как тут же передумала и начала смеяться.
Оля частенько мне пеняла, что не говорю всех тех умиленных глупостей, которыми родители засыпают своих чад. Но я даже сейчас знал, что моя Настя – серьезная и самая прекрасная дама на свете. Поэтому ей не подойдут всякие «лапусечки» и «сюсечки». Господи, спасибо тебе за то, что Оля этим не злоупотребляет, иначе бы мне пришлось уже лечиться от диабета.
Я люблю свою дочь, каждый раз при виде нее сердце сжимается от нежности и желания прижать к себе это маленькое родное существо, но при этом на дух не переношу сюсюканье, которым грешат многие знакомые. Сразу возникает желание кого-то стукнуть по голове и быть уверенным, что полиция тебя оправдает.
Рядом кто-то нетерпеливо посигналил. Роскошный белый «мерседес». Тьфу на тебя уже, стой спокойно. Каждый норовит указать, что делать другому.
Я опустил взгляд на Настену, которая была полностью увлечена погремушкой. Каждый раз теперь, глядя на мелкую, я думал о Даше. Порой появлялись мысли, что все кругом меня осуждают. Но я их тут же гнал. Конечно, никто никогда не ошибается. Все безупречны, все знают, как поступить и вызвать аплодисменты окружающих.
И только Антон Данишевский достоин порицания. Я до сих пор не мог понять, почему мать поступила с такой циничностью. Только вот уже у нее ничего не спросишь, в комнату под землей гостей не приглашают.