Успев замерзнуть, я плюнула на маршрутку, которая потерялась где-то на просторах города, нарушая график прибытия, и спустилась в метро. Отсюда дольше добираться, но ничего страшного, зато не так холодно.
Спускаясь на эскалаторе, я скользила бездумным взглядом по рекламным щитам. В какой-то момент мелькнула надпись: «Новая искрометная комедия Антона Данишевского “Люблю до смерти!”. В главных ролях звезды отечественного кино: Вероника Белая, Евгения Андреева, Кирилл Форшмаков. Спонсоры…»
Дальше перечислялось, кто отдал деньги на фильм, чем там замечательна эта постановка и еще какая-то ерунда. Но я не могла поверить прочитанному.
Сердце пропускало удары и билось, будто только совсем недавно научилось это делать. Не может быть… Скорее всего, просто однофамильцы. Но совпадение такое…
Зайдя в нужный вагон, я все еще думала про афишу. Захотелось даже достать смартфон и поискать Антона Данишевского, чтобы убедиться, что режиссер этого фильма ни капли не похож на того Антона, из моей юности.
– Девушка, садитесь, – сказал мне импозантный мужчина с пронзительными янтарными глазами. – Вы еле на ногах стоите.
Я слабо улыбнулась:
– Благодарю.
Села на освободившееся место, подняла голову и поняла, что напротив висит афиша комедии режиссера Данишевского.
Поначалу не знала, куда деть глаза. Казалось, что смотреть на этот кусок бумаги, как ненормальная, просто незаконно. Того и гляди люди начнутся коситься и крутить пальцем у виска.
Сама не знаю, что я хотела там увидеть. Имена актеров мне ничего не говорили. Вроде бы кого-то и видела, но настолько вскользь, что даже отпечатка в мозгу не осталось.
Украдкой взглянув на тех, кто находился рядом, я поняла, что мои страхи беспочвенны. Это всего лишь воспоминания о прошлом, щедро сдобренные стрессом. Кто читал, кто-то уткнулся в телефон, кто-то тихо переговаривался. Иногда только можно почувствовать, что мужчина с янтарными глазами заинтересованно поглядывает в мою сторону. Однако в моем состоянии было совсем не до него.
Я закусила губу, перед глазами проносились сцены из прошлого. Настолько далекого, что никогда бы не подумала, что могу это вспомнить. В шуме метро, холодноватом свете с потолка и тьме самых разнообразных запахов я видела парня, в которого была влюблена много лет назад.
Я прекрасно знала, что если провести ладонью по его крепкому плечу, то внутри разольется жар. Если склониться и вдохнуть его запах, то почувствую гель после бритья, парфюм и ментол. А если вдруг поднять голову, то можно просто утонуть в бездонно-синих глазах, которые могли соперничать с небом.
Сделав рваный выдох, поняла, что моя станция следующая. Поднялась, возле самых дверей неловко покачнулась. Меня подхватили под локоть. От прикосновения сильной руки я почувствовала, как волна смущения жаром прошла по телу.
– Осторожнее!
– Спасибо, – пробормотала я, не поднимая глаз, и тут же вышла.
Никаких мужчин сейчас. Мне не до отношений. А то, что есть ощущение, что мне продолжили смотреть в спину, так это ничего страшного. Совсем ничего.
Зазвонил телефон, я глянула на экран. Эдик… Боже, я совершенно о нем забыла. Надо взять трубку и что-то сказать. Но внутри словно появился барьер, который не пускал никого в душу. Сейчас там было место только для Даши. Больше туда никто не поместится.
Тут же забрезжила мысль, что на самом деле может быть еще один человек, который нужен, но я тут же ее прогнала.
Эдик отключился, и я с облегчением выдохнула. Лучше из дома уже напишу. Когда выпью успокоительное и немного приду в себя.
Спустя час я так и сделала, только вот все равно чувствовала вину. Будто обманываю человека. Эдик поговорил со мной, предложил помощь, но я отказалась. Мои клетки подойдут Даше. Обязательно подойдут. А там уже все решится. Если же нет…
На глаза сами навернулись слезы. Я поняла, что еще немного – и разревусь, как маленькая девочка, которая осталась совершенно одна на всем земном шаре.
Метнувшись в ванную, я умылась холодной водой и еще выпила успокоительное. Сейчас – спать. А завтра сообщат результаты. И будет все хорошо.
Утро началось с переписки с Дашкой. Она явно скучала и хотела домой.
– Дорогая моя, веди себя хорошо, – попыталась я включить строгую маму, правда, улыбка то и дело появлялась на губах. – И тогда нас обязательно отпустят раньше, чем обещали.
– Мне не нравится медсестра, – заявило мое чадо. – Она какая-то злая. А вот Игорь Сергеевич добрый, улыбается. И еще похвалил моих нарисованных слонов.
Я тихо вздохнула. Слонов, да. Даша, пожалуйста, продолжай думать о них, но только не задавай вопрос: «Мамочка, а что у меня за болезнь?» Я этого боялась до ужаса, хотя прекрасно понимала, что через какое-то время он прозвучит.
Потому после переписки с дочерью я прислонилась к стене, прикрыв глаза. Телефон прижала к груди, будто это могло заглушить бешеный стук сердца. С каждым часом казалось, что я приближаюсь к безбрежной пропасти, в которую если упасть, то больше никогда не выберешься.
Потом глянула на часы и в ужасе начала кидать вещи, собираясь на работу.
Завтрак был забыт, обед тоже пошел наперекосяк. Хорошо, что Лариска вовремя ухватила меня за шкирку и утянула в ближайшее кафе.
– Так, – хмуро сообщила она. – Ешь давай. Ишь чего удумала. Чтобы голова соображала, надо кидать в желудок пищу. На тебя и так больно смотреть, так ты еще голодом себя решила заморить.
Я послушно поела, но еда казалась безвкусным картоном.
Время тянулось, будто резиновое. Горло словно перехватили стальными пальцами. Я приказывала себе успокоиться, но ничего не выходило.
– Давай я поеду с тобой? – вдруг предложила Лариска. – Все равно сегодня не хочу ничего делать, Дашульку проведаем вместе.
– Хорошо, – слабо улыбнулась я, искренне благодарная за поддержку. – Спасибо.
Только вот чем больше мы приближались к больнице, тем тревожнее было на душе. Будто интуиция сошла с ума и безостановочно посылала сигналы, от которых хотелось выть, словно волчица, потерявшая волчонка.
– Добрый вечер, – сказала я, увидев Игоря Сергеевича. – Как…
И прочла ответ в его глазах. В ушах тут же зашумела кровь, а воздух отказался проникать в легкие.
Пусть он еще ничего не сказал, но приговор был и так ясен.
– Ваши клетки не подходят, Анна Николаевна, – наконец-то вымолвил он. – Нам нужен другой донор.
В первые секунды я не поняла, о чем речь. Сказанное будто ударилось о стеклянную стену, которая последнее время окружала меня со всех сторон. И со слухом все в порядке, но эмоции тормозят и просто не успевают.
Слишком много всего.
Я мотнула головой.
– Как не подходят? – спросила хриплым, словно не своим голосом.
Казалось бы, простое уточнение. Попытка понять, как такое может быть. Даша – моя дочь. Моя! Плоть от плоти, кровь от крови! Как может что-то не подойти?
Горло перехватило, дышать почему-то стало трудно.
– Анна Николаевна, так бывает, – тихо сказал врач. – Понимаете, случается, что…
Он пустился в объяснения, но сейчас мне было сложно воспринимать какую-то информацию. Слишком сложно и непонятно.
В серых глазах Игоря Сергеевича сочувствие. Где-то на краю сознания у меня мелькнула странная мысль: «Он действительно проникся моей бедой…» И в то же время я прекрасно понимаю: он – медик. Его работа лечить людей. Видеть смерть. И чувствовать боль, которая бешеной волной сшибает с ног, проникает в легкие и не дает спокойно дышать. Боль тех, кто никак не может помочь своим близким, но готов отдать за них жизнь.
Я сморгнула застлавшие глаза слезы. Вмиг стало как-то душно.
– Анна Николаевна, – снова прозвучал его голос, но я только и смогла, что вытереть слезы.
Игорь Сергеевич встал и через некоторое время поставил передо мной стакан с водой.
– Пейте, – сказал он не терпящим возражений тоном.
Я автоматически взяла стакан и осушила чуть ли не залпом. Рот вдруг обожгло, я закашлялась. Игорь Сергеевич подошел и осторожно постучал меня по спине.
– Что там было? – спросила я, снова утирая слезы.
– Несколько капель успокоительного, ничего дурного, – хмуро сказал он. – Простите, не успел предупредить, что не надо быстро все опрокидывать в себя.
Я шумно выдохнула через нос, глянула на свои руки и спросила, просто потому, что иначе не могла:
– И что теперь делать?
Я понимала, что ответа не будет. Что теперь с проблемой нужно бороться самостоятельно, но слабость взяла свое. Нелегко всегда быть стальной леди, когда идет речь о твоем собственном ребенке.