Элоиза Джеймс - Обретая любовь

– Его высочество сообщил мне, что вы с герцогом Ашбруком захватили немало кораблей, занимающихся перевозкой рабов. Какая отвратительная, подлая коммерция!

– Да… – Гриффину было неприятно даже вспоминать о тех кораблях. От увиденного там ныло сердце. Даже после того как они отсылали освобожденный живой товар к родным берегам на тех же самых кораблях и с кучей золота в придачу.

– Тебе следует заняться каким-нибудь делом, – сказал виконт. – У нас как раз имеется вакантная должность мирового судьи в Шропшире. Ты мог бы взять ее на себя.

– Чем-нибудь заняться… – повторил Гриффин. – Но разве джентльменам не полагается проводить жизнь в безделье?

Отец приподнял бровь.

– Я и сам не сижу без дела.

– Да, насколько я помню, мы видели тебя очень редко.

– Моя работа очень важна. Мы, британское дворянство, стоим плечом к плечу с монархом, поддерживая его и помогая ему управлять страной. Но я, конечно, сожалею, что слишком мало времени проводил со своими детьми.

– Не представляю себя судьей, – усомнился Гриффин. – Из преступников и сразу в судьи. Вряд ли такое возможно. К тому же я не разбираюсь в законодательстве.

Отец усмехнулся.

– Сынок, ты столько лет пробыл капитаном корабля. Наверняка тебе не раз приходилось выступать в качестве арбитра в различных спорных ситуациях. Прокурор разъяснит тебе все положения, которые необходимо знать.

– Ну, если так…

– Ты мог бы начать с понедельника. Прежний судья, Перселл, скончался в прошлом месяце, и у них там сейчас множество нерешенных дел. Я сбился с ног, подыскивая нового судью.

– С понедельника! – воскликнул Гриффин. – Где хоть находится этот суд?

– Всего лишь в получасе езды от Арбор-Хауса, – оживился отец. – В восемь утра мы проведем официальное утверждение в должности, а уже в девять ты сможешь приступить к рассмотрению дел.

– В девять утра? То есть в то же самое утро?

Отец взглянул на него с укором.

– По всей стране множество людей сидит в тюрьмах только потому, что некому рассмотреть их апелляции.

Гриффин, не сдержавшись, рассмеялся.

– Ты чего?

– Вижу перед собой своего прежнего отца. Ты всегда любил читать лекции насчет этики и морали, надлежащего и ненадлежащего образа действий.

– Я не думаю, что…

– Не обижайся, папа. Я подался в преступники в какой-то мере из-за того морально-этического давления, но, думаю, теперь я достаточно повзрослел, чтобы соответствовать твоим ожиданиям.

– Ты хочешь сказать, что стал пиратом назло мне? – ужаснулся отец.

– Да нет… Вовсе нет.

Виконт с потрясенным видом откинулся на спинку сиденья в углу кареты. Да, Гриффин всегда умел хорошо врать и явно не утратил своих способностей. Но ведь не так-то легко быть отпрыском аристократа, для которого дела важнее семьи. И все это, в сущности, объясняло, почему его сын стал знаменитым пиратом, грозой то ли трех, то ли семи морей.

Но это, конечно, не могло служить оправданием, думал, в свою очередь, Гриффин. Только лишь объяснением.

В общем, пришло время исправляться. И скорее всего в понедельник, в восемь утра, он появится в суде.

Однако в данный момент его голову не покидала мысль о необходимости исправления в несколько иной сфере.

Фиби пришла чуть ли не в ужас, когда поняла, что один из садовников, облаченный по особому случаю в ливрею, впускает в дом не только Гриффина, но и виконта Монкриффа. Сама она сидела в гостиной, потягивая шерри и пытаясь отвлечься от горячих фантазий, которые приличная женщина, по убеждению Фиби, просто не должна себе позволять.

Справиться со своим воображением никак не удавалось, и ее как раз одолевала нелепая фантазия о том, как она застает Гриффина моющимся, когда услышала, как открылась входная дверь, и узнала аристократический прононс тестя.

Сердце Фиби заколотилось. Ведь на ней сейчас было почти прозрачное платье, лиф которого едва прикрывал соски! Она вскочила на ноги, но было уже поздно. Потому что в гостиную, кипя энергией, буквально ворвался Гриффин, на ходу сбрасывая плащ на руки садовника-лакея.

Ее сердце застучало еще быстрее, все тело напряглось.

Гриффин на мгновение застыл, и в его глазах промелькнуло выражение, которое Фиби не успела распознать. Было ли это потрясением?.. Ну уж во всяком случае, не ужасом. Но он, конечно, вряд ли ожидал, что его жена…

Впрочем, с каких это пор Фиби стала такой паникершей?

Нацепив на лицо улыбку, она двинулась навстречу мужу и виконту, который, подтолкнув сына, тоже вошел в комнату.

– Лорд Монкрифф, для меня огромное удовольствие видеть вас у себя. Как жаль, что дети уже спят и не могут вас поприветствовать.

Фиби не слишком часто видела отца Гриффина, однако с ним у нее установились достаточно непринужденные, хотя и несколько отчужденные отношения. Они не обладали особым взаимопониманием, но вполне уважали друг друга.

Однако теперь, после возвращения Гриффина, ситуация, возможно, изменится. Виконт либо станет ближе к ее семейству, либо вновь отдалится.

– Сегодня изумительный и счастливейший день для нас обоих, – проговорил виконт, пожимая ей руку. – А выглядите вы, моя дорогая, как всегда, прелестно.

– Я бы даже сказал – восхитительно! – добавил Гриффин, и эти слова успокоили тревоги Фиби. По крайней мере сегодня, завтра и еще какое-то время она будет желанна для своего мужа.

Пока они следовали к накрытому столу, Фиби продолжала обдумывать реплику Гриффина. Ее супруга явно одолевало вожделение. Он то касался ее руки, вызывая в ней сладкий трепет, то заливался своим гортанным пиратским смехом. Они уселись напротив друг друга, как и полагается, но и после этого его нога под столом не оставляла в покое ее ногу.

А его глаза… о, как они смотрели на нее! Фиби и не подозревала, сколь многое можно передать одним лишь взглядом. Создавалось впечатление, будто Гриффин заглядывает прямо в ее сознание и выдергивает оттуда те фантазии, что преподносит ей расшалившееся воображение.

После первой смены блюд взгляды мужа стали для Фиби чем-то вроде наркотика. Каждый из них буквально опьянял, заставлял еще чаще биться сердце. Сугубо женские части ее существа словно натягивались и становились горячее, а когда она беспокойно пошевелилась на своем стуле, Гриффин это сразу заметил и его глаза осветились вспышкой чистейшего вожделения.

Все это время они втроем вели благопристойную беседу о новом законопроекте виконта, а также о его намерении назначить Гриффина мировым судьей, что, честно говоря, представлялось с трудом. Затем виконт в своей учтивой манере вновь начал зазывать Фиби на местные великосветские ассамблеи, и она опять отклонила предложение. Но потом вспомнила, что у нее теперь есть муж, у которого, возможно, имеется собственное мнение, однако посмеивающийся Гриффин и не думал возражать. Подобные мероприятия его тоже не интересовали. И вряд ли когда-либо заинтересуют.

Фиби взглядом поблагодарила мужа за солидарность, улыбнувшись при этом улыбкой Клеопатры, заимствованной непосредственно из эротических картин, не покидающих ее сознание.

Уронив салфетку, виконт нагнулся за ней, поскольку за столом им никто не прислуживал, и тогда Гриффин, поймав взгляд жены, медленно и выразительно облизал дольку груши, прежде чем отправить ту в рот.

Фиби вспыхнула, чувствуя, как в ней все натянулось чуть ли не до боли.

По окончании ужина пришло наконец время перейти в гостиную. Когда Гриффин, опираясь на свою трость, стал огибать стол, чтобы выдвинуть для Фиби стул, она хотела было подняться самостоятельно, но вовремя спохватилась. Ведь раненным львам не нравятся напоминания об их немощи.

Он помог ей встать, после чего, повернувшись к виконту спиной, тихо проговорил:

– Не знаю, как ты, но я на протяжении этой трапезы благодарил Бога за то, что ты не девственница.

– Т-с! – шикнула она, не сомневаясь в том, что ее щеки красны, как яблоки.

– Надеюсь, во время нашего пребывания в гостиной я сумею удержаться от того, чтобы овладеть тобою прямо там.

– Ты не должен позволять себе подобные речи, – упрекнула Фиби, бросая взгляд в сторону тестя. Виконт, улыбаясь, смотрел на них, и в его присутствии она, конечно же, не могла признаться мужу в отсутствии у нее какого-либо интимного опыта.

В гостиной Гриффин развалился рядом с женой на диване, прижавшись к ее ноге своим могучим бедром. Она почти не дышала, испытывая какое-то необычное головокружение. Тем не менее ей удавалось сохранять свой привычный тон, хотя каждый раз, когда муж шевелился, она буквально таяла от накатывающейся волны желания.